На сцене театра «Мост» встретились Цветаева и Маяковский

"Русский авангард. Эпоха в лицах" - так называется совместный проект театра "Мост", музея Владимира Маяковского и Дома-музея Марины Цветаевой. В спектакле Георгия Долмазяна с одноименным названием, премьера которого состоялась в театре "Мост" в последний день февраля, фигурирует много поэтов и писателей "серебряного века". Но акцент сделан на Цветаевой и Маяковском. И если Маяковский, вне всякого сомнения, представитель русского авангарда, - и в поэзии, и в живописи, то Цветаева не ограничивала себя рамками того или иного направления. Ей близок девиз художницы Натальи Гончаровой, о которой она написала эссе: "Жест дела. Жест дара". Марина Ивановна считала, что художник независимо от принадлежности к цеху и течению должен целиком отдавать себя искусству и людям. Писатель и журналист Виктор Шкловский прожил долгую жизнь и в "Беседах с литературоведом Виктором Дувакиным" (в 1968 году) называет Маяковского "щедрым человеком". А еще говорит о том, что "Маяковский несет ответственность за все ошибки революции, потому что он продолжает существовать, а те люди умерли". Те люди - это Александр Блок и Сергей Есенин. В спектакле "Русский авангард. Эпоха в лицах" показан процесс перехода солдата Первой Мировой войны Александра Блока на сторону Октябрьской революции. Блок ушел на Первую Мировую войну добровольцем, как и его вечный соперник, антипод Николай Гумилев. Оба погибли в одном 1921 году, находясь по разные стороны баррикады. Блок - от болезни, Гумилев - от пули как враг революции, участник "Таганцевского заговора". Незадолго до смерти (оба поэта ушли в августе), 11 февраля 1921 года, на вечере памяти Александра Пушкина Блок произнес речь "О назначении поэта", напомнив о "свободе", а Гумилев, находясь с прекрасной дамой, его иронично слушал. Тема смерти - главная тема в спектакле "Русский авангард. Эпоха в лицах". Поэты погибали один за другим. Тому же Виктору Шкловскому удалось предотвратить дуэль Мандельштама с Хлебниковым, о чем вспоминается в спектакле словами Шкловского: "Я не могу допустить, чтобы снова убили Пушкина". Позднее, в тех же беседах с Дувакиным, Шкловский скажет, что для него "пушкиным" был Мандельштам. Мандельштам погибнет после Маяковского и до самоубийства Марины Цветаевой, в 1938 году, в пересыльном лагере. Его могилы нет, как и нет могилы Николая Гумилева, и неизвестно точное месторасположение могилы Цветаевой. В спектакле есть сцены, как Марина Цветаева и Осип Мандельштам гостили в Коктебеле у Максимилиана Волошина. На экране, расположенном на сцене в виде аквариума, штормит Черное море. Волошин в год революции прятал у себя и белых, и красных, и вообще он был пацифистом. А Марина Цветаева в это время в цикле "Лебединый стан" воспевала героизм своего мужа - белогвардейца Сергея Эфрона. Через некоторое время, уже в эмиграции, Эфрон перейдет на сторону красных, и тоже погибнет как враг народа. Где его похоронили - неизвестно. Ради чего все эти жертвы? Почему поэты в России так рано умирают? А если и доживают до седин, как Анна Ахматова, то с больным сердцем, истерзанные и затравленные? Спектакль в театре "Мост" - попытка понять, какой рок довлеет над русскими поэтами? Марина Цветаева на смерть Маяковского написала стихи "Превыше крестов и труб", где есть строки: "Здорово, в веках Владимир". Однажды они встречались в жизни, и об этом рассказала Цветаева в своей прозе, но Маяковский не обратил на нее внимания. Вторая встреча через столетие - на сцене театра "Мост". В прошлом году широко отмечалось 125-летие Марины Цветаевой. В этом году, в июле, будем праздновать 125-летие Владимира Маяковского. Марина Цветаева ушла из жизни в 48 лет, Владимир Маяковский - в 36. Владимир Владимирович в предсмертном письме попросил: «В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого ужасно не любил…». К счастью, сплетен в спектакле "Русский авангард. Эпоха в лицах" нет. Есть восхищение поэзией начала 20 века, яркими личностями, и боль, что они так мало и так жестоко жили.

На сцене театра «Мост» встретились Цветаева и Маяковский
© Вечерняя Москва