Адское зелье. Часть третья

В антракте спектакля «Доходное место» Кемеровского областного театра драмы ко мне подошла зрительница и спросила: «Вы не скажете, по какому поводу у сотрудников нашего театра на белых блузках траурные ленточки?» Это был самый неожиданный вопрос из всех, что я слышал за двенадцать дней псковского юбилейного Пушкинского театрального фестиваля. Но пришлось отвечать: «Траурные ленточки?! Где?! Ах это? Так это же не ленточки, а уши зайца – эмблемы фестиваля».«Видит сегодня эту пьесу как фрейдистскую трагикомедию»Во время лекции театрального критика Татьяны Джуровой (лекция называлась «Русская литературная классика в современном российском театре») прозвучал риторический вопрос: «Как далеко может зайти диалог с автором?» Ответы демонстрировались на экране. Это были отрывки из знаменитых спектаклей последних лет с одним и тем же первоисточником: чеховской пьесой «Три сестры». Три спектакля, «Три сестры», три режиссёра (Андрей Жолдак, Тимофей Кулябин и Юрий Бутусов). Как далеко можно зайти? Далеко. Если не в пространстве, то во времени. По крайней мере, в 4015-й году нашей эры диалог с автором возможен.Андрей Жолдак в Александринском театре отправил трёх сестёр в LI (сорок первый) век. По замыслу режиссёра, в LI веке человечество научится воссоздавать из воздуха людей, которые когда-то существовали. Ольга, Маша и Ирина благополучно скончались на рубеже ХIХ и ХХ века, но мозг их возрождается.В рецензии Романа Должанского, приезжавшего на прошлогодний псковский фестиваль, сказано: «Жолдак вторгается в текст, отсекая ненужное ему и добавляя своё, перепрыгивает и режет сцены по живому, пересматривая значение персонажей… Жолдак видит сегодня эту пьесу как фрейдистскую трагикомедию».Сцена из спектакля «Три сестры» Юрия Бутусова. Фото: lensov-theatre.spb.ruПохожие формулировки можно запросто подставлять к описанию многих современных постановок, в том числе и к тем, что демонстрировались во время завершившегося 19 февраля 2018 года ХХV Пушкинского театрального фестиваля. Создатели спектаклей обожают резать, пересматривать значение и делать фрейдистские трагикомедии. Постепенно во фрейдистские трагикомедии превращается почти всё. Здесь нет никакого кощунства, но, как правило, это очень предсказуемо.Или взять «Три сестры» Юрия Бутусова. Спектакль получил премию «Золотая маска» в 2015 году в номинации «Лучшая работа режиссёра в драме».В псковском медиахолле показали отрывок, когда бутусовский Вершинин в шинели выступает в роли клоуна, ковёрного. Слёзы у него летят из глаз на метр, словно из водяного пистолета. «Чем острее отношения режиссёра и автора, тем интереснее», - прокомментировала происходящее на экране Татьяна Джурова. Видимо по этой причине в спектакле на Вершинина с ещё большей вершины падают ковры. Один, второй, третий, четвёртый, пятый…Полноценная ковровая бомбардировка.Сцена из спектакля «Три сестры» Юрия Бутусова. Фото: lensov-theatre.spb.ruВ идеале, наверное, режиссёр должен автора ненавидеть и расправляться с ним всеми доступными способами. Таким образом, на месте старого в муках рождается новое.«Любое прочтение – уже интерпретация, - считает Татьяна Джурова. – Современный театр любят обвинять в произволе и надругательстве, и это попытка превратить театр в музей истории культуры. Реконструировать мир автора не представляется возможным».Выходит, выбора никакого нет. Если не реконструкция, то, стало быть, интерпретация.Тем не менее, часть зрителей стремится к так называемой классической интерпретации – по той причине, что «мир прошлого безопасен, уютен». В этом причина ретроградства.В чём в чём, но в ретроградстве режиссёров и критиков, приглашённых на юбилейный фестиваль, точно не заподозришь.Хотя, конечно, Пушкин тоже был большой любитель подурачиться и пошутить. Не зря же он своё самое известное произведение начал с переиначивания. У Ивана Крылова в басне «Осёл и мужик» написано: «Осёл был самых честных правил», а Пушкин осла заменил на дядю.Жолдак в своей постановке, полностью переписав текст Чехова, использует мотивы Бергмана, Тарковского и «Звёздных войн». Бутусов в петербургском театре им. Ленсовета ориентируется на балаган, а Тимофей Кулябин с «Тремя сёстрами» на сцене новосибирского театра «Красный факел» вообще обходится без слов.Первоначально Кулябин, по его словам, хотел «взять классическую пьесу, но отделить зрительный зал от сцены звуконепроницаемым стеклом, чтобы /зрители/ ничего не слышали». Но потом передумал и два года учил артистов языку жестов. Режиссёр объяснил, почему он пришёл к нему: над классическим материалом тяжело работать – всё уже сыграно и сказано.Получается, всюду, куда ни плюнь, минное поле цитат. А оригинальным быть трудно, но хочется. Поэтому в спектакле появляется язык глухонемых. Этот спектакль вполне можно было бы назвать «Три сестры-жест». До Пскова он пока не доехал.Зато в Пскове на ХХV Пушкинском театральном фестивале показали спектакль «Онегин-жест», представленный как «иммерсивный спектакль в жанре социальной хореографии».«Используя пересечение не пересекаемого»«Онегин-жест» анонсировали особо – как нечто максимально новаторское. Это спектакль без артистов. Авторы объясняли: «Действующие лица, «танцовщики» - сами зрители, от которых не требуется никакой специальной подготовки». Условие было такое: «Приходя на спектакль, вы не можете просто смотреть. Вы обязательно должны участвовать».Было бы в чём участвовать.Создателями спектакля «Онегин-жест» стали хореограф Татьяна Гордеева, в прошлом – солистка театра «Кремлёвский балет», преподаватель Академии Русского балета им. А.Я. Вагановой и драматург Екатерина Бондаренко, сотрудничающая с Александринским театром, «Гоголь-центром», Центром им. Вс. Мейерхольда, Театром.doc и т.д.Сцена из спектакля «Дурацкие дети. Лёля и Минька» (Данила Ариков и Юлия Волкова). Фото: Андрей Кокшаров.От Татьяны Гордеевой и Екатерины Бондаренко, специализирующихся на перформансах, всегда стоит ожидать какого-нибудь запоминающего жеста. Провокации. Хотя бы такой, какую они устроили недавно во время доклада в Центре им. Вс. Мейерхольда. В тот раз перформанс назывался «Остановка зимним вечером у леса. Доклад про архитектуру». И это действительно был доклад, во время которого хореограф и драматург полностью обнажились.«Почти все реплики перформеры произносят, сбросив рабочие халатики, белый и голубой, под которыми ничего нет, - описывает происходящее очевидец чтения «доклада про архитектуру». - Не остаётся никакого «фигового листка», который всегда выглядит порочнее, чем полная обнажённость… Раздевание это прозаично, в нём отсутствуют эротика и соблазн. Уже раздевшись, перформеры остаются подчеркнуто серьёзными, смотря на экраны ноутбуков, произносят «умные речи», обращаются друг к другу сугубо официально: «коллега» и «Вы». Только их обнажённость и «дублирование» жестов (одна повторяет непроизвольную жестикуляцию другой) напоминают зрителю о том, что это – не академическая лекция».В Пскове перформеры Татьяна Гордеева и Екатерина Бондаренко вышли на очередной уровень. Они, страшно сказать, не обнажались. Но от экранов ноутбуков по-прежнему отрывались неохотно и с присутствующими общались сухо, как бы нехотя.Участниками этого «спектакля» были, в основном, сотрудники Театрально-концертной дирекции Псковской области, приезжие театральные критики и несколько псковских журналистов.Наукообразность соединилась с незамысловатой игрой в стиле «утренник в детском саду».Участникам спектакля заранее объяснили: «Мы хотим установить связь с литературной памятью зрителей и их собственным личным опытом, используя пересечение художественного и научного подходов, используя пересечение не пересекаемого».Вроде бы, параллельные прямые в какой-то момент должны были пересечься. Но это произошло, наверное, в каком-то другом пространстве или в другом времени. Возможно, в 4015 году до всех, кто доживёт, наконец, дойдёт высший смысл этого спектакля, во время которого артисты вначале рассаживались на стулья, потом разминали конечности (потому что каждый - «хореограф своей повседневности»), потом распределялась по группам «согласно знаниям романа «Евгений Онегин»» и распределялись «согласно статусу»… Потом начались гадание, раздача конфет и взмахивание руками – как это делал автор «Евгения Онегина» на хрестоматийной картине «Пушкин среди декабристов в Каменке». Но какие уж тут декабристы, когда на дворе февраль?Кроме того, группам «танцовщиков» раздали бумажки с пушкинскими строками: «Покамест упивайтесь ею, // Сей лёгкой жизнию, друзья!» и тому подобным. Однако по какой-то причине на ум пришли строки не из второй главы «Евгения Онегина», а из первой: «Там скука, там обман иль бред; // В том совести, в том смысла нет…»«Я заглядываю в себя и вижу, что у меня чёрное сердце»Бессмысленно описывать всё, что на фестивале происходило. Получился бы целый том – размером с «Повести Белкина», «Дубровского» и «Историю Пугачёвского бунта». Было несколько по-настоящему крепких спектаклей. Таких, как «Месяц в деревне» (Пермский академический Театр-Театр, режиссёр - Борис Мильграм). Комедия Ивана Тургенева очень удачно вписалась в ряд других фестивальных спектаклей. «Месяц в деревне» на Малой сцене показали как раз на следующий день после «ГрозыГрозы» Театра Наций режиссёра Евгения Марчелли. Когда со сцены звучит: «Вы сами теперь мягки и тихи, как вечер после грозы», то обнаруживается дополнительный смысл.«Месяц в деревне» - это вечер после «ГрозыГрозы». Хотя в этом ироничном спектакле смысла и без того хватает. Спектаклю не требуется дополнительных «впрыскиваний», вроде песенки Шнура, как в «ГрозеГрозе» или песенки Лепса, как в «Доходном месте». Разве что герой несколько секунд напевает песню из репертуара Джо Дассена.Без музыки современный спектакль представить трудно. Иногда она способна вытянуть «провисшее» действие. Бывает, что кроме музыки, пусть и звучащей со сцены из смартфона, в хорошую сторону и выделить нечего. Но для того чтобы услышать «Дорогу» группы «АукцЫон» или Paint It Black группы Rolling Stones, необязательно идти в академический театр им. А. С. Пушкина. Хотя название Paint It Black («Окрась в чёрное») звучит, словно девиз современной российской модной драматургии и режиссуры.Rolling Stones полвека поют примерно так: «Я вижу красную дверь и хочу перекрасить её в чёрный, // Я хочу, чтобы всё стало чёрным //…Я вижу машины, и все они чёрные. // Я заглядываю в себя и вижу, что у меня чёрное сердце». Заодно это ещё и краткий пересказ некоторых современных пьес, на основе которых молодые режиссёры с помощью псковских артистов и примкнувшего к ним Романа Агеева из петербургского театра на Литейном за несколько дней поставили на псковской сцене спектакли-эскизы.И выяснилось, что нескольких дней бывает достаточно, чтобы оживить текст и превратить его в почти полноценный спектакль. Более того, нескольких дней достаточно, чтобы преодолеть сопротивление современной пьесы и окрасить окружающий мир другими цветами, а не только чёрным.Так случилось со спектаклем-эскизом «Ба», показанным в рамках лаборатории «Маленькие трагедии (и комедии) XXI века» п/р Олега Лоевского.«Я непременно вернусь в Россию – мою первую родину…»Режиссёр спектакля-эскиза «Ба» («ба» от слова бабушка) Надя Кубайлат поставила самый смешной и светлый спектакль фестиваля, в котором по-новому раскрылись псковские артисты, в первую очередь - Галина Шукшанова и Мария Петрук.Надя Кубайлат во время обсуждения спектакля-эскиза «Ба». Фото: Андрей Кокшаров.Здесь уместно вспомнить статью в «Новой газете» десятилетней давности под названием «Надежда потеряла надежду». В ней приводился отрывок из отчаянного письма 13-летней петербуржской школьницы с иорданскими корнями Нади Кубайлат: «…Я не понимаю ненависти к плохо говорящему на русском языке иностранцу, я не понимаю этих грубых кличек: «хачи», «чурки» и т. д. Меня убивает девиз: «Россия – для русских». Тогда получается: «Англия – для англичан», «Франция – для французов». Если так, то… «Санкт-Петербург для петербуржцев», «Приморский район для людей из Приморского района», «Улица Савушкина для людей с улицы Савушкина». Россия превращается в резервацию, и каждый человек должен жить только в своей стране. Потеряв надежды на исчезновение этого пугающего настроя у некоторых людей, мне пришлось покинуть эту страну. Я родилась в России и прожила тут всю жизнь. Хочу, чтобы люди поняли, что иностранцы – не «враги народа», что они не делают ничего плохого для страны и людей. А на самом деле я уверена, что враги российских народов были и остаются фашисты! Уезжая из Петербурга, я точно знаю, что я непременно, несмотря ни на что, вернусь в Россию – мою первую родину…»Надя Кубайлат давно вернулась в Россию. Более того, приехала в Псков. И сделала то, что многим именитым режиссёрам оказалось не под силу.Сцена из спектакля «Ба» (Галина Шукшанова и Мария Петрук). Фото: Андрей Кокшаров.В этом году спектакли-эскизы лаборатории Олега Лоевского оказались сильнее прошлогодних. Критикам, судя по обсуждениям и голосованию, нравилось одно, зрителям другое. Следует отметить «Академию смеха» режиссёра Владимира Смирнова. На сцене были только два артиста - Евгений Терских и Александр Овчаренко. Оба пришли в псковский драмтеатр совсем недавно. Евгений Терских в японской пьесе Коко Митани играет цензора Мацуо Сакисаку (офицера службы безопасности отдела цензуры Токийской полиции), а Александр Овчаренко драматурга Хадзими Цубаку.Режиссёр Дмитрий Волкострелов во время обсуждения «Академии смеха» сказал: «Была ошибка с кастингом. Артистов надо поменять местами». Нет уж, пусть останется всё как есть. Артисты на месте. Важно, чтобы и всё остальное стало на место. «Академию смеха» и «Ба» надо беречь и развивать.«Неприлично злободневный текст», - как было сказано при обсуждении этого спектакля-эскиза (действие «Академии смеха» происходит в 1940 году в Японии). И дело не только в том, что в России медленно, но верно возрождается цензура. Не только в том, что пьеса при постановке позволяет усиливать эффект (как это случилось, когда вместо портрета Уильяма Шекспира на секунду на заднике сцены появилась огромная фотография Кирилла Серебренникова). Смысл не только во взаимоотношениях государства и художника. В этой комедии, которую почему-то при обсуждении назвали бульварной и даже «комедией положений», действие приводит к серьёзному разговору о жизни и смерти. Какая уж тут комедия положений.В тексте пьесы Коко Митани имеются даже такие слова: «Так что возвращайтесь домой живым и не смейте погибать». Их произносит цензор. В спектакле-эскизе герой Евгения Терских говорит другие слова, объясняющие – за что стоит умирать, а за что нет.«Академия смеха» - это весёлая серьёзная работа о природе смеха и о природе смерти.«Академия смеха» в версии Владимира Смирнова завершилась слайд-шоу. Перед зрителями появились фотографии репрессированных: Мейерхольд, Мандельштам, Вавилов, Солженицын… После этого в зале всерьёз стали говорить, что показанное – кощунство.Сцена из спектакля-эскиза «Академия смеха». Фото: Андрей Кокшаров.Опять это слово: кощунство. Что-то слишком часто оно в последнее время звучит. Оно словно бы взято из пьесы Коко Митани, в которой цензор говорит драматургу: «В последнее время люди, облечённые большой властью, начали проявлять повышенное внимание к вопросам культурной политики и назначили на этот пост меня».Дело не в кощунстве, а в неуместности. Лобовая атака с помощью слайд-шоу делает спектакль менее глубоким. Директор Театрально-концертной дирекции Псковской области Дмитрий Месхиев после показа эскиза произнёс: «Превращать в финале спектакль в поэтический акт неправильно». Не хотелось бы, чтобы из-за этого как бы «политического акта» дальнейшая работа над «Академией смеха» в Пскове была приостановлена.После спектаклей-эскизов и обсуждения проходило зрительское голосование (бумажки опускались в чёрную шляпу-цилиндр). Стало понятно, что симпатии обычной публики оказались на стороне спектакля-эскиза Нади Кубайлат «Ба» (далее по убывающей: «Как Зоя гусей кормила», «Жанна», «Академия смеха» и «Гробница малыша Тутанхамона»).Сразу после последнего спектакля-эскиза Дмитрий Месхиев подвёл предварительные итоги: «Я вижу другую игру. Это более серьёзный театр, более серьёзные актёрские достижения. Многое войдёт в репертуар, хотя не всё зависит от меня – у нас всё-таки демократия». На следующий день на пресс-конференции Дмитрий Месхиев пообещал, что четыре спектакля из пяти в будущем войдут в репертуар псковского драмтеатра. Но какие именно – не уточнил.Субботние и воскресные показы закончились возгласами: «Ура лаборатории Лоевского! Качать Лоевского!». Кто-то тут же добавил: «Накачать Лоевского!».«Я, дети, ни разу больше не съел чужого яблока»Есть, по крайней мере, ещё один спектакль, без упоминания которого картина прошедшего фестиваля была бы неполной. И одна лекция. Лекция называлась «Псков театральный» Екатерины Дмитриевской, а спектакль - «Дурацкие дети. Лёля и Минька» (для семейного просмотра по рассказам Михаила Зощенко, Центр имени Вс. Мейерхольда, Москва). В спектакле заняты артисты московского театра «Практика» Данила Ариков и Юлия Волкова.Спектакли на фестивале могли быть разного уровня, но обращала внимания сильная игра актрис. Большинство спектаклей держатся именно на игре актрис. Мужчины отстают. Я бы выделил игру Юлии Волковой («Дурацкие дети. Лёля и Минька»), Арину Лыкову («Живи и помни») и Ксению Тишкову («Метель»).Часто бывает так: если спектакль номинировали на какую-нибудь премию, то что-то в нём не так. Однако в «Дурацких детях…» всё так как надо. Детский смех, взрослый смех… Плюс ностальгические воспоминания о позднесоветском детстве режиссёра Светланы Ивановой-Сергеевой. Спектакль номинирован на соискание Национальной театральной премии «Арлекин» как один из лучших российских спектаклей для детей в театральном сезоне 2016-2017 годов. Он хорош ещё и тем, что его можно показывать в любой школе. Даже сцена не нужна.Фотографии-воспоминания в спектакле тоже возникают почти как слайд-шоу, но совсем не похожи на те, что появляются в «Академии смеха». В финале звучит песня «Полёт на дельтаплане» композитора Эдуарда Артемьева в исполнении Валерия Леонтьева, которая у меня ассоциируется, прежде всего, с музыкой Алексея Рыбникова к фильму «Тот самый Мюнхгаузен».Достигший сорокалетнего возраста Минька в финале рассказа Зощенко «Ёлка» нравоучительно говорит: «И за все эти тридцать пять лет я, дети, ни разу больше не съел чужого яблока». Не у всех хватает выдержки не есть чужие яблоки.А самое интересное место в лекции Екатерины Дмитриевской касалось спектакля «Борис Годунов», поставленного в середине 70-х годов прошлого века на псковской сцене. Его оформлял художник (а теперь ещё и писатель – автор «Ангеловой куклы» и «Крещенных крестами») Эдуард Кочергин - главный художник БДТ времён Товстоногова, оформлявший спектакли Георгия Товстоногова, Камы Гинкаса, Льва Додина, Юрия Любимова, Валерия Фокина и других.Сцена из спектакля «Месяц в деревне». Фото: Андрей Кокшаров.Вообще-то, москвичам читать в Пскове лекции об истории псковского театра опасно. В аудитории сразу же начинаются перешёптывания с риском перейти на личности – в знак несогласия. Всё-таки, в зале находятся те, кто знает закулисную жизнь прошлого, сам принимал участие в некоторых спектаклях или находился в зале. Так что без возмущённого перешёптывания не обошлось. Но главного лекция достигла: разбудила воспоминания или породила интерес.Фестиваль завершился 19 февраля 2018 года вечером. Был представлен сценический вариант повести Валентина Распутина «Живи и помни» петербургского театра «Мастерская» (режиссёр Григорий Козлов). Имя Распутина привело в зал в том числе и тех, кого тошнит только от одного названия спектакля «Наше всё… Бродский», показанного в начале фестиваля. «Живи и помни» был добрым жестом в сторону псковских «почвенников». В зале появились даже те, кто готов пригвоздить устроителей ХХV Пушкинского театрального фестиваля к позорному столбу.Григорий Козлов целый год считался художественным руководителем псковского театра, но особенности местной акустики, похоже, не изучил. В Петербурге спектакль идёт в зале на 80 мест. Псковский зал больше.Задние ряды заняты не были. Их покрыли белым чехлом. После спектакля было интересно узнать, почему некоторые зрители, рискуя споткнуться в темноте, покинули зал.«Я смотрел полтора часа и ничего не понял, - ответил немолодой зритель, которому, по идее, спектакль, поставленный в стиле «русский плач», должен был понравиться. – О чём это?» - недоумевал он. Действительно, в определённых местах зала быструю речь артистов было не разобрать. Отчётливо слышалось одно слово: «Настёна». Настёну играла Арина Лыкова, и её слова долетали до самых глухих уголков зала. Возможно, потому, что Арина Лыкова выросла в Псковской области.***«Наконец-то мы стали делать правильный Пушкинский театральный фестиваль», - в последний фестивальный день сказал Дмитрий Месхиев.Правила существуют для того, чтобы их нарушать. Тем более что осёл и дядя были самых честных правил.Чтобы оперативно отслеживать самые важные новости в Пскове и России, подписывайтесь на наши группы в «Телеграме», «ВКонтакте», «Твиттере», «Фейсбуке» и «Одноклассниках».