На ВДНХ открылась выставка Алисы Горшениной
В павильоне «Гидрометеорология» на ВДНХ открылась выставка Алисы Горшениной «Уральская шкура», победившей на проекте «Взлет» в номинации «Мода». Об уральской идентичности и о том, почему ее вещи ближе современному искусству, чем моде, художница рассказала Игорю Гребельникову. – Помимо необычной одежды на выставке есть инсталляция со скульпторами из текстиля и графика на ткани. Помимо материала, из которого выполнены эти работы, они как-то тематически связаны? – Так или иначе все это – обо мне, своего рода автопортрет. За редкими исключениями предметы одежды выполнены специально для этой выставки, тогда как скульптуры создавались в разное время за последние четыре года, а свою раннюю графику я перенесла на ткань по совету куратора. Когда-то я собиралась заниматься иллюстрацией и много рисовала. – Но в итоге занялись скульптурой, очень смахивающей на поздние работы из текстиля Луиз Буржуа. Она ими увлеклась в преклонном возрасте, и это стало продолжением ее основных тем – рефлексий, страхов, попыток разобраться в себе и в прошлом. Вам же – немногим больше двадцати лет, что это за работы, и почему они представлены в «лесу» из спиленных деревьев? – Лес – это то, что окружает меня с детства. Я родом из маленькой уральской деревни Лакшино, сейчас живу в Нижнем Тагиле, и мне хотелось на выставке воссоздать ту атмосферу. Персонажи скульптур – в какой-то степени части меня. Они созданы из моей старой одежды, либо из вещей, купленных в секонд-хэнде. Сложно говорить о них в целом: вроде бы они разные, появились в разное время, но, с другой стороны, сейчас, кажется, будто все так и планировалось. Я многое делаю интуитивно и уже потом яснее осознаю связь между работами. О Луиз Буржуа я узнала, когда начала шить: мне стало интересно, кто еще из художников этим занимается. Тогда мне было лет 19, и я была очень впечатлена ее работами. Это одна из моих любимых художниц. Мне близок ее подход и в том, что касается фобий. У меня тоже много плохих воспоминаний, связанных с детством. Занятия искусством – это как поход к психологу, диалог с собой и, что немаловажно, с людьми, ведь, мне это всегда давалось особенно сложно. А на вернисажах нужно что-то говорить, открываться, так отчасти я и поборола свою социофобию. – Где прошла первая ваша выставка? – В Нижнем Тагиле, во время III Уральской индустриальной биеннале. Здесь, кстати, есть с нее несколько работ. У нас была группа, в которой помимо меня участвовали еще двое ребят. Тогда в городе ощущался некий культурный подъем, и мы тоже в это включились, потому что нам чего-то не хватало: придумали инсталляцию. Реакция публики была в основном хорошая. Правда, потом моя репутация испортилась. Не очень люблю эту историю, но без нее не обойтись. Еще во время учебы на худграфе я сделала работу – стрит-арт на заборе института – обнаженные женские фигуры с нимбами на голове. Был такой период, когда мне хотелось выражать себя на улицах, а место учебы я воспринимала как храм искусства, этим и было обусловлено содержание моей работы. Но многих она задела, реакция была настолько негативной, что мне пришлось ее стереть, а это вызвало еще и переполох в художественном сообществе: мол, художник уничтожил свою работу. Для меня это был важный урок. Даже совершенно нейтральные работы стали восприниматься негативно. Но в прошлом году, после того как я поучаствовала в 1-й Триеннале современного российского искусства в «Гараже», отношение ко мне изменилось. – Вы как-то соотносите свои работы с феминистской проблематикой? – Кто-то в них находит и такое содержание, но себя я феминисткой не считаю, и вообще, не пытаюсь на себя примерить подобные социальные роли. Был период, когда я это изучала, но не могу сказать, что в своих работах я рассуждаю с точки зрения гендера. – А с модой в каких отношениях? Вы ведь победили на «Взлете» в этой номинации. – Модой, как таковой, я не занимаюсь, да и трудно назвать одеждой те вещи, которые я создаю. По большому счету это что-то неносибельное, хотя сама я такое ношу, представляя себя неким уральским существом. Мои вещи обращены к местному контексту, влияние которого я ощущаю на себе. Есть ощутимая разница в идентичности, скажем, уральских и сибирских художников: у нас любят что-то с оттенком мистики. Мне хотелось подчеркнуть обрядовую сторону вещей. Являясь в этих вещах одновременно и самой собой, и кем-то другим, я будто извлекаю что-то глубинное из своей сущности, таким образом я выделяюсь в толпе, но в то же время и пытаюсь так закрыться от социума.
