Вечная трагедия. В Воронежском камерном театре поставили «Антигону»

Пьеса «Антигона» была написана Жаном Ануем в 1942 году. Мир был охвачен огнем войны, которой не было видно конца. Классическую трагедию Софокла писатель, остро ощущающий агонию своего времени, развернул по-своему. Если Софокл столкнул законы божественные с человеческими, то Ануй рассуждал о противоречии нравственного и государственного, свободы и долга. Его Креон – не тиран, а госслужащий, скованный долгом, его Антигона – совсем не дочь царя с прямой осанкой и гневным взглядом. Она вообще чаще скрючена в глубоком кресле и смотрит в пустоту. Именно таких Креона и Антигону увидел воронежский зритель на сцене Камерного в начале марта. Трагедия без злодеев Дуэт Татьяны Бабенковой и Камиля Тукаева очевидно понравился режиссеру Михаилу Бычкову ещё в «Дяде Ване», поэтому он перенёс его, почти не меняя, в софокловскую трагедию. Здесь они снова словно дядя и племянница. И если образ, воплощённый Тукаевым, приобретает прямую осанку и депутатский пиджак, то отличить Соню от Антигоны уже сложнее. Она такая же щуплая, в растянутой кофте, надрывная, постоянно срывающаяся в истерику. Она не Антигона, а маленькая Антигона, борющаяся с ветряными мельницами, которые она сама себе построила. «Создана, чтобы умереть», - сказал про нее Креон. Она ищет трагедии – ведь именно этот жанр и произвел ее, Антигону, на свет. Креон в исполнении Камиля Тукаева верен образу, описанному Жаном Ануем. Ему сочувствуешь едва ли не больше чем Антигоне и Гемону, которые хотя бы умерли друг у друга в объятьях. Когда все, кого он любил, ушли, он остался один на своем посту - ведь «нужно, чтобы кто-то стоял у кормила». Образ усталого, но верного себе, наделенного внутренней силой человека всегда удается Тукаеву. Конфликт Креона и Антигоны, воспетый тысячи лет назад афинским мудрецом, актуален во все времена. Он о проблеме существования человека в несправедливом мире – примириться с ним или уйти из него? Чтобы умереть, надо найти в себе силы на один шаг. Чтобы остаться, нужно иметь силы шагать изо дня в день. В любой уважающей себя древнегреческой трагедии, даже в переложении потомков, должен быть хор. В постановке Камерного театра хор заменили солистом (его роль исполнил Алексей Гнеушев), правда, вручили ему микрофон, который, как чеховское ружьё, ещё выстрелит в кульминации. Этот персонаж был прописан автором пьесы, режиссер Бычков лишь придал ему форму этакого пыльного университетского профессора. Он читает одну и ту же лекцию об «Антигоне» уже не одну декаду лет. Если когда-то она и вызывала у него какие-то эмоции, то за годы повторения в аудитории приелась - отсюда равнодушно-отстранённый тон и даже какая-то циничность. Молчаливо-исполнительному Вестнику в исполнении Михаила Гостева можно было не давать слов вовсе. И в реальном мире такие серые пиджаки одним кивком, если не отправляют на казнь, то приводят приговор в исполнение. Никто не знает его мыслей, его чувств. Они не сильно важны, он исполнитель, который канет однажды в лету времени и будет забыт. Кажется, наклей ему серые усы щёточкой, и образ будет завершён. Зрителю наверняка запомнится стражник (Владислав Моргунов), который не раз заставлял зал передохнуть от царящей на сцене драмы и улыбнуться. Автор считает его, «в сущности, неплохим парнем», но он не свободен, им управляет мир, которому он, как хороший солдат, подчинился и живет по его правилам. Сестра Антигоны Исмена (Анастасия Майзингер) и ее кормилица (Наталья Шевченко) важны не как самостоятельные персонажи, а как инструменты раскрытия образа Антигоны. Златокудрая, в розовых шелках Исмена, может, и хотела бы последовать за сестрой, но она боится боли, смерти и осуждения – вещей, которые настоящему отчаянному смельчаку непонятны. Нехорошая квартира Художественное оформление спектакля получилось намного менее изощренным, чем то, что обычно представляет Камерный театр своему зрителю. В комнате, где собрались участники действа, сплелись несколько времен. Светлый, какой-то даже чересчур гладкий, без пылинки интерьер отсылает к эпохе Жана Ануя, барельефы под потолком напоминают, что сюжет разыгрываемого действа был написан ещё в Древних Афинах. Все здесь какое-то искусственное, недышащее, театральное – от фоторепродукции картины, на которой Антигона покидает Фивы вместе с отцом Эдипом, и фотографий счастливой семьи в рамках до седых курчавых париков Эвридики и Кормилицы. На заднем плане замаскированный под полосатые обои вход в какое-то другое пространство, скрытое от зрителя до самых финальных моментов. Он вызывает любопытство. Ожидаешь, что именно там развернется последняя драма постановки – сцена в пещере, где нашли свою смерть Антигона и Гемон. Но оказывается, это всего лишь комната жены Креона Эвридики, «благоухающая лавандой, с вышитыми салфеточками и плюшевыми подушечками», где царица перерезала себе горло. Самым интересным элементом сценического оформления стала исполинская дверь, которая драматично раскрывается, впуская на сцену некротический свет и языки дыма. Мы понимаем, что за этим порталом не улица, не город, за ним - смерть. Открывшись, он даёт волю трупному запаху, гуляющему по Фивам. Пересечь порог может только Антигона, не страшащаяся смерти, и Стражник, для которого смерть – это не таинство, а работа. Еще одним порталом в мир за пределами дворца становится плоский телевизор, транслирующий битву двух братьев – Полиника и Этеокла – словно спортивное соревнование. Он же потом покажет исход трагедии. Кстати, рассказ о печальном конце главных героев отстраненным голосом равнодушного телеведущего – прием не новый и довольно избитый кино- и театральными режиссерами. Ком в горле от осознания ужаса всего происходящего возникает лишь под самый конец. Когда уставший Креон, только что похоронивший сына и узнавший о гибели жены, поправляет пиджак, аккуратно застегивает пуговицу и удаляется на назначенный на пять часов совет. Антигона, умерев, успокоилась, а ему еще предстоит заниматься своей грязной работой, которую больше никто не сделает.