Балет Лотарингии влип в историю
Завершив петербургский «Дягилев. P. S.» На сцене Большого драматического театра прошли гастроли Ballet de Lorraine. Спектаклем «Relache» французы поставили эффектную точку в финале фестиваля искусств «Дягилев. P. S.». Рассказывает Татьяна Кузнецова. «Relache» (такое объявление вывешивают на афишах при отмене спектакля), по-французски язвительный, ироничный, легкомысленный спектакль, высмеивал буржуазную публику, попутно открывая новые стили и законы жанров. В 1924 году его сочинила веселая компания: автор идеи, сценограф и режиссер Франсис Пикабиа, композитор Эрик Сати, хореограф Жан Берлин и кинорежиссер Рене Клер. 40-минутное представление давала труппа Ballets Suedois, названная так в пику дягилевским Ballets Russes, с которыми она успешно конкурировала в 20-е годы на поприще авангарда. У шведов были неоспоримые преимущества: деньги и стационарный парижский театр — основатель и директор труппы Рольф де Маре был богат. Точнее, сказочно богатой была его бабушка-лесопромышленница, поощрявшая хобби внука и арендовавшая ему на семь лет Театр Елисейских Полей. Рольф де Маре не имел дягилевских претензий на верховное руководство постановками, работать с ним было легко. А потому многие композиторы и сценографы предпочитали сговорчивого шведа авторитарному русскому (некоторые, впрочем, умудрялись работать на двух фронтах). Шведские артисты, конечно, сильно уступали русским по части хореографии: труппа была сколочена из частных учеников Михаила Фокина и его жены Веры, перебравшихся в шведское королевство в грозном 1917-м. Педагоги были сильно раздосадованы, когда Рольф де Маре выбрал в качестве хореографа новой труппы не знаменитого Фокина, а одного из его шведских воспитанников — Жана Берлина. Однако выбор был обоснованным: неамбициозный и отнюдь не гениальный Берлин легко соглашался на подчиненную роль в постановках продвинутых и безудержно самовыражавшихся французов. «Relache» возродился в 2014-м: его реконструировали руководитель Балета Лотарингии Петер Якобсон и Томас Келей. Благо еще при постановке спектакль был тщательно задокументирован (режиссерский план и мизансцены расписаны по минутам), а декорации Пикабиа (блестящие диски и коричневый задник, расписанный фирменными завитушками и усеянный наглыми заверениями в том, что создатели и исполнители «Relache» — лучшие в мире) сохранились в эскизах и на фотографиях. В Петербурге спектакль предварили разъяснительными анонсами и безымянным немым фильмом, демонстрирующим сбор публики в Театре Елисейских Полей 1920-х годов. Сам спектакль начинается неотчетливо: подсаженные в партер артисты, тоже разодетые по моде 1920-х, выскакивают на сцену после того, как ражий пожарник в золотой каске битых пять минут курит, мрачно разглядывая зрительный зал. Напудренные-напомаженные фрачники в цилиндрах безудержно флиртуют с блестящей во всех смыслах светской девицей. Салонные танцы эпохи — обрывки танго, томного вальса, фокстрота — чередуются с канканом, разнообразными физкульт-пирамидами и прочими пластическими конструкциями, в которых полураздетую деву можно возносить к небесам или качать на руках. В эту мюзик-холльную вакханалию вклиниваются персонажи и предметы, призванные напомнить истеблишменту 1920-х о недавней Первой мировой: медсестры с носилками — соблазнительница возлежит на них с достоинством мадам Рекамье; инвалидная коляска — на ней с лихостью гонщика выруливает на сцену один из кавалеров. Под финал на подмостки выскакивает хореограф-демиург, похожий на Человека-паука, только черный от макушки до пят. Принимая декоративные позы из фокинских спектаклей, он тщетно пытается сочинить балет для мужчин, возбужденных прелестями светской львицы и раздевшихся до исподнего (тут хореограф Берлин всласть поиронизировал над бывшим мэтром, а заодно и Дягилевым). Но авангардизм «Relache» не в эпатирующей форме спектакля и тем более не в хореографии, а в плясках камеры Рене Клера, разбившего живое действие своим 16-минутным фильмом «Антракт». Как раз в 1920-е художники додумались, что танцевать могут и неживые предметы. Фернан Леже представил «Танцы машин» — короткометражку, в которой кордебалетом выступали поршни и шестеренки, а танцовщики на эстраде принялись имитировать работу механизмов. Рене Клер в «Антракте» выстригал антраша виртуозным монтажом и фуэтировал камерой, заставляя крыши Парижа вертеться вверх тормашками, превращая в пятна несущиеся кроны деревьев, залезая под юбку прыгающей танцовщице и награждая «лебедиными» руками невзрачного бородатого мужичонку. В его фильме Пикабиа и Сати прямой наводкой стреляли в зрителей из настоящей пушки, причем цветущий художник от радости прыгал надувным шариком, а седоусый Сати в котелке мелким «пингвинчиком». Марсель Дюшан мухлевал в шахматы с Маном Реем, и лишь струя фонтана (но не писсуара) скрывала его жульничество, смывая фигуры с доски. Тут убитого балетного принца в исполнении хореографа Берлина везли в катафалке, запряженном верблюдом, а потеряв скакуна на Елисейских Полях, катафалк уже самостоятельно куролесил по городам и весям Франции. Дадаистский кинотанец Рене Клера и стал последней каплей для современных петербуржцев, выбиравшихся из зала с ворчанием 90-летней давности: «Не кино же сюда пришли смотреть». Впрочем, грех жаловаться, балета было предостаточно. В первом действии труппа показала совсем свежий «След древних движений» в постановке Петера Якобсона — 40 минут беспрестанных массовых передвижений, не оставляющих следа в памяти, во втором — 18-минутный, неторопливый и невозмутимый «Тропический лес» (1968) абстракциониста Мерса Каннингема с декорациями Энди Уорхола. Программа представляла почти столетие современного танца в обратной хронологии. Просто оказалось, что в 1924 году художники были веселее и отвязнее.
