Французское барокко: опера Люлли "Фаэтон" впервые поставлена в России

Поскольку пермяки в этом деле первые, первые, они, испытывая творческое рвение, постарались сделать всё максимально приближенным к стилю музыки барочной Франции. Но не только силами приглашенных французов. Проект имеет ряд любопытных особенностей. Прежде всего он подкупает явным желанием учиться и осваивать новое. У французской постановочной команды. И в недрах истории музыки. В небольшом аутентичном оркестре "Фаэтона" – лютня, виолы да гамба, клавесин, барочные гобой, флейта, фагот, виолончель и гитара – играют как музыканты небезызвестного французского оркестра Le Poème Harmonique (под управлением его основателя и дирижера Венсана Дюместра), так и участники пермского коллектива Music Aeterna. Кстати, играли прекрасно – с прозрачным, легким звуком, ненавязчиво, но последовательно вникая в специфику музыки: ее четкую танцевальность и глубинную душевность, при внешней церемонности, ее способность подчеркивать выпеваемое или произносимое слово, ее величавую, чуть застылую "орнаментику" на фоне частой смены размеров. Если солисты спектакля большей частью, шесть из девяти, приехали из Франции, то хор – собственный. Под руководством хормейстера Виталия Полонского и приглашенных коучей он не только точно и слаженно спел и "вкусно" сыграл, не только освоил старофранцузский язык с четкой дикцией, но и посвятил российскую публику в разности исторического произношения: в семнадцатом веке французы еще не грассировали так выпукло, как сегодня. Сами пермяки, кажется, пребывают пока в состоянии когнитивного диссонанса. Во всяком случае, именно так выразился генеральный менеджер театра Марк де Мони, когда изумленно говорил "русский хор поет на старофранцузском на Урале". В планах театра заинтересованного в прокатной судьбе "Фаэтона" – заменить иностранных певцов, которых невозможно все время возить из Нормандии в Пермь, своими. И сделать так, чтобы уральский "Фаэтон" из разряда сенсации перешел в нормальные рабочие будни, причем с высоким качеством. Как это возникло? После концертного исполнения пермяками "Дидоны и Энея" Пёрселла в Париже. Дюместр услышал – и подошел к Теодору Курентзису с предложением сделать что-то вместе. Пробы пера случились на Дягилевском фестивале в Перми (в частности, с Монтеверди), затем стороны решились на большой проект. Он, между прочим, совместный: Пермь и Версаль, где через некоторое время "Фаэтон" будет показан. Подобное творческое "нахальство" – вернуть барочную оперу с Урала в место ее рождения – само по себе демонстрирует уровень амбиций Пермского оперного. Режиссер Бенжамен Лазар готовился к постановке год, а репетировал месяц. Те, кто думал увидеть ту или иную степень воспроизведения барочного спектакля, на премьере были разочарованы. Никаких реконструкций, сказал Лазар. Лирическая музыкальная трагедия должна быть актуальной не только по смыслу, но и по форме. Главный герой оперы, сын бога солнца Гелиоса, одержим жаждой славы, успеха и власти, и снедаем фобиями вокруг своего высокого происхождения. Для честолюбивых целей он жертвует и любовью к женщине, и всей землей, которую он чуть не сжег, неумело катаясь по небосводу на колеснице своего отца. История взлета и падения Фаэтона, взятая из античных мифов Филиппом Кино (либреттистом Люлли), по мнению режиссера, должна рассказать о мертвящей силе эгоцентризма и произволе желаний. О жертве нормой ради власти. О готовности пойти на что угодно ради больного честолюбия. Вполне актуальный сюжет, не так ли? Значит, долой копирование старины, и да здравствует футуризм. Важен, как выразился Лазар, "символ встречи эпох". Он напрашивается: ведь история происходит в древнем Египте, музыка написана в королевской Франции, а ставит молодой режиссер, наш современник. Поэтому пролог, где боги и свита с надеждой поют о наступлении нового Золотого века, теперь не имеет отношения к царствованию Короля-Солнца. Это, если верить буклету, атомный бункер в будущем, в котором прячутся то ли боги, то ли философы-идеалисты, проповедующие новый Золотой век – Астрея и Сатурн с единомышленниками. Правда, без подсказки про бункер затруднительно понять: мы просто видим людей, внешне свободных от мод семнадцатого века. Зато прием "театра в театре" распознать просто: свита на наших глазах переодевается в причудливые квази-исторические одеяния. И моделирует, как в ролевой игре, для себя и публике, какие они будут, новые герои. Но лучше бы не моделировала. Потому что никакого Золотого века не будет, по причине человеческого несовершенства. Будет борьба амбиций, интриги и манипуляции, обращения (по праву родства) к заступничеству сильных мира сего. Будет катастрофа. И даже мать героя Климена (Леа Троменшлагер) полна не жалости к сыну, а амбиций. А его отец Гелиос (Сирил Овити) слаб на силу воли. И предсказание вещего Протея ничего не изменит: ошалевший герой готов погибнуть, если ощутит "блеск судьбы царей" и прославится: "тщеславие отныне мною правит". А что мир тоже погибнет, так это мелочь. И не верховный бог Юпитер молнией испепелит зарвавшегося Фаэтона (так – по либретто). А те же, кто породил амбициозного юношу, его и убьют. Из револьвера. Одним выстрелом. Но до этого случится любопытный, хотя – местами – чуть буксующий (по захвату зрительского внимания) микст старого и нового. Обильные цитаты барочных театральных жестов, со всей их показательной риторикой. Жестовая партитура на миг предвосхищает музыкальную. Декоративный пафос мелодекламаций. Женские любовные страдания, характерные для старинных опер (тут, щеголяя благородными "аффектами", преуспели певицы Эва Зайчик и Виктуар Бюнель). И актуальный видеоряд, заменяющий положенные у Люлли балетные сцены: то – в прологе - природный парадиз с кроликами в траве и газелями, то съемки разрушенных зданий сгоревших лесов, марширующих на парадах толп со стеклянными от преданности глазами. Востребованное в наши дни театральное ощущение всеобщего несчастья. Падение Фаэтона подано как актуальная экологическая катастрофа. Но все это –с барочной, местами – для нас – весьма наивной, назидательностью. Обыгранной Лазаром как режиссерский прием современного театра. На сцене – черный кабинет, сменяющийся золотыми лучами-колоннами, они еще и вращаются. Времена года и Времена дня – символическая свита Солнца, с треуголками, папахами и фуражками на головах, в сарафанчиках а-ля Пьер Карден. Толпа народа, одетая Аленом Бланшо историческими и этнографическими слоями: леопардовая шкура поверх пиджака, шлейф на мундире, туники с галстуками и древнеегипетские подвески на черном пуловере, русское –с восточным, южным, северным. И суетливый антигерой Фаэтон (Матиас Видаль), современный неврастеник, снедаемый лихорадочным нетерпением (у него и барочный жест теряет величавость) – в ореоле светового "павлиньего хвоста". Как выразился режиссер, это "современная постановка с использованием языка барокко". Стремление героя к признанию, безудержность в достижении цели – ничто не изменилось со времен королевского Версаля. Да что там, со времен возникновения мифа. И правильно сказал хормейстер Полонский: "в этой опере каждый человек может узнать самого себя".

Французское барокко: опера Люлли "Фаэтон" впервые поставлена в России
© Ревизор.ru