От БДТ до Эрмитажа: как Андрей Шелютто изменил дизайн-облик Петербурга

За правильным дизайном Государственный Эрмитаж, Международный юридический форум, Академия художеств, БДТ и ЦВЗ «Манеж» обращаются в независимую консалтинговую компанию Faro, а точнее — к ее петербургским резидентам Андрею Шелютто и Ирине Чекмаревой. Директор отдела моды и искусства Ксения Гощицкая встретилась с Андреем Игоревичем в «Новой Голландии», где расквартировалась штаб-квартира студии. Профессия дизайнера востребована, как никогда. Почему же тогда все вокруг так некрасиво? Вы можете себе представить, что будущим дизайнерам не везде преподаются рисунок, скульптура, живопись, композиция, архитектоника, цветоведение, шрифты — базовые предметы? А чему же учат? В основном — как услужить заказчику. Изначально приучают к лакейской функции. Отсюда и дизайн. Как-то в одном кабинете я видел золотой барочный стол с тремя ногами, которые заканчивались когтями, как у динозавра, но это были когти орла, вцепившиеся в шары-каталки в виде держав. Вот и все. Это культура зоны, которая отлично вписалась в наше с вами современное общество. Недавно Митя Харшак стал академическим руководителем Петербургского отделения Школы дизайна ВШЭ. В ВШЭ в Москве я сам преподаю, все мегаспециалисты там преподают. Должно помочь. Для кого вы делаете проекты? Работаем с друзьями и культурными институциями. Во всех других случаях вы не сделаете ничего хорошего и ничего не заработаете. Это бессмысленно. Что вы скажете о вашей работе арт-директором на двух главных телеканалах? Это был очень хороший опыт. Я благодарен судьбе за то, что три года был главным дизайнером государственного телевидения, в одной команде с выдающимися художниками — главным оператором Вадимом Юсовым и главным режиссером Иваном Дыховичным. Работа с такими людьми меняет тебя. Кто еще вас изменил? Больше всего на меня повлияла работа со старшекурсниками во время обучения. Самым важным старшим товарищем и учителем стал для меня художник Владимир Цеслер, с которым мы вместе потом еще и работали лет десять. Белорусская академия искусств (тогда БГТХИ), где я учился, была довольно сильной школой. У нас преподавали профессора Олег Викторович Чернышев и Ленина Николаевна Миронова, очень значимые в советской науке люди. Что значит быть современным дизайнером? Или вы считаете себя художником? Быть современным — значит иметь способность сосредоточить свой взгляд на тьме нашей эпохи. Сейчас люди оказались придушены и изуродованы средой, воспитанием, влиянием окружающих, собственным страхом. А подчинение культуры экономической ценности уничтожило все, что есть сложного, творческого, уязвимого, интеллектуального, рискованного и критического в обществе. Культура, искусство, образование важны сами по себе, а не в рамках бухгалтерского учета и потребительской ценности. Красота вообще-то морально-этическая категория. У любого человека с хорошим вкусом все в порядке с моралью, и наоборот. Сущность искусства всегда была волшебной, выводящей к новым смыслам. А сущность дизайна — всегда магическая. Потому что магия — это всегда что-то практическое. Например, автомат с газировкой — магия. У магии есть практическая цель, а у волшебства ее нет. Но больше ничто не разделяет дизайн и искусство, это единый процесс. Баухаус, УНОВИС, ВХУТЕМАС следовали и магическим, и волшебным практикам. «Мы проектируем не утюг, а человека, который гладит брюки», — сказал архитектор Вальтер Гропиус. Оговорюсь, что маркетингом эти практики не заменишь. А что стало для вас настоящим эстетическим потрясением? Первый поход в анатомичку курсе на втором. За семестр по пластической анатомии мы должны были сдать не менее 300 рисунков. Я до сих пор помню названия всех этих дурацких костей на латыни. И когда нужно было впервые идти к трупам, было, конечно, не особенно приятно. Мы выпили немного для храбрости, так, чтобы профессор не заметил, зашли, в углу лежат товарищи, подготовленные к занятию, а рядом с ними студенты-медики сдают зачет по судебной медицине. И тут они специально достали кефир и булочки — и давай их жевать. Новеньких тошнит, будущие врачи дико счастливы. Тогда наш сокурсник подошел к трупу, откусил у него мизинец и выплюнул. Те сразу: «А-а-а, это же художники!» И тут же потеряли к нам интерес. Как вернуть в страну высокую культуру быта? Люди так сформированы уродливой средой в 1980-х и 1990-х годах, что их сложно переубеждать. Лет сто надо. А лучше бы, конечно, сверху приказали! В Швеции в 1930-х среди королей случился дизайнер — до сих пор они держат эту марку. В Голландии принят закон, запрещающий продавать и производить уродливые предметы; более того, ко всем производствам прикреплен дизайнерский коллектив. И завод обязан следовать их разработкам. В результате страна Голландия зарабатывает на дизайне больше, чем Россия на нефти. Каталог выставки «Дмитрий Пригов: Дмитрий Пригов» в Венеции Дизайн этой выставки Эрмитажа в палаццо Ка Фоскари делал Рем Колхас. Выставку курировал Дмитрий Озерков, он же был редактором каталога. А мы с Ириной Чекмаревой отвечали за дизайн каталога и за графический стиль проекта. Мы работали над этой задачей максимально тщательно. Это одна из наших любимых книг. И художник Пригов, конечно, тоже один из самых любимых. Каталог русского павильона 15-й венецианской Архитектурной биеннале Когда комиссар нашего национального павильона Семен Михайловский выбрал темой прошлое и будущее ВДНХ, перед нами довольно неожиданно встала сложная задача достать редкие материалы для каталога. Их мы собирали довольно сложным образом, часть нашли в еще не разобранных музейных хранилищах, многое нашли и купили в частных архивах и у родственников топовых фотографов 1930-х годов: Евзерихина, Халдея, Гринберга, Рюмкина. Айдентика Международного культурного форума Когда нас попросили сделать новый стиль форума, мы рассудили, что раз Петербург изначально был задуман как город-коммуникатор, то и дизайн может визуализировать фразу «Все флаги в гости будут к нам», и решили графику в виде разноцветных вымпелов, чтобы подчеркнуть глобальность происходящего. Фирменный стиль БДТ Для БДТ были тоже сделаны новые шрифты. Три площадки — три шрифта. Когда речь идет о театре в целом, используются они все. Еще мы по просьбе худрука Андрея Могучего разделили полифункциональные плакаты на афишу, шрифтовой плакат и плакат «с картинкой». Журнал «Эрмитаж» Когда мы с редакцией журнала задумывали новый макет издания, то встречались с Михаилом Борисовичем Пиотровским. Он спросил меня: «Андрей, а как вы представляете себе читателя?» На что я бодро ответил: «У нашего журнала вообще не должно быть читателя!» Тогда он внимательно посмотрел на меня и заметил: «Это правильно! Ход ваших мыслей мне нравится!» Мы отказались от рубрикатора. Вместо этого — 11 архивных (ведь архив дождется своего читателя) тетрадей-папок, сшитых вместе, а как прием, это подчеркивающий, — открытый корешок. Для журнала были так удачно разработаны новые шрифты, что Пиотровский назначил их шрифтами Государственного Эрмитажа. Выставка «Братья Хенкины: открытие. Люди Ленинграда и Берлина 1920–1930-х годов» в Главном штабе Государственного Эрмитажа В «Цикле лекций о тотальной инсталляции» Илья Кабаков сказал: «Сама атмосфера, само пространство, особым образом препарированные, могут оказаться главным действующим лицом. Показывается сам воздух вокруг и около экспонатов. На равных соединяются все составляющие, объекты contemporary art вовлекают зрителя внутрь особой, насыщенной символами территории». Скажу проще: выставка в теперешнем понимании и есть произведение. «2 Хенкин 2» — это инсталляция в виде открытого пространства фотолаборатории, залитого красным светом. Дизайн экспозиции не существует отдельно, он — продолжение кураторской идеи, исследования. То же можно сказать и о каталоге, где все детали можно спокойно рассмотреть с лупой. На то, что при красном свете «не видны культовые фотошедевры», очень жаловались салонные и репортажные фотографы. Странное заявление. Мы делали экспозицию как своего рода ментальное, свободное художественное пространство. Важным для нас являлось показать отступление объекта на задний план и вынести на обозрение процесс его создания. Понимание того, что происходит за кулисами, раскрывает не только мотивации фотохудожников, но исторический контекст их работы. Фотографии Хенкиных — отпечатки со старых пленок. Они передают изображение, но они не единицы музейного хранения. Это дало нам право вместо рам со стеклами положить их в ванночки и подвесить на прищепки, чтобы у них буквально появилось место, основа. Это нормально. Это современное искусство. Вместе с ситуацией создался пространственно-временной импульс, сделавший исключительно важными события, ничего не значившие восемьдесят лет назад. Так аналоговая память старого негатива демонстрирует способность объединять события во времени, обнаруживает способность накапливать опыт, нагнетать зловещие предзнаменования. Почему люди на этих фотографиях через несколько лет стали друг друга убивать? Повторится ли это опять? Оглядываясь назад, мы старались найти то неприметное место, в котором затаилось будущее. Айдентика государственной премии в области современного искусства «Инновация» Удивительно, но раньше каждое вручение ознаменовывалось каким-нибудь скандалом, однако перед последней церемонией сменились руководство и дизайн — и все прошло гладко. Назвать мое решение можно так: «я и фломастер». Предельно простой росчерк — это импульс, жест художника; жест в искусстве соответствует изобретению в науке. Проекты для ЦВЗ «Манеж» и Академии художеств Для выставок «После войны» и « «70-е. Со_при_частность» мы с Ириной Чекмаревой разрабатывали дизайн экспозиции, графический стиль и каталоги. Фото: Алексей Сорпов Благодарим кафе «Рубинштейн» за помощь в организации съемки