Фоторепортаж из страны, в которую никого не пускают
Bird in Flight публикует снимки и путевые заметки Амоса Чапла о стране, где еще недавно были запрещены цирк, опера, видеоигры, интернет и золотые зубы.
Если вы захотите посетить Туркменистан, то обнаружите, что кроме одной белорусской и пары российских авиакомпаний в Ашхабад летают только «Туркменские авиалинии». При этом сайт перевозчика нерабочий и визуально напоминает интернет-страницу из 90-х. Закономерно для страны, где стоимость месячного доступа в Сеть равна средней зарплате, а процент отказов по туристическим визам достигает 90%.
Фотографу Амосу Чаплу удалось проникнуть в Туркменистан окольными путями. Впечатлениями о поездке он поделился с Bird in Flight.
_Амос Чапл, 35 лет_
Родился в Новой Зеландии. В настоящее время фотожурналист европейского бюро «Радио Свобода». В качестве фотографа посетил более семидесяти стран. Сотрудничает с Guardian, Atlantic, Daily Mail, Vanity Fair и другими изданиями.
— Мне дважды отказывали в визе, но я решил побывать в Туркменистане во что бы то ни стало. Я слышал, что шансы получить краткосрочную транзитную визу выше, чем обычную туристическую. К тому же ты оплачиваешь ее, только если тебя впускают в страну. В общем, несмотря на все риски и сложность маршрута, я решил попробовать, — рассказывает Амос. — Для начала я оформил визу в пограничный с Туркменистаном Казахстан. Уже из Казахстана я отправился в город Мешхед, что на востоке Ирана. Будучи в Иране, я подал заявку на получение транзитной визы через Туркменистан. Все выглядело так, будто я хочу вернуться в Казахстан, воспользовавшись туркменским транзитом. До последнего момента я не знал, пропустят ли меня. Но оказалось, что хитрый маршрут того стоил, и мне дали трехдневную визу. Кстати, пересекая границу между Ираном и Туркменистаном, я познакомился с англичанином, который проделал те же манипуляции для въезда, но ему отказали. Хотя это происходило в одно время и в одном месте.
Дух несвободы
Турменистан начал закрываться от мира во время правления Сапармурата Ниязова, бывшего президента, наделившего себя титулом Туркменбаши («глава всех туркмен, вечно великий вождь»). В конце 90-х Ниязову при жизни поставили золотые статуи (только в Ашхабаде их насчитывалось несколько десятков), для всех чиновников стало обязательной традицией целовать руку правителя при встрече, для всех печатных СМИ и телеканалов — размещать его портрет на передовице или в углу телеэкрана.
Ниязов распустил Академию наук Туркменистана, сократил срок получения высшего образования до двух лет и распорядился признать недействительными все иностранные дипломы. А еще запретил цирк, оперу, видеоигры, интернет, курение в личных автомобилях и золотые зубы. Чтобы почтить память своей матери, которая умерла, когда он был еще ребенком, Сапармурат Ниязов назвал ее именем один из главных столичных проспектов, месяц апрель и один из сортов туркменского черного хлеба.
— Я путешествовал по Центральной Азии со своей французской подругой. До приезда в Туркменистан мы были в Иране, где в течение всего времени она носила платок. Как только мы пересекли границу, я сказал ей, что теперь она наконец-то может его снять. Правда, это единственное проявление духа свободы по сравнению с Ираном. В остальном я все время чувствовал какие-то северокорейские отголоски, — говорит Амос Чапл.
В Туркменистане Чапл успел взглянуть на газовый кратер Дарваза, уже почти пятьдесят лет горящий посреди каракумских песков.
Кратер образовался в 1971 году во время поисков нового газового месторождения, в ходе бурения скважины: буровая вышка провалилась в пустоту под землей, на месте провала образовалась дыра, из которой начал выходить метан. Согласно популярной версии, газ подожгли, чтобы обезопасить геологов и жителей ближайших поселков (что маловероятно, поскольку метан не токсичен). С тех пор огонь не потухал, кратер получил имя ближайшей деревни — Дарваза («Врата») и народное название — Врата ада.
— На пути к кратеру я наткнулся на деревню. Она показалась мне брошенной, но при этом обитаемой, — вспоминает Амос Чапл. — Люди выглядывали из дверей и опасливо выходили, чтобы нас рассмотреть. Деревня показалась мне безнадежным местом. А сам Туркменистан я бы назвал жарким, одиноким и пустым. Хотя в столице все магазины и выглядят современно, в них почти никто не ходит. Кажется, их единственная цель — просто создавать картинку.
Культ управления
Не имея специального разрешения на съемку, Амос Чапл был вынужден использовать маленькую камеру, Lumix GX7, подходящую для таких ситуаций.
— В Ашхабаде я разговорился с одним путешественником, и он посоветовал не попадаться с камерой на глаза солдатам. В его случае солдат подбежал и потребовал удалить снимки. Я не сталкивался с таким, но когда отправился снимать правительственный квартал, ко мне подошел молодой индийский или пакистанский экспат и сказал: «Вам нельзя здесь снимать». Я тогда подумал: «Да в чем дело?! Нигде в мире не боятся туристов!» — рассказывает Амос. — В Туркменистане меня пронзило осознание, что свобода, демократия и прочие вещи, которые воспринимаются нами по умолчанию, на деле очень хрупкие материи. Стране легче утонуть в чем-то плохом, чем улучшиться. А если люди не защищают эти ценности, то все быстро разваливается. Тем не менее я считаю, что в Центральной Азии работают другие механизмы и без репрессивного руководства эти страны были бы поглощены исламским экстремизмом.
После смерти Ниязова его пост занял бывший врач-стоматолог и заместитель председателя Кабинета министров Гурбангулы Бердымухамедов. По действовавшим тогда законам пост лидера полагался спикеру парламента Атаеву, но в решающий момент на него завели уголовное дело и отправили под стражу. Бердымухамедов получил единогласную поддержку делегатов Народного совета и позднее был избран президентом Туркменистана.
Бердымухамедов пообещал бороться с культом личности Туркменбаши. Портреты Ниязова исчезли, месяцы и проспекты получили прежние названия, золотые памятники «вечно великому вождю» переместились на окраину Ашхабада. Теперь при устройстве на работу уже не нужно сдавать экзамен на знание написанной Ниязовым книги — «священной Рухнамы». На смену пришли книги нового президента, портреты Бердымухамедова стали обязательны для каждого интерьера (даже в автомобилях), а сам он присвоил себе титул Аркадага («великого покровителя»). В 2015 году в центре Ашхабада появился первый золотой монумент Бердымухамедову, а импорт автомобилей черного цвета оказался под негласным таможенным запретом — Гурбангулы не любит темное.
— Сталкиваясь с проявлениями культа личности, я каждый раз чувствовал себя немного глупо, — вспоминает Чапл. — Как-то я слушал новости в общественном транспорте, где говорили о встрече туркменского правительства с греческими судостроителями. Я запомнил, что встреча началась в 10:20 по местному времени под звуки хора поющих школьников. Признаться, меня немного рассмешили такие подробности.