“Пигмалион” в театре им. Маяковского

Режиссер Леонид Хейфец поставил самую известную пьесу вдающегося британского драматурга и сделал это так, что, пожалуй, и сам автор, отличавшийся, как известно, весьма желчным характером, вряд ли нашел бы к чему придраться.

Увеличенную до невероятных размеров традиционную английскую телефонную будку (остроумная сценография Владимира Арефьева), в которой свободно уместилось раритетное роскошное авто и бравый королевский гвардеец, венчает надпись: Real London Fog. Имеющий глаза – увидит, напрягший мозги сообразит – режиссер решил развеять густой туман, окутывающий эту пьесу на протяжении последних лет семидесяти с гаком.

Идя на поводу у охочей до мелодрам со счастливым финалом публики, постановщики выдают “Пигмалиона” за историю очередной замарашки, заполучившей “принца”. До сих пор не померкшая слава покорившей весь мир “Моей прекрасной леди” с гениальной музыкой Фредерика Лоу, пришпоривает режиссеров, ориентирующихся на сюжет, скроенный из первоисточника либреттистом Аланом Лернером. На каждом таком спектакле публика получает столь необходимые ей положительные эмоции, актеры – букеты и аплодисменты, режиссеры – подтверждение своей профпригодности, а театр – неплохую выручку. Все счастливы. Но вот незадача: пьеса Шоу совсем о другом!

Между прочим, сам автор полагал, что это не пьеса, а … роман. Роман в пяти действиях. Социально-психологический, а не любовный. Шоу исследовал процесс внутреннего, духовного совершенствования человека и то, к каким последствиям этот процесс может привести. Известно, что пока драматург имел возможность влиять на постановки по “Пигмалиону”, он категорически запрещал актерам, исполнявшим роли Элизы и профессора Хиггинса, “играть в любовь”.

© Сергей Петров

Генри Хиггинс в виртуозном исполнении Игоря Костолевского - вспыльчив, раздражителен, эгоистичен, но при этом очень раним и трогателен. Убежденный холостяк, он больше всего на свете боится утратить свою свободу. Единственной прекрасной дамой для него всегда была и навсегда останется его наука. Хиггинс гордится своим творением, но в его отношении к Элизе нет и тени любви. Убрать из отношений мужчины и женщины любовную линию, не превратив своего героя в холодную дидактическую схему – высший пилотаж для актера такой харизмы, как у Костолевского.

У Элизы никаких иллюзий относительно своего наставника: “Никого вы не любите, кроме себя!”. Наталья Палагушкина играет девушку целеустремленную, знающую себе цену даже в положении цветочницы: “Какие у всех чувства, такие и у меня”. Она до последнего будет бороться за то, чтобы с ее чувствами считались и торговать ими не станет даже под угрозой снова скатиться в ту канаву, из которой с таким трудом выбралась. Милый разгильдяй Фредди (Всеволод Марков) готов носить ее на руках, но не похоже, что эта Элиза выйдет за него замуж, хотя именно такое будущее пророчил ей Бернард Шоу в пространном послесловии к роману. Скорей попытается открыть собственную школу хороших манер и правильной речи. Но помогать ей в таком случае будет не Хиггинс, а … Пикеринг.

Думается, что волей режиссера полковник стал самой загадочной фигурой постановки, и Анатолий Лобоцкий мастерски выполнил поставленную перед ним архитрудную задачу. Обычно Пикерингу отводится роль чисто утилитарная: ну, должен же кто-то предложить Хиггинсу пари, ведь интрига строится именно на спортивном интересе. В глазах Элизы и зрителя сдержанного полковника все время заслоняет обаятельно-безалаберный ученый, в пользу которого тот в итоге и отказывается от борьбы за сердце девушки. Но в трактовке Хейфеца Пикеринг не просто личность куда более сильная и цельная, чем Хиггинс. Режиссер восстанавливает правду драматурга: именно Пикеринг является подлинным творцом преображения Элизы. Она и сама это сознает: “Для профессора Хиггинса я всегда останусь цветочницей, потому что он себя со мной держит как с цветочницей; но я знаю, что для вас я могу стать леди, потому что вы всегда держите себя со мной как с леди”.

© Сергей Петров

Двое умных и серьезных мужчин так увлеклись своим экспериментом, что забыли – они не куклу переодевают, а кардинально меняют человеческую жизнь. Напомнить им об этом призвана миссис Хиггинс. С какой грацией, с каким неподражаемым чувством юмора играет Ольга Прокофьева эту воистину мудрую женщину. А уж возрастное перевоплощение (учитывая возраст сына, матери должно быть далеко за 70) – просто филигранной точности работа. Чего стоит хотя бы шляпка с приделанными к ней буклями, которую миссис Хиггинс снимает со своей “почти лысой” головы и эффектно зашвыривает в дальний угол.

В романе Шоу, написанном в 1912 году, финал – открытый. Счастливый для драматурга был невозможен. Но что сегодня, спустя столетие, считать счастливым финалом для женщины, пережившей такую метаморфозу, как Элиза? У каждого зрителя есть возможность попробовать самому поискать ответ на этот вопрос.