Корона из гвоздей. Никитинский театр поставил душераздирающего «Макбета»
Ритмичность барабанов, шорох шелковых платьев-привидений, северные напевы и мягкое шептание шерстяных одежд. Первое, что завораживает в новой постановке «Макбет» Никитинского театра, - звуковая картина. Начинаясь очень тихо, с ведьминского шепота, в кульминации он срывается в отчаянный крик и снова сходит в могильную тишину. Страшная пьеса Шекспира получила и соответственное жуткое воплощение на сцене Никитинского. Гипнотизирующее кружение сестер-ведьм в образах мертвых невест, агрессивные животные пляски воинов с безумными лицами, безмолвное танго окровавленных рук Макбета и его леди, блестящие глаза актеров в черном обрамлении – именно они, а не сцены убийств и не поднимающийся из могилы призрак Банко, заставляют почувствовать холодок. Сам Макбет в исполнении Бориса Алексеева получился необычным. Каждый поворот в судьбе как будто ломает его, еще больше сбивает с пути. Пророчество на царствование не возвышает, а наоборот заставляет преклониться перед неизбежным. В первом своем преступлении он предстает не убийцей, а жертвой, ведь кинжалом его вооружила жена, а король Дункан сам окропил его руки кровью. И лишь настигающее безумие и ощущение предопределенности будущего придает силы совершать злодеяния и дальше. Леди Макбет (Мария Соловей), такая сильная в начале, готовая в прямом смысле пройти к власти по битому стеклу, обвиняющая мужа в слабости, сама оказывается слабее него. Оказавшись на троне, они оба съеживаются в своих новых горностаевых мантиях и сидят на нем словно попавшие под дождь воробушки. На королеве печать убийцы и скорой смерти, на короле – корона, впивающаяся острыми гвоздями в неспокойную голову. Режиссером, художником и исполнителем главной роли в своих спектаклях худрук театра Борис Алексеев выступает сам. Кажется, когда так много берешь в одни руки, что-нибудь да вывалится. Но в Никитинском такое единовластие, кажется, работает на результат. Спектакль вышел очень цельным и по-актерски, и по-режиссерски, и художественно. Три часа наедине с Шекспиром наполнены звуками, танцами, художественными деталями, актерской игрой настолько плотно, что не успеваешь даже откинуться в кресле и отвлечься на свои мысли. Этот спектакль напомнил деревянную шкатулку с бабушкиным вязанием, неизменно притягивающую детский взгляд и запрещенную к игре – ведь там острые спицы. А так хочется рассматривать все ее сколы и трещины, образующие причудливый узор, доставать один за другом мягкие разноцветные клубки и разматывать их, искать на дне блестящие пуговицы и еще бог знает какие забытые мелочи. Камерная сцена вместила и одинокое безумство Макбета, и воинскую пирушку, и наступление целого леса войска за счет разделения пространства на два плана. Завесой один от другого служит сотканная из нитей цветов шотландского килта сеть-стена. Отсылок к Шотландии, где и разворачивается действие трагедии Шекспира, в спектакле много, и все они уместны. Клетчатые юбки, многослойные вязаные робы и гетры с помпонами явно принадлежат к современному зимнему девичьему гардеробу, но они так причудливо завязаны, натянуты и намотаны на статных, красивых и мужественных актеров, что совершенно не вызывают вопросов и не разрушают кельтскую иллюзию. Музыка одновременно отсылает к суровым берегам туманного Альбиона, заселенного викингами, и к хиповому музыкальному фестивалю где-нибудь под Лондоном. Оформление сцены навевает ощущение пыльной и, может быть, даже заброшенной стройки, которая однажды должна стать, но так не становится царством Макбета. Интересно, что каждый ее элемент, который сначала кажется мусором, в какой-то момент играет свою роль. Тяжелый брус на железных сваях трансформируется в тяжкий груз преступлений Макбета. Из гвоздей из звенящего железом ящика ему сделают корону, а из горы не удерживаемых бетоном кирпичей – трон, который так и норовит развалиться и действительно разваливается в конце. А сам Макбет оказывается погребенным под обломками своего так и недостроенного замка.
