Спектакль "Родина": четыре часа издевательств, которые изменят российский театр
В Центре имени Мейерхольда поставили сложнейший, мучительный для зрителя и оттого прекрасный спектакль Андрея Стадникова "Родина". Виктор Вилисов отсидел на нем все четыре часа и считает, что этот подчеркнуто глумливый перформанс — один из важнейших в этом году. Если и есть что-то, чего в российском театре в текущем его изводе полно, так это любви к зрителям. Любовь эта бывает перверсивная, когда гонят приторную пургу. Бывает вменяемая такая любовь, когда заранее рассказывают зрителю, к чему быть готовым, и не обманывают. А случается, что даже договариваются на берегу: ты мне денюжку за билетик, а я уж тебе чего захочешь. Как любая индустрия, которая чувствует себя неуверенно, но выжить хочет, театр идет на гигантское количество компромиссов, чтобы не пустел бокс-офис или хотя бы залы. Это положение в принципе губительно для любого искусства, но легко объяснимо в условиях текущей экономической системы. Естественно, очень хорошо, когда такое положение нарушается хоть кем-то и когда конвенция "зритель во главе угла" игнорируется. Так случилось в этом сезоне, например, в Центре имени Мейерхольда. Продюсерская команда Дарьи Вернер и Евгении Петровской совместно с режиссером Андреем Стадниковым поставили спектакль "Родина", который идет почти четыре часа. Спектакль этот максимально нетипичен. Все начинается уже на этапе покупки билетов. Зрителей предупреждают о том, что места в большом зале ЦИМа расположены в центре зала в форме пирамиды. То есть чем ближе к центру, тем выше сидишь. Редкий случай: места наделены своеобразной семантикой. После двух премьерных показов были даже споры, где выигрышнее с точки зрения полного восприятия спектакля сидеть, сверху или снизу. Ответственно заявляем: и там, и там интересно. Если взять билет ближе к подножию пирамиды, то тогда на вас совершенно мистическим образом подействует гипнотический марш полусотни перформеров в первой части спектакля. А сверху как минимум лучше обзор, а кроме того, ближе к гигантской русой косе, которая подвешена от потолка к центру пирамиды. Об этом художник спектакля Шифра Каждан высказалась так: "Все они сидят такие с общей косой и почему-то не уходят". Почему же они не уходят, кажется, главный вопрос, который можно задать об этом спектакле. Дело в том, что вторая часть, которая длится почти 2,5 часа, состоит почти целиком из текста с минимумом театральных средств. В первом отделении еще есть какая-то динамика: бригада непрофессиональных актрис, которых подбирали через кастинг, единственным условием которого было наличие светлых волос, марширует музыку Дмитрия Власика (не "под музыку" — Власик написал музыкальную партитуру и перенес ее почти с математической точностью на язык маршевой хореографии). Во второй же части Стадников осуществляет радикальную театральную редукцию: по залу вокруг зрителей в почти полностью приглушенном свете в медленном темпе бродят несколько актеров и с подзвучкой зачитывают текст. Текст склеен из разных материалов: в основном это фрагменты пьесы Фолькера Брауна "Смерть Ленина", но также есть куски из автобиографии Троцкого "Моя жизнь" и стенограмм заседаний Политбюро. Например, полностью зачитывается выступление Феликса Дзержинского на пленуме ЦК 20 июля 1926 года за несколько часов до его смерти. Около получаса актриса стоит на вершине пирамиды и произносит наизусть примерно следующее: "Я назову вам индексы, которые были в прошлом году по частной торговле на предметы первой необходимости. На 1 октября 1923 года, когда наши оптовые цены были очень высоки, накидка в частной торговле была всего 8 процентов. На 1 октября 1924 года она составляла уже 40 процентов в частной торговле. На 1 октября 1925 года — 51 процент. Где же эти 62 процента? Затем идет по порядку по месяцам: 54 процента, 58, 56, 56, 57, 62…" Нужно обладать каким-то невероятным упорством, чтобы в таких условиях следить за текстом. Естественно, это вызывает неизбежную скуку, а поскольку единственным местом в зале, которое во время второй части хорошо осветили, была зрительская пирамида, то скука была совсем, что называется, налицо. Люди утыкались в телефоны, откидывали голову назад, закрывали глаза, мучительно пересматривались с соседями. Но почти никто не уходил. Это особенно удивительно, учитывая, что двери в фойе во время спектакля были нарочито раскрыты. Резонный вопрос: зачем все это было сделано так? Во-первых, можно предположить, что Стадников задался целью вскрыть механизмы звучания такого текста в 2010-х годах. Когда он подается в таком объеме и таким способом, из него выхолащивается всякий смысл и остается одна голая интонация. Именно ощущение и состояние — это то, с чем Стадников работает в этом спектакле. Во-вторых, возможно, Стадникову просто нравится заниматься таким интеллектуально-психическим террором, и это еще более похвально, потому что в таком необязательном искусстве, как театр, безответственная интенция художника стоит дорого. И самое важное нужно проговорить отдельно: много людей после "Родины" плевались на тему того, что это чудовищное неуважение к зрителям. Даже из фойе, откуда зрители проходят в большой зал, перед "Родиной" убирают все стулья и сваливают их в кучу перед входом. Сесть аудитории негде, и приходится ждать начала на ногах. Таким образом демонстрируется прохладно-равнодушное отношение к зрителю, если вообще не предложение ему помучиться. И претензии к этому предъявлять ни в коем случае нельзя, это чуть ли самое ценное, что в спектакле есть. Как уже было сказано, любви к зрителям в российском театре полно; к сожалению, она нечасто встречается с любовью режиссеров к мощному искусству. К 2017 году давно пора понять, что театр и искусство вообще никому ничего не должны. Зритель всего лишь покупает билет за полторы тысячи, а режиссер делает мучительный четырехчасовой спектакль. Это первый должен понять второго, а не наоборот. И исключительно хорошо, что Стадников это манифестирует: он подпускает зрителей посмотреть на свой креативный акт, но ничего при этом не обещает. Может показаться, что в этом тексте слишком много внимания уделено отношениям этого спектакля с аудиторией, но это главное, что про "Родину" следует знать: будет мучительно и прекрасно. Но, конечно, это не единственная черта, выделяющая этот спектакль на ландшафте современного русского театра. Например, здесь довольно выразительная работа с мультидисциплинарностью: начиная с уже упомянутой пластической музыки Власика, заканчивая тем, что на стенах зала развешаны листы бумаги. Некоторые из них пустые, но на большей части напечатаны фразы, сформулированные исполнителями и техническими службами спектакля. Все они так или иначе имеют отношение к темам свободы и отечества. И когда кончается первая часть, большинство зрителей не идет в буфет, а остается в зале читать эти фразы. Происходит этакий переход из театра в музей. В первой части Стадников компилирует известную стенограмму заседания Российского футбольного союза в 2014 году с расшифровкой переговоров мэра Бердска с бизнесменом, а также фрагменты повести Пушкина "История Пугачева", романа Этель Войнич "Овод" и сценария к фильму "Матрица". Опять же, для любителей искать смыслы в современном театре: стенограммы партсобраний большевиков столетней давности удивительно рифмуются с заседанием РФС. Даже костюмы для этого спектакля подбирали не вполне традиционным способом. Одежду для полусотни блондинок-перформеров собирали буквально всем миром. Задолго до премьеры в фойе на первом этаже ЦИМа поставили большой кофр и попросили зрителей приносить свои ненужные черные вещи; зрители принесли сполна. Нельзя сказать, что четырехчасовым спектаклем в 2017 году можно кого-то удивить. "У них, в Европе" — точно нельзя, да и у нас уже тоже: вон в Петербурге все страшно любят Някрошюса. Однако спектакли Някрошюса скучны, как скучна муторная художественная литература, а в спектакле Стадникова скука получается по-современному напряженная. К измученности временем после "Родины" добавляется ощущение какого-то большого пути, пройденного вместе со спектаклем. Вероятно, это как раз и есть путь от заседаний большевиков до посткрымского заседания РФС. Примерно такой же длины путь предстоит пройти российскому театру до уровня "Родины". Спектакль "Родина" будет показан в Центре имени Мейерхольда 13 декабря, а также 16, 17, 24 и 25 января. Билеты еще есть.
