Нина Шацкая: «Хочу быть услышанной»
Нина Шацкая – авторитетнейшая в России исполнительница романсов, проникновенная и вдумчивая певица с уникально окрашенным голосом. Она долго шла к успеху: музыкальную карьеру начала в конце 1980-х годов, но большие и успешные проекты состоялись только в 2000-х. Росту популярности поспособствовало и участие в шестом «Голосе». Недавно Шацкая вместе с актрисой Ольгой Кабо выступила в Ульяновске со спектаклем «Я искала тебя... » по стихам Марины Цветаевой и воспоминаниям её дочери Ариадны Эфрон. Тогда же было записано это интервью. Когда собирают аншлаг? – Что в вашем характере есть такого, из-за чего вам ещё на начальном этапе карьеры кто-то сказал: «Девушка, вам надо петь романсы»? – У меня было не так. У отца была лучшая дискотека в Рыбинске. Папа из всех поездок привозил виниловые диски, у нас была уникальная коллекция: «Chicago», «Earth, Wind and Fire», Tom Jones, «Beatles»... Эта музыка звучала на дискотеках, кроме того, диджеи рассказывали об этих группах, показывали постеры, слайды. Я начала петь «Аббу», но у меня... не получалось. Отец бился со мной, хотел, чтобы я пела всё, включая джаз. Страдал, что ко мне всё поздно приходит, что знания впитываются медленно. Когда я только начинала заниматься вокалом, на уроках педагог давал мне в качестве упражнений романсы, и они у меня прекрасно получались, мама была в восторге и напророчила мне карьеру исполнительницы романсов. Конкретного осознанного момента выбора репертуара не было, просто я пела то, что мне было по душе: романсы, англоязычный песенный мейнстрим, то, что сейчас называют «джазинг» (Джазовые обработки классических тем, – С.Г.): музыка из кинофильмов, мюзиклов. Этот репертуар помогал мне выживать. И вот так я дождалась своего часа. Долго ждала. – Когда и как вы поняли, что пришёл ваш час? – Просто так ничего не бывает. Я долго работала над сольными проектами, но чтобы сделать серьёзную программу, нужен начальный капитал, которого у меня не было. Но у меня были друзья, с которыми я познакомилась в юности, едва приехав в Москву. Мы вместе взрослели, они занимались бизнесом, наукой и к определённому моменту уверенно встали на ноги. И однажды они решили меня поддержать. Так у меня появился бюджет на продюсирование огромного проекта: три концерта под общим названием «Осенний триптих» – два концерта в Зале Чайковского и один в Международном доме музыки. Это были концерты с симфоническим оркестром – джазовый мейнстрим, ретропрограмма и концерт романсов. Я долго вынашивала эту идею, и когда появились деньги, у меня уже был готов план действий, тем более у меня управленческое образование: я смогла не только спеть концерты, но и спланировать их подготовку. Я мечтала проявить себя во всех стилях, в которых пела. В итоге: три концерта – три аншлага. Когда артист собирает аншлаг, тогда он и становится артистом. Это было в 2005 году. Музыка – это личное – «Всё, что мне нравится, не является коммерческой музыкой – ни джаз, ни романсы», – сказали вы в одном интервью. Может, это особенность сегодняшней России, где качественная музыка не становится коммерческой? В других странах не так. – Джаз я очень люблю, а романс сама слушаю редко. Очень люблю хорошую западную попмузыку. Даже не знаю, на чей романсовый концерт я пошла бы. На Носкова, пожалуй, пойду, но это уже кроссовер, синтетический жанр, как и у меня. Мне нравится, как поёт романсы Женя Дятлов, у него при этом ярко выраженная актёрская индивидуальность. У меня дома много дисков Нани Брегвадзе. Горюю, что больше нет Людмилы Зыкиной: нас неправильно учили её воспринимать, но я застала её последние концерты – она была человек-гора, её культурное наследие ещё предстоит осмыслить. Так что просто пойти на вечер романса, как ходит филармоническая публика по абонементам, я не готова. Как и на всякий джаз не пойду, пойду на конкретного человека. Для меня эта музыка персонифицирована. – Я посмотрел запись вашего концерта 2016 года с джазовым трио и поразился тому, что провести грань между джазом и романсом у вас трудно, если вообще возможно... – Это и есть «кроссовер», смешение жанров. – Вы можете петь «чистые» джазовые стандарты? – Я всё равно пою по-своему. У меня есть программа джазового мейнстрима, но по сегодняшним меркам у меня не лучший английский. Когда я начинала, на эту тему особо никто не заморачивался, а сегодня уже становится неудобно. Во весь «Голос» – На «Голос», в частности, приходят люди, как правило, с неплохим английским произношением. Нельзя сказать, что до участия в этом телевизионном проекте вы пребывали в забвении, для многих вы были известной и авторитетной исполнительницей, вас постоянно видели в программах телеканала «Культура», но надо было показаться на «Голосе», чтобы о вас узнала страна... – Я была готова к вопросам такого типа: что делает состоявшийся человек в этой программе? Я поняла, что это для меня последний шанс. Я подумала: да, я продолжала бы петь, да, меня будет знать моя аудитория, но для нового поколения я буду некой легендарной певицей, которой сто лет в обед и про которую неизвестно, жива она или нет. Так вот я не хочу умереть при жизни, хочу быть услышанной, пока я полна сил. Я долго взвешивала, идти или не идти, и колебалась лишь до тех пор, пока считала, что на этот конкурс идут только за победой. Когда я поняла, что можно просто пойти и спеть от души, я себя победила, и эта победа для меня – главное. Конечно, я хочу остаться в проекте «до упора»: мне нравится эта атмосфера. – И всё же обидно: чтобы люди услышали романсы в прекрасном исполнении, нужно пробиться на телеканал, где кроме «Голоса» есть, например, и крикливые ток-шоу... – Мы живём в предложенных обстоятельствах. Я хочу жить полноценной жизнью и дарить людям то, что научилась делать. Мне всё равно, кто меня будет «обрамлять». Я долго набиралась знаний и энергии и хочу этим делиться, потому что если этим не делишься, то это начинает сжирать тебя изнутри. Я не хочу быть «сожранной» своим жизненным опытом. Вернулась в детство – Как вы вспоминаете советские времена? Что в вас оттуда, из Советского Союза? – Всё! Я продукт советской власти. Другое дело, во времена своей юности я была взрослее, чем сейчас (не знаю, как это произошло!). Когда я стала путешествовать по миру, по Африке и Индии, столкнулась с людьми, живущими в диких уголках, я стала ребёнком – это такое счастье! По-другому реагируешь на всё. Раньше было не так: в СССР люди рано становились взрослыми. А у меня сейчас снова период детства, и мне нравится смотреть на мир в розовых очках. Я не идеализирую Африку и Индию, там полно страшных вещей, но там живут люди с распахнутым взглядом, как дети, принимающие мир таким, какой он есть. И мне это близко. Ещё недавно доллар стоил вдвое дешевле, и я просто жила в аэропорту: пела несколько концертов и уезжала дней на десять, на пару недель. У меня вышла книга, где я рассказываю о 16 странах, которые меня поразили. А вообще я объездила около 90 стран. Сейчас, когда пошла карьера, уже нет такого количества свободного времени для путешествий. – У вашей книги довольно «ответственное» название – «Жажда жизни». Так называется биографическая книга Ирвина Стоуна о Ван Гоге. – Для меня эта книга важна. И ещё другая книга Ирвина Стоуна, о Джеке Лондоне, – «Моряк в седле». Я прочитала её классе в девятом или десятом, и у меня появилось желание путешествовать, которого до этого не было. А там он описывает, как Джек Лондон ездил в поездах в ящиках для собак, меня это потрясло, что в пространстве можно перемещаться вот так. А «Жажда жизни» о Ван Гоге у меня до сих пор дома стоит, и я не могла назвать свою книгу иначе. Когда видишь, как люди, звери, растения выживают, даже в пустыне, как они жаждут жить, на наши проблемы смотришь по-другому.
