Самые грандиозные сооружения Москвы

Существует легенда, что создатель храма Христа Спасителя Константин Тон незадолго до смерти прибыл на носилках к дверям своего творения, но так и не смог самостоятельно войти туда. Так или иначе, точно известно, что до официального открытия храма он не дожил три дня. Храм на Волхонке был одной из первых его самостоятельных работ в России и стал делом всей жизни, но далеко не единственным.

Тоновский стиль сформировался на рубеже 30-х годов XIX века, одновременно с теорией официальной народности — «православие, самодержавие, народность», как емко пересказал ее суть тогдашний министр просвещения Серегей Уваров. И «русско-византийское» творчество Тона оказалось очень близко новой идеологии.

МОСЛЕНТА посвящает очередной материал из серии о великих архитекторах создателю главного храма России. В нем мы попытаемся выяснить, почему же Николай I доверил столь монументальный и идеологически важный проект не самому известному архитектору, а также напоминаем, что еще в Москве построил Тон.

Двадцатилетний пенсионер

Константин и двое его братьев (они тоже стали архитекторами) счастливо росли в родном Санкт-Петербурге во вполне благополучной семье обрусевшего немецкого ювелира. Как часто бывает, патриотическим настроем зодчий проникся в те годы, когда жил далеко от родины — в Италии. Тон попал туда в 1818 году как пенсионер Императорской академии художеств — это выпускник, которому выплачивается стипендия.

Кстати, наставником его был сам Андрей Никифорович Воронихин.

Почти десять лет Тон ездил по Италии, особое внимание уделяя древним памятникам — Помпеи, Геркуланум, Неаполь, Пестум, Агридженто, Сегеста и Сиракузы — и разрабатывая проекты реставрации. Кстати, это были не просто упражнения: проект восстановления императорских дворцов на холме Палатино в Риме принес ему звание действительного члена Римской Археологической академии. А это звание обеспечило ему внимание Российского императорского двора.

Сразу после возвращения на родину 1828 году Тон по личному волеизъявлению Николая I был причислен к Кабинету Его Величества с содержанием в 3000 рублей в год. Его быстро полюбили за рациональность, эффективность и бережливость — вплоть до экономии, что тогда было редкостью.

Его фирменный стиль оформился во время работы над московской церковью Екатерины Великомученицы за Калинкиным мостом. Вот как описывает это современник Тона, художник и историк искусства, академик Федор Солнцев:

«Когда проектировалась постройка храма Екатерины Великомученицы, то государю представлено было до восьми проектов. Но все они не удостоились высочайшего одобрения. Государь говорил: „Что это все хотят строить в римском стиле; у нас, в Москве, есть много прекрасных зданий совершенно в русском вкусе“. Тон приехал по этому поводу к А. Н. Оленину (президенту Академии художеств и члену Государственного совета – ред._), который, указавши на мои и Ефимова рисунки, посоветовал сделать что-нибудь в этом роде.

Тон составил проект русского храма XVII века. Государю этот проект понравился. Тон приобрел известность, и с тех пор начались в России постройки храмов и зданий в русском стиле».

А вскоре своим личным указом Николай поручил молодому мастеру строительство храма Христа Спасителя. Другие предложенные на конкурс проекты не рассматривались. Императору понравилась монументальность замысла и явный отсыл к традиции кремлевских крестово-купольных храмов, которая, в свою очередь уходила корнями во Владимиро-Суздальскую Русь.

Великодержавный самовар

Идея храма — памятника великой победе и одновременно пантеона жертвам 1812 года — возникла еще во время войны. И фигура Христа, объединяющая погибших на полях сражений православных, католиков и лютеран, была выбрана не случайно. Первый конкурс еще в 1815 году выиграл проект архитектора Карла Витберга, вскоре храм начали возводить на Воробьевых горах, но все средства — кстати, пожервованные народом — ушли на укрепление склона, который все равно оказался не пригоден для строительства.

Собирать средства второй раз не стали, Николай распорядился возводить собор за казенный счет, который, разумеется, периодически не хватало. Общая стоимость храма достигла почти 15 миллионов рублей, а для доставки к месту строительства блоков гранита и мрамора с Севера России даже соорудили Екатерининский канал, соединивший Волгу и Москву через Истру, Сестру и Дубну.

Собор расписывали и оформляли лучшие мастера страны: художники Суриков, Крамской, Верещагин и другие, скульпторы Иванов, Ромазанов, Клодт и Логановский. Всеми работами лично руководил Тон, и никаких нареканий к нему никогда не возникало.

Оценить его у нас уже не получится: декоративное убранство храма навсегда утрачено после сноса. В воссозданном в 90-е виде он получил новые современные росписи внутреннего пространства (работой руководил Зураб Церетели) и бронзовые горельефы вместо мраморных на внешних стенах. Однако несколько сохранившихся подлинных мраморных горельефов Александра Логановского можно увидеть в Донском монастыре и сравнить с нынешними.

Но вернемся в XIX век. Собор получился богатый, величественный, однако современники его не оценили. Колоссальные размеры не соответствовали окружающим зданиям, а стилистически он совершенно не сочетался с классической застройкой Волхонки и бульваров. Вот что писал в 1916 году знаток древнерусской культуры, известный публицист, религиозный и общественный деятель князь Евгений Трубецкой:

«Одним из самых крупных памятников дорогостоящего бессмыслия является храм Спасителя — это как бы огромный самовар, вокруг которого благодушно собралась патриархальная Москва».

Довольно точное, хотя и несколько презрительное сравнение с богато украшенным самоваром — это не художественный слог князя, а народное название храма. Но императору и, как следствие, церковному истеблишменту он понравился, так что Тон получил наследственное дворянство и почти официально стал личным архитектором Николая.

Как терем, но дворец

Второй монументальной постройкой Тона в Москве стал Большой Кремлевский дворец — он сохранился почти в первозданном виде. То, что он необходим, понимала еще Екатерина Великая, заказавшая проект Баженову, он он так и не был реализован.

Ее внук Николай I поставил перед своим любимым архитектором задачу: увязать вместе разрозненные и разновременные строения Кремля – соборы, монастыри, дворцы, не разрушая их и, в идеале, сохраняя свободный доступ к ним и сделав сам дворец функциональным.

Споры о том, удались ли архитектору эти задачи, продолжаются. Тон пожервовал историческим обликом древнего Кремля, возведя огромный дворец, который сразу стал доминантой ансамбля и закрыл изящество соборов и башен. Теремной дворец оказался как бы встроенным в новое сооружение, как и Грановитая палата, и Золотая Царицына палата.

Собор Спаса на Бору (сейчас он разрушен) вообще оказался во дворе нового дворца. Соборную площадь Тон сохранил, но перспективы при восприятии Благовещенского собора и царского крыльца Грановитой палаты уже не было.

Стилистически дворец выполнен в том же русско-византийском стиле, что и храм Христа Спасителя. За основу взяты мотивы допетровского зодчества: дворец Алексея Михайловича в Коломенском и Теремной дворец. Окна выполнены в русских традициях и украшены резными наличниками с двойными арками и гирькой посередине. Дополняют впечатление кокошники и изящные пилястры.

Во дворце более 700 комнат. В интерьере Тон немного отошел от теремного стиля и использовал европейскую традицию сквозных залов, присущую дворцам XVIII столетия, великолепие обеспечило вызывающе роскошное внутренне убранство, над которым трудились московские архитекторы Рихтер и Чичагов. Сам Константин Андреевич поработал над Георгиевским залом, реализовав смелое конструктивное решение — свод толщиной в один кирпич держат кирпичные же колоны в цинковых футлярах.

Типовой вокзал и типовой монастырь

Парадокс: Тон всю жизнь прожил в Санкт-Петербурге, там родился, умер и похоронен, но волею судеб самые знаменитые его творения сосредоточены в Москве. И очень символично, что именно Тону было поручено строительство зданий, которые соединили две столицы империи — современных Московского и Ленинградского вокзалов. Они, в отличие от дворцов, менее помпензные и более рациональные, хотя фирменный стиль заметен.

Вокзалы изначально были практически одинаковые, как братья-близнецы. Сейчас это уже незаметно: они многократно реставрировались, а к Московскому вокзалу пристроен корпус вдоль Лиговского проспекта. Это несколько меняет изначальный замысел.

Тон вообще любил типовые проекты. Например, по приказу императора он разработал проект крестьянских домов в казеных поселениях, а по просьбе правительства и Синода спроектировал типовой монастырь и церкви на 200, 500 и 1000 для всей страны — их были построены десятки.

Со смертью в 1855 году своего высочайшего покровителя архитектор потерял статус главного зодчего империи. К тому же счастливой старости его лишила болезнь сына и жесткие отзывы критиков, которые видели в его творчестве исключительно желание угодить монарху.

Однако без дела он не остался: продолжил работу над своими проектами и в Академии художеств на посту ректора. Тон преподавал там около четверти века и выпустил более двухсот молодых зодчих. И все с большой теплотой вспоминали о нем как о добродушном, отзывчивом человеке, который, несмотря на свои регалии, был доступен и старался использовать свое положение для помощи людям.