"Где мы?!": Ширвиндт выйдет на сцену в новом спектакле и необычном образе

7 февраля состоится первое за многие годы появление на сцене как артиста Александра Ширвиндта. Премьера будет на сцене московского Театра Сатиры. Ширвиндт — еще и в новом образе. "Где мы?!" — так называется пьеса, где вопрос "где мы?" задают деревенский мудрец и пьяница, когда-то известный, но теперь забытый всеми телеведущий и врач, вместо лекарств раздающий успокоительные обещания. Но где их свела судьба? Об этом в интервью "Вестям в субботу" рассказал народный артист России Александр Ширвиндт. - Александр Анатольевич, мы с вами не первый раз встречаемся, вот так вот живой Ширвиндт бывает? - Полуживой. Просто ты ко мне снисходительно относишься. - Почему полуживой? Тяжело дается спектакль? - Во-первых, старый я, во-вторых, предпремьерье — это всегда дефицит всего. - Сколько у вас не было премьер? Лет 8-9, наверное? - У меня лично? - Да. - Как у артиста. - Ой, давно! Последнее, что мы делали, — это Мольер. - Интриги, не брали на роли? - Не брали на роли, приходилось выходить на руководство. Руководство здесь ужасное, брезгливое. Поэтому я перестал к себе ходить. - Вы ведь и педагог, и артист, и художественный руководитель, но никогда не трогали деньги, никогда не директорствовали, насколько я понимаю. Осознанная позиция? - Деньги в каком смысле? - Ну, не заключали договоры. - Не потому, что я не хочу денег, просто я ничего не соображаю в этом, во-первых. Во-вторых, у гробов карманов нет, и я это чувствую физиологически. Я не ханжа. - То есть лучше подальше от этого всего? - А зачем? Не понимаю, правда, не понимаю. - Мне афишу дали. - А ничего, что ты рекламируешь, тебя не посадят? - Ну, я отобьюсь. Попаду под амнистию. На афише — Ширвиндт или Полунин? - Это по наитию полунинского образа я себе сделал такую морду. - А почему "Где мы?!" и дальше знак стоит? - Вопрос, бесконечность и многоточие. То есть полная неизвестность, что будет. - А где мы? - Где мы? Кто где. Ты в очень хорошем состоянии, потому что ты и умный, и ироничный, а я по старости успокоился и теперь ориентируюсь только на интуицию. - Хорошо "успокоились": 81 год, премьера, репетиция! Всем бы так "успокоиться". - Во-первых, 83. Это ужас! Ты даже не представляешь, как это быстро все… Особенно от 60 до 80 — это ракета. - О чем спектакль? - Родик Овчинников — замечательный мальчик, наш ученик, щукинец, ученик. У него милейший спектакль был в «Современнике» с Гармашом и Ермольником. Он – человек, фанатически преданный театру, замечательный педагог, я знаю его как щукинца. И он поставил у нас спектакль прелестный. И вот он принес такое эссе. Это коллективная идея. Мы порассуждали хулиганским образом о существовании, ненавязчиво, без диссидентства, но с дымом и иронией. - Очень много конвейерного всего появилось. Я не знаю, что с этим делать, потому что технологии сегодняшние позволяют выпускать творческий продукт, как на конвейере. Но мне кажется, что иной раз мы являемся заложниками этой легкости и не очень думаем, что делаем. - Да. - В театре есть такая история? - Конечно. Нельзя переступать грань физиологии. Это мы с тобой все-таки никуда не делись. - Кто остался из вашего поколения: Вы, Гафт, Джигарханян — уже по пальцам модно пересчитать… Державин ушел. Что вам надо успевать, чтобы передать молодым артистам? - Успеть в них поверить, понимаешь. Бывает, только влюбишься, думаешь, но нет, это ошибка. Поэтому я очень люблю своих учеников, у меня их много в театре. Важно успеть им привить ностальгический баланс между тем конвейером, о котором ты говоришь, и святым, любимым, настоящим театром. Театр — хорошая вещь, если заниматься им серьезно.