На Книжном Арсенале, который состоялся на прошлых выходных в Киеве, немецкий архитектор и издатель Филипп Мойзер представил совместный с издательством «Основы» проект — книгу «Decommunized: Ukrainian Soviet Mosaics». Это масштабное исследование украинских монументальных мозаик советского периода на основе фотографий Евгения Никифорова. Bird in Flight поговорил с Филиппом о том, почему модернистская архитектура непопулярна, чем привлекательны хрущевки для исследователя и почему нам стоит избавляться от слова «постсоветский».

Немецкого архитектора и журналиста Филиппа Мойзера всегда интересовали постройки Советского Союза. Он изучал их более десяти лет, для чего немало путешествовал по бывшим советским республикам. Издательство DOM, которое Мойзер основал в 2005-м, выпустило серию, посвященную советскому модернизму в разных странах, а в этом году совместно с украинскими «Основами» издало книгу «Decommunized: Ukrainian Soviet Mosaics» — об украинской мозаике 50—80-х годов. Евгения Олейник встретилась с Филиппом Мойзером и расспросила его о закрытом клубе любителей советской архитектуры, ее архиве, которому только предстоит образоваться, и украинской декоммунизации.

— Откуда ваш интерес к советскому модернизму?

— Мне много раз задавали этот вопрос, но у меня все еще нет на него ответа. Я бы сказал, что дело не в советском происхождении этой архитектуры, а в ее экспрессивности и последовательности. Канонические образцы советского модернизма — музеи, отели, концертные залы — всегда были результатом конкурса, их никогда не строили по прямому приказу. Однако политическая система и общество того времени были очень автократичны, так что такое решение не было демократическим консенсусом. Напротив, его диктовала пропаганда. И какой бы прекрасной ни была архитектура того времени, она не оправдывает политический режим, при котором появилась. Впрочем, архитектуре нужны строгие правила. Иначе появляются города вроде Дубая или Лас-Вегаса, где можно построить все что угодно, — города, которые в итоге ничем друг от друга не отличаются. С другой стороны, помимо выдающейся, узнаваемой архитектуры публичных пространств, в Советском Союзе была совершенно одинаковая жилая застройка.

— Вы исследовали эти дома — советскую типовую застройку — больше десяти лет. Что в ней особенного?

— Я как архитектор всегда пытаюсь найти наиболее оптимальное решение некой задачи — если говорить очень абстрактно. Вся работа архитекторов, в общем-то, заключается в том, чтобы преобразовать хаос города в некую систему. Идеология СССР подразумевала единый стандарт жилья для советских граждан. На трети суши планеты Земля бытовало одно и то же представление о проектировании квартир. Это такое ультимативное воплощение идеи модернизма — образовывать людей через архитектуру. В таком случае архитектор берет на себя большую ответственность, особенно если это проект, который воплотят десятки тысяч раз.

Мне было интересно, как разрабатывали эти проекты. Они действительно были смоделированы на высоком уровне, но их исполнение оставляло желать лучшего — материалы были плохого качества и в дефиците. Микрорайоны, построенные в советское время, были в плохом состоянии с самого начала. Я брал интервью у жителей Калининграда и Владивостока, и они все рассказывали мне о жутком качестве первых хрущевок. А потом я приехал в Узбекистан и услышал там ровно то же самое. Таким образом, у целого поколения людей, скажем, в Санкт-Петербурге и Ташкенте был одинаковый жилищный опыт.

Я очень быстро выяснил, что современного исследования застройки в Советском Союзе с точки зрения архитектуры нет. Только через пару лет после начала исследования я встретил таких же зануд, которые интересуются этой темой. Показываешь им поэтажный план, а они тебе сразу говорят, какого года застройка. На самом деле история панельного жилья в СССР — это сложная и бескрайняя тема.

— Вы также написали монографию о Галине Балашовой — советском архитекторе, которая проектировала космические корабли.

— Архитекторы, как правило, имеют дело с гравитацией. В космосе вопрос земного притяжения, понятно, не стоит. Поэтому старые правила проектирования больше не работают, а какие работают — неизвестно. Галина Балашова получила классическое академическое образование в 50-х и проектировала космические корабли так, как если бы это были квартиры. Она не могла сравнить свои проекты, например, с разработками NASA, потому что до нее никто этим не занимался. Я знаком с ней, и мне кажется, что она тогда еще не понимала, какой вклад делает в архитектуру XX века. Мы издали книгу о ней и сделали выставку о советской космической архитектуре — и таким образом смогли ей это показать. Кстати, после нашей выставки о ней наконец-то заговорили в России.

— Книга «Decommunized: Ukrainian Soviet Mosaics» началась со съемок Евгения Никифорова для другой книги «Основ» — «Искусство украинских шестидесятников». Как вы узнали об этом проекте?

— Я познакомился с Даной Павлычко полтора года назад на книжной ярмарке во Франкфурте. «Основы» представляли книгу «Искусство шестидесятников», я увидел ее и оставил визитку на стенде. Через десять минут Дана пришла к моему стенду — она знала, что мы издали несколько книг о советском модернизме. На международном книжном рынке с этой темой работают около десяти издателей. Своего рода закрытый клуб, где все друг друга знают. И каждый из нас сталкивается с одними и теми же проблемами. С одной стороны, та небольшая группа авторов и исследователей очень тебе благодарна, и вы все осознаете важность этой работы, с другой — много таких книг не продашь, и на рекламу идет уйма времени и ресурсов. Поэтому найти издателя-единомышленника за десять минут — это чудо.

— Евгений Никифоров рассказывал, что самой большой проблемой было найти информацию о мозаиках и их авторах. В Украине все еще нет адекватного архива советского искусства. Как с этим обстоят дела в других бывших советских республиках?

— Действительно, современного архива того периода почти нет. Причина в том, что им интересуются преимущественно молодые издатели и исследователи, поэтому архиву еще предстоит сформироваться. Думаю, в ближайшие пять-десять лет это произойдет. Впрочем, что касается архитектуры, то проекты ее канонических образцов, как и типовой застройки, были опубликованы еще в советское время. Но эти специализированные журналы издавали очень небольшими тиражами, и теперь их тяжело найти. Но да, нам все еще не хватает какой-нибудь большой энциклопедии советской архитектуры. Чтобы некое достояние стало предметом публичного обсуждения, всегда нужно хотя бы одно поколение. Я всегда вспоминаю цитату Гете: «Мы видим только то, о чем знаем». Чтобы видеть эти здания и мозаики, нужно знать их историю.

— В Украине после принятия законов о декоммунизации от советской архитектуры начали активно избавляться, порой довольно деструктивным образом. Что происходило с советскими постройками в Восточной Германии?

— Дискуссия о советском наследии, которая сейчас происходит в Украине, в Германии состоялась в 90-х. Некоторые канонические здания снесли, и это были политически мотивированные решения. Например, Дворец республики — парламент ГДР в Берлине. Парламент собирался там дважды в год, а все остальное время он был скорее развлекательным центром. До Второй мировой войны на его месте был Городской дворец — здание в стиле барокко, построенное триста лет назад. Во время войны оно было повреждено, а в 1950-м его окончательно разрушили коммунисты и возвели там Дворец республики, отобрав, таким образом, это место у аристократии.

В начале 2000-х разгорелась дискуссия о том, стоит ли его сохранять. Традиционалисты победили, и Дворец разрушили. Теперь на его месте реконструируют Городской дворец. Это было первое решение парламента Германии, которое вообще касалось архитектуры. Для меня этот замок в стиле необарокко — хороший пример того, как люди просто вытесняют из памяти целые периоды истории. Так было со многими модернистскими зданиями, и во многих случаях то, что появляется на их месте, выглядит по-другому, но отнюдь не лучше. Оценить старое требует намного больше интеллектуальных усилий, чем просто разрушить его и построить новое. Хотя первое обходится обществу намного дешевле.

— В DOM вышла книга о модернистской архитектуре в Прибалтике. Как поступили с советским наследием там?

— Совсем недавно в Вильнюсе снесли советское здание полицейской станции. Историки и архитекторы пытались ее сохранить, но мэр был против. Вообще, проблема современной архитектуры, западной или социалистической, в том, что ее первоначальная идея очень уязвима к каким-либо вмешательствам извне. Стоит что-то добавить, достроить, реконструировать — и она исчезнет. Модернистская архитектура непопулярна, потому что нужно знать контекст и историю, чтобы ее понимать. Барокко или классицизм — другое дело. Их эстетика легко прочитывается. Еще многим модернистским зданиям предстоит исчезнуть, потому что общество, которое могло бы за них бороться, только начинает формироваться.

— В одном из интервью вы сказали, что советская архитектура не является колониальной. Почему?

— Дело в том, что проектировали в основном местные архитекторы. Конечно, многие из них учились в Ленинграде или Москве. Но потом они вернулись в свои республики. Более того, в 60-х в архитектуре и искусстве усилилось влияние национального. Так что это скорее распространение идей Советского Союза, но не колонизация. Так же, как в Западной Африке, например в Конакри или Бамако, советская архитектура появилась вследствие холодной войны. СССР таким образом распространял свое влияние на молодые государства, которые там возникли.

— Чем советские мозаики отличались в разных республиках?

— Я могу сравнивать то, что видел в Украине и Центральной Азии. В Узбекистане, например, на них сильно повлияла иранская культура. Там тоже присутствуют пропагандистские сюжеты, но если обращать внимание на детали, разница очевидна. Казахские орнаменты крупнее узбекских и напоминают монгольские росписи. Насколько я знаю, в этих странах нет такого закона, как в Украине, который бы предписывал их снести. Но во время своих путешествий я много раз видел, как прямо в центре мозаики оказывается дверь аварийного выхода, висит кондиционер или огромная реклама. Мозаики не считают культурным наследием и никак не защищают.

— Тема дискуссии на Книжном Арсенале, в которой вы участвовали, звучала так: «Почему украинские мозаики интересны всем, кроме самой Украины?» У вас есть ответ на этот вопрос?

— Как я сказал, в других бывших республиках их тоже не особо ценят. Мозаики считают не произведением искусства, а наследием советской власти. Но мы должны понимать, что ценность архитектуры не определяется ценностями эпохи, в которой она появилась. В 90-х, когда столицу Германии перенесли из Бонна в Берлин, мы пытались решить, как использовать нацистские здания. В некоторых из них сегодня располагаются министерства. Нельзя все стереть. Тогда у людей будет совершенно превратное представление о прошлом.

В книге «Decommunized: Ukrainian Soviet Mosaics» показаны разные уровни пропаганды. Там есть героические сюжеты на тему войны, достижений коммунизма, освоения космоса. Но есть и вполне нейтральные. Более того, мы почему-то думаем, что мозаика — это исключительно советское явление. Но ведь ее традиция в этой части Европы начинается еще в Византии. Эта книга описывает короткий период двухтысячелетней истории архитектуры. Если поместить ее в контекст, станет ясно, что эти мозаики не изобрели коммунисты. Так же, как нацисты не изобретали неоклассическую архитектуру. Она пользовалась огромной популярностью и в Европе, и в Советском Союзе (я говорю о сталинском ампире), и они просто использовали ее.

В моем понимании закон о декоммунизации — антироссийский. Не думаю, что в Украине есть проблема с коммунизмом. Просто советское наследие слишком сильно связано с российским доминированием в СССР. Проблема скорее в отделении от России, в страхе утратить тот потенциал, который возник в последние несколько лет. Однако если сравнить Украину с Россией, то, мне кажется, гражданское общество в первой формируется намного быстрее. Но я думаю, что через 25 лет после распада Советского Союза стоит прекратить использовать термин «постсоветский». Этот период тоже закончился. Возможно, в Украине этого еще не осознали.