Элиас Файнгерш: "Когда артисту есть, что сказать, неважно, какими инструментами он пользуется"

Сейчас вы много работаете в театре. А как все начиналось? Поскольку я много лет занимаюсь сольной деятельностью, то мне всегда был близок театр. Я много написал театральной музыки, наверное, к пятидесяти спектаклям – по всей Скандинавии, и в Израиле, и в России. Это же сценическое искусство – когда один человек стоит на сцене, а остальные слушают. И если есть правильный обмен энергией, то все получится. Десять лет назад начиналось празднование юбилея Ганса-Христиана Андерсена. Это было самое большое празднование в истории Дании. В течение года был праздник. На открытии были короли всей Европы – Дании, Испании… Ларс Рудельсон, режиссёр и близкий друг АВВА, поставил спектакль. И я там играл “Гадкого утенка”. Это были десять-двенадцать минут в середине спектакля, роль совершено без слов. С тромбоном. И соло прошло с большим успехом. После этого пришла идея развить, соединить, чтобы музыка несла некую драматическую нагрузку, не так, как в балете или опере, а создать такой вот драматический спектакль для тромбона. Я поговорил со своей хорошей приятельницей, очень востребованным композитором Викторией Улляс, и мы остановились на “Гамлете”. Потому что “Гамлет” – это же, по сути, история противостояния. Это очень похоже на взаимоотношения солиста и оркестра. Гамлет вырос в королевской семье, вдруг у него родились идеи. Он говорит: надо вот так, ему отвечают – нет, мы привыкли иначе. И в этом его трагедия. У солиста то же самое. Пока он играет на скрипке или виолончели в оркестре – это одно. Когда он вышел перед оркестром – уже совсем другие отношения. Уже появляется какое-то противостояние, и я подумал, что на этих отношениях уже можно рассказать историю Гамлета. И мы с оркестром не играем вместе. Точнее – мы играем друг против друга, у нас все время противостояние. Вот об этом мы и играем “Гамлета”. Фото из личного архива Элиаса Файнгерша Но это не первое мое обращение к театру и Шекспиру. Еще в детстве в Москве я случайно попал на сцену Ленкома и там ненамного играл. Потом, когда уже были написаны и сыграны “Сны Ромео” и “Гамлет”, Михаил Левитин пригласил меня в театр играть шута с тромбоном в “Короле Лире”, я его и сейчас играю. Потом меня пригласили играть в “Короле Лире” в Лондоне. Премьера была в театре “Глобус”, который основал Шекспир. Потом мы поехали в тур по Англии. Потом я играл Гамлета на сцене Гамлета в Эльсиноре. Потом кто-то написал, что я специалист по Шекспиру. И меня начали приглашать шекспироведы. Я себя там чувствовал просто как кот среди горностаев. Почему вы выбрали тромбон? Получилось все просто. Я учился в хоровой капелле мальчиков в Москве, в десятилетке. У нас в классе были и духовые инструменты – труба, кларнет. И был мальчишка с тромбоном. Как-то он стоял в коридоре. Я говорю: “Дай дунуть”. Там же сложно дунуть? Да. Но я дунул. А тут мимо проходил педагог. Он заинтересовался, подошёл: “Ты раньше играл?” “Нет…” “Ну-ка, попробуй вот так. А вот так? Ну, что же, тромбонист от бога, приходи завтра ко мне на урок”. Вот он мне это сказал, и в течение трех минут я понял, чем буду заниматься в этой жизни. Но ведь выбор инструмента ограничивает свободу. Если это рояль или скрипка, например, то есть возможность сольных выступлений, а тромбон – это навсегда в оркестре. Вообще все так и есть. Но не всегда. Я жил и учился в Нью-Йорке, работал в очень хорошем оркестре на заменах. И мне это страшно не нравилось. Я понимал, что это лучшая работа, на которую я могу рассчитывать в жизни, что если я буду много и тяжело работать, если все сложится, то у меня есть шанс получить работу где-то в подобном оркестре. А мне сама работа не нравится. Изо дня в день, из года в год играть в оркестре чужую музыку так, как это видит дирижер… И я с ужасом понимал, что вот я вполне могу просидеть еще сорок лет на этом стуле. И все? Вот он, мой стул? Фото: Евгения Буторина Мой педагог Дэвид Нун, а я тогда учился композиции, как-то спросил: “Почему ты такой грустный?” Я рассказал. Он задумался и спросил: “А чего ты хочешь?” Я подумал и ответил, что хочу играть на тромбоне, потому что очень люблю этот инструмент, но хочу играть свою музыку. Он пожал плечам и ответил: “Играй”. Я засомневался – я же вменяемый человек, я же понимаю, что надо зарабатывать деньги, чтобы было, что есть. А он мне: “Не заморачивайся, ты готов жить в студии или однокомнатной квартире, но заниматься именно тем, чем хочешь? Значит, занимайся, с голоду не умрёшь, я тебе обещаю!” А он человек неглупый, я ему доверяю. А потом уже он специально написал для меня несколько композиций. Сейчас очень модно самовыражаться на сцене. Лозунг “Я художник, я так вижу” нередко служит прикрытием для амбиций. Как пройти по той тонкой грани, которая отделяет искусство от “самовыражовывания”? Я очень внимательно отношусь к своим зрителям, я стараюсь делать то, что нужно слушателям, но при этом стараюсь не опускать свои стандарты. При всем моем внутреннем романтизме я смотрю на мир очень прагматично. Ты выходишь в зал, в котором сидят сто, двести, пятьсот человек. И что ты дашь им такого, ради чего они должны потратить свое время и свои деньги? Это как ресторан. Мы все умеем что-то готовить, но зачем-то же мы приходим в ресторан? Это что-то – и атмосфера, и что-то неизведанное, и какой-то необычный вкус. Нужно чтобы человек вышел из зала, и ему стало хорошо. Не бывает такого, что “мой зритель меня не понимает”. Если не понимает, значит, ты что-то не доделал, не смог. Я начинал свои сольные концерты в шведском заполярье. Там есть такая форма – дневной концерт. Люди приезжают в город за покупками, а артисты театра в обеденное время выступают перед зрителями, пока те едят. И однажды предложили мне. Я сразу согласился, а потом подумал – а что я буду делать? У меня были какие-то сольные наработки с тромбоном. Но там живут лесорубы. Я не был уверен, что им нужен Прокофьев или Шёнберг. Значит, надо было выступать так, чтобы ему, лесорубу, который приехал за покупками, это было интересно. И я начал работать. Составлять свою программу. Кое-что уже получается. Фото: kudago.com Я играл для эфиопов и в престижных консерваторских питерских залах одну программу. И ее принимали, и я горжусь этим. Я играю и классическую музыку, и современную. Да, у меня не просто концерт. Это шоу. Но важно, что оно делается с любовью. Нужен баланс – существуют внутренние стандарты. Есть зрители, они должны прийти с радостью, заплатить деньги и быть довольны, порекомендовать тебя другим, чтобы они тоже заплатили деньги. И тоже вышли с чем-то. И если ты соблюдёшь все эти вещи, то, может быть, что-то и получится. Но это же разные виды искусства… Когда артист выходит на сцену, он делится энергией. Все остальное лишь инструмент. Есть техническая разница, но если ты владеешь умением делиться энергией – то все получится. Тем более, что в любом сольном выступлении – большая доля театра. Когда ты на сцене – важно не только уметь играть, не просто самому войти в произведение. Важно пригласить туда зрителя, увести за собой. И неважно, какими инструментами ты для этого воспользуешься.