Набор звуков никому неинтересен: Ольга Ростропович об акустике, Наполеоне и фестивале "уровня папы"

27 марта, в день рождения великого музыканта и педагога Мстислава Ростроповича открывается IX Международный фестиваль его имени. Художественный руководитель фестиваля, президент Фонда культурных и гуманитарных программ Мстислава Ростроповича, глава Центра оперного пения Галины Вишневской, дочь маэстро Ольга Ростропович в эксклюзивном интервью Вестям.Ru рассказала, какие музыканты на этот раз приедут в Москву и какого уровня музыку исполнят. "Концепция фестиваля всегда одна – безукоризненное качество" – Давайте начнем с предстоящего фестиваля. Чем он будет отличаться от предыдущих? – Исполнителями и программой. Смысл и концепция у нас всегда одна – безукоризненное качество, необычная программа и новые коллективы, заслуживающие, как мы считаем, внимания требовательной московской публики, которая хочет отдохнуть от фонограмм. – Как говорится в афише, на закрытии в Кремлевском концертном зале зрителей ждет "мультимедийное представление". Пожалуйста, расскажите подробнее, что это такое? Для тех, кому непонятно. – Это будет совершенно новое для России мультимедийное представление на музыку "Римской трилогии" Отторино Респиги, созданное Дворцом искусств королевы Софии в Валенсии и Римским оперным театром в Термах Каракаллы. Это произведение вдохновлено тремя главными символами вечного города – знаменитыми фонтанами, древними празднествами и итальянскими соснами – пиниями. Зрителей ждет необычайный сплав жанров – изумительная симфоническая музыка, живопись художников возрождения и итальянская графика XX века, римская архитектура и оживающие скульптуры фонтанов в пластике современной хореографии, соединенные в мистерии огня, воды и света. Это фантастической красоты видеоряд, раскрывающий историю Рима от древнейших праздников до нашего времени. Не 3D и не 4D, я бы сказала, это все 25D – когда все очень объемно, и ты чувствуешь себя буквально влитым в эту историю, сделанную не только для знатоков и ценителей классической музыки, а для более широкой аудитории. И как раз Кремлевский зал для этого подходит. "Римская трилогия" с невероятным успехом идет в Европе, а в Москве ее можно будет увидеть единственный раз. – Понятно, что это связано как раз с мультимедийностью. Однако есть мнение, что в Кремлевском дворце не очень хорошая акустика. Не будет это мешать? – Акустики там нет вообще никакой, это правда. Говорят, зрители там не слышат собственных аплодисментов, не то, что музыку. Безусловно, это очень рискованно. Живое звучание оркестра должно точно совпадать с изображением, поэтому нельзя позволить себе размечтаться, взять немножко другой темп – все должно быть выверено до секунды, и в таком зале это безумно трудно. И, конечно, я очень волнуюсь. Кремлевский дворец – новая, "не объезженная" нами площадка. Но нам нужен большой экран и большие технические возможности. Альтернативы в Москве я не вижу. – А ничего с акустикой там нельзя сделать, улучшить ее как-то? – Нет, это невозможно. Это зал для совершенно других целей: огромный, как стадион, он не предназначен для классических концертов. Там даже с шестого ряда не видно лиц исполнителей. Это очень проблемная площадка во всех смыслах – и в организационном, и в акустическом. Остается только уповать. Я, правда, не представляю, что там будет 3 апреля. Но что будет безумно интересно – это факт. – Ну, и много зрителей смогут увидеть представление. – О да, и впечатления им обеспечены. Это действительно, надо видеть. Визуальный ряд будет исключительный. – Кстати, на билбордах почему-то стоит возрастное ограничение – "18+". Удивительно для классической музыки. Нет? Сейчас правила такие. Категория эта не к музыке, конечно, относится, а к определенным моментам именно в видеоряде. Сюжет одной из частей вдохновлен скульптурой Лоренцо Бернини "Аполлон и Дафна". Нимфа, напуганная страстью Аполлона, бежит от него и превращается в лавр. У итальянцев не принято одевать скульптуры. "Я делаю все так, как меня научили родители" – Кто еще приедет на фестиваль? – В этом году к нам приезжает пять очень известных и интересных коллективов. 27 марта, в день рождения папы, откроет фестиваль Симфонический оркестр Берлинского радио. Этот концерт будет посвящен папиному любимому учителю, композитору и просто человеку, которого он очень любил, Сергею Сергеевичу Прокофьеву. В этом году 5 марта исполнилось 65 лет со дня его смерти, и эта дата в нашей семье не могла остаться незамеченной. Будет концерт его памяти, в котором прозвучит Симфония-концерт для виолончели с оркестром, которая была написана при непосредственном участии папы и посвящена ему с трогательной дарственной надписью Прокофьева. Партию виолончели исполнит молодой музыкант Пабло Феррандес, лауреат последнего конкурса Чайковского. Я ему позвонила, отдавая себе отчет, какой стресс для любого исполнителя, играть сложнейшее произведение в день рождения папы, открывая фестиваль его имени произведением ему же посвященным, и при этом концерт будет записан телевидением! Но Пабло молодец. Он в каком-то смысле является папиным "виолончельным внуком" (он – ученик Наталии Николаевны Шаховской, которая в свою очередь – ученица папы). – Вы всегда сами звоните участникам? – А кто же? Я полностью руковожу всем процессом – от выбора программы до приглашения исполнителей. Это очень серьезная работа. Собрать всех исполнителей на фестиваль, который проходит в течение одной-двух недель, очень сложно. Например, в случае с оркестром "Вена-Берлин", в который входят только солисты двух ведущих европейских оркестров – Венского и Берлинского, ситуация чрезвычайная: ведь какой коллектив разрешит отлучиться своим лучшим музыкантам? Но, по счастью, имя папы имеет огромное значение и к его памяти относятся очень трепетно. Соответственно, и к фестивалю такое отношение. Он происходит в середине концертного сезона, а это значит у каждого музыканта – плотный концертный график. Итак, в этот раз к нам с программой произведений Моцарта и Гайдна едет Камерный оркестр "Вена-Берлин". 1 апреля в Консерватории с концертом Скрябина выступит наш любимый пианист Михаил Васильевич Плетнев. Это будет и мне большой подарок личный. Его присутствие на сцене в любом качестве – это всегда музыкальное событие. В первый день Страстной недели, 2 апреля, немецкий коллектив KlangVerwaltung с Мюнхенским хором мальчиков, которые впервые приезжают в Россию, исполнят Страсти по Матфею Иоганна Себастьяна Баха. Бах – это вечное, а эти коллективы специализируются на исполнении музыки Баха. Удивителен и дирижер этого коллектива – Энох цу Гуттенберг – человек дворянских кровей. И, наконец, 4 апреля, уже вне фестиваля, впервые в Москве в Центре оперного пения будет показан фильм "Мстислав Ростропович. Непокоренный смычок" режиссера-документалиста Брюно Монсенжона, который был сделан к папиному 90-летию. Премьера была в Париже, был показ в Нью-Йорке, фильм уже получил премию Международного кинофестиваля в Монреале, и вот Брюно привозит его в Москву. – Есть мнение, что Фестиваль Мстислава Ростроповича – один из самых масштабных в стране. Но есть так же и другие международные фестивали, например, фестиваль исключительно виолончельной музыки Vivacello. Вы считаете их своими конкурентами или это параллельные истории? Конечно, нет. Я даже не понимаю в этом смысле, что такое конкурент. У нас разные цели и задачи. Я делаю свое дело так, как меня научили мои родители: чтобы все было высочайшего качества и на высочайшем уровне. Я присутствую на всех концертах фестиваля, и я лично должна получать от этого удовольствие. Как человек безумно требовательный, я все вижу и слышу, и уж если сижу на концертах, то они должны меня захватывать. В каком-то смысле я это делаю и для себя тоже. "Виолончелиста масштаба Ростроповича сегодня я не вижу" – Возвращаясь к акустике – можете назвать три лучших зала у нас и в мире? – В Москве – Большой зал консерватории и Концертный зал Чайковского. С большим нетерпением жду открытия нового концертного зала "Зарядье". Поскольку в процесс его конструирования был включен, по счастью, господин Тойота (Ясухиса Тойота – инженер, проектировавший лучшие концертные залы мира), абсолютный акустический гений, то здесь нужно ждать самых больших акустических открытий. Должно получиться что–то исключительное. За рубежом – Musikverein (Вена, построен в 1870 году), Concertgebouw (Амстердам, 1881), Carnegie Hall (Нью-Йорк, 1891) – замечательные исторические залы, вечная классика. – Мстиславу Ростроповичу посвятили произведения более ста выдающихся композиторов, в числе которых Прокофьев, Шнитке, Хачатурян, Бернстайн, многие другие. Не было идеи исполнить их в рамках фестиваля? – А можете назвать виолончелиста, который сможет их сыграть? Я много об этом думала. Но фигура отца, его виолончельный масштаб и возможности были таковы, что на сегодняшний день фигуры ему подобной нет. Есть много виолончелистов, которые играют замечательно, но я не могу выделить кого-то, кто был бы такой уникальной глыбой как отец. Это комплекс качеств: не только физические возможности (технически как раз сегодня играют хорошо многие), но и способность довести человека буквально до эмоционального потрясения. Это делал мой отец, но сейчас такого виолончелиста нет. Не потому что речь о моем отце. Я была виолончелисткой, занималась у папы, и есть какие-то вещи, на которые я смотрю абсолютно объективно. То, что он делал, было уникально. Играя на виолончели, он каждый раз рассказывал какую-то историю, и каждый раз рассказывал ее иначе. Историю понятную и доступную в прямом смысле каждому человеку, который приходил на его концерт. Он никого не оставлял равнодушным. Сегодня, слушая виолончелистов, замечательных, еще раз подчеркну, я не могу сказать, что выхожу после их исполнения другим человеком, или мне открываются какие-то новые горизонты. – Стало быть, вопрос про тройку лучших виолончелистов так же не имеет смысла. – Да, сейчас действительно, все приблизительно одинаковые. Хочется, чтобы был комплекс впечатлений – и личность, и способность донести замысел композитора через себя, донести до каждого так, чтобы это затронуло целый калейдоскоп эмоций. Это не каждому под силу, но есть люди, которые могли это делать. Не только виолончелисты. Вот Шаляпин мог. Но опять же – есть сегодня второй Шаляпин? А Уланова! Есть замечательная плеяда балерин, исключительные Вишнева, Захарова, но Уланова всегда останется Улановой. Что это? Какая-то магия. – А среди пианистов, скрипачей видите такого человека? Григорий Соколов, я его очень люблю. Это тоже что-то особенное. Не приезжает в Москву. Жаль. Наказал московского слушателя. Ни за какие коврижки не хочет приезжать. Всем нужно ехать в Петербург его слушать. Среди скрипачей – не знаю, их сейчас такая плеяда. Был Яша Хейфец, тоже один такой. Опять же, потому что человек заставлял переживать удивительные эмоции на своих концертах. Сегодня Максим Венгеров – феноменальный скрипач, который замечательно играл сонаты Брамса на одном из прошлых фестивалей. Большой мастер и большой музыкант. "Отец никогда не позволял компромиссов по отношению к сцене" – Получается, все те произведения, посвященные вашему великому папе, после его смерти никто и не исполняет? – Нет, они, конечно же, исполняются. Просто у меня на фестивале другие запросы. Если уж это папин фестиваль, то должны предъявляться папины требования, которые я очень хорошо знаю. Но, например, у нас была стипендиат Фонда Ростроповича Настя Кобекина, которая сейчас учится в Академии в Кронберге (которую основал Мстислав Леопольдович). Настя пришла ко мне как-то и говорит: "Вы знаете, мне так хотелось бы сыграть концерт Лютославского". Я согласилась, но при одном условии: сыграть этот концерт обязательно наизусть, потому что отец никогда бы его не играл по нотам. И знаете, она выучила! И сыграла этот концерт в Оренбурге, на нашем фестивале. Это сложнейшее произведение и для восприятия, и для исполнения было встречено аншлагом. Когда сидит красавица-виолончелистка и играет без нот сложнейшую музыку, полное ощущение, что это импровизация. Но с другой стороны – это все сочетается со сложнейшей оркестровой палитрой и создает эффект разрывающейся бомбы. На сегодня (я это знаю точно) Настя Кобекина – единственная в мире играет этот концерт наизусть. А играть его по нотам, как это происходит везде, несерьезно: это компромиссное отношение к сцене. Отец никогда такого не позволял. – Есть любимые среди этих более ста произведений, посвященных Мстиславу Леопольдовичу? – У меня все любимое. Шостакович, Прокофьев, Бриттен – это "три кита". А Шнитке? Какие потрясающие произведения! А Щедрин! А Губайдуллина… А Лютославский тот же. Они все исключительные. Когда к нам приходили композиторы, которые писали для папы, первое исполнение всегда было на рояле, или они играли и пели виолончельную партию. И очень часто после папиного исполнения их произведений, композиторы сами не ожидали, что будет так интересно. Часто это было гораздо лучше, чем они предполагали. – Жаль, нам уже не услышать. – Да. Но эта музыка сложна для восприятия, и именно поэтому такие вещи надо играть наизусть. Тогда в комплексе получается артистическое исполнение, и люди задумываются над тем, что слышат. Потому что когда ты смотришь в ноты, перелистываешь их, ты просто играешь какие-то ноты – это набор звуков. Набор звуков сегодня никому неинтересен. "Виолончель Страдивари легкая как перышко, а звучит как колокол" – Давайте поговорим (если это не закрытая история) про уникальный инструмент, на котором Мстислав Леопольдович играл 33 года, про виолончель Страдивари, ранее принадлежавшая знаменитому Жан-Луи Дюпору. Уж столько легенд вокруг этой истории. – С этой виолончелью, действительно, связано много историй. Например, однажды Дюпор в парке Тюильри в Париже давал концерт для Наполеона, и играл так хорошо, что Наполеон с комплексом, который теперь носит его имя, решил, что он так же может, и даже лучше. А виолончель тогда была не такая, как сегодня: у нее был очень маленький шпиль, инструмент просто зажимался между ногами. По окончании концерта Наполеон вскочил на сцену и схватил виолончель. Дюпор вскрикнуть не успел – было поздно: шпора Наполеона поцарапала инструмент, и след от нее сохранился. – Была уверена, что это точно легенда. – Это абсолютная правда. След довольно глубокий и длинный. - Как эта виолончель попала к Мстиславу Ростроповичу? - Очень просто. Она находилась в семье известных банкиров Ворбургов и была продана после ухода главы этой семьи, который вообще запрещал продавать эту виолончель кому-то, кроме папы. И когда мы только приехали на Запад, эта семья пришла с таким предложением. Папа один раз пробовал на ней играть и не мог забыть эти ощущения. У него не было таких денег, которые просили за инструмент, и он обратился к нашему очень близкому другу – такой был Пауль Захер, дирижер, богатейший человек, меценат, меломан. Пауль одолжил деньги, и отец через год их вернул. Поэтому это абсолютно честно купленный инструмент, любимый, на котором и папа играл, да и я поигрывала. Исключительный совершенно. Очень легкий. Виолончели обычно тяжеловатые, а этот – как перышко. Но звучит при этом как колокол. Исключительный звук. – Сегодня играет кто-нибудь на этом инструменте? - Нет. Эта виолончель помнит папу и имеет отпечатки его пальцев. Поэтому ни я, ни моя сестра не готовы к тому, чтобы сейчас на нем играл кто-то. Хорошо понимаю в этом смысле семью Ворбургов, очень сложно решиться продать её. Это в каком-то смысле душа музыканта. Так можно сказать про любой инструмент, но для струнников это особенно справедливо, настолько они привязаны к своему инструменту. И я знаю случаи, когда люди просто физически заболевали, если вдруг их скрипку или виолончель приходилось по тем или иным причинам отдать в коллекцию, либо продать. Это действительно, серьезная, почти физическая привязанность к инструменту. "Папа очень сердился на виолончелистов эпохи Моцарта" - Давайте про вашего великого папу поговорим. В чем все-таки его феномен, на ваш взгляд? - Папа величайший. Но дочери сложно говорить об отце. Сразу возникают такие мысли: по Фрейду, что дочь, влюбленная в отца, его превозносит, и что это все комплексы. Но дело в том, что он объективно был незаурядным человеком. Это человек, который всю свою жизнь служил музыке. Он очень любил повторять слова Дмитрия Шостаковича: "Слава, мы все солдаты музыки". Папа так себя и называл. Но самое интересное, что он этому соответствовал, и был солдатом не только музыки, но и искусства. Он создал полностью новый виолончельный репертуар, которого не было ни до него, ни после него. Даже если забыть про 120 посвященных ему произведений, то вспомним Концерт Гайдна до мажор, который сегодня играет весь мир. Его ведь никто бы не узнал, если бы папа не нашел и не исполнил впервые в России в 1963 году. Если бы не папа, никто бы и не спровоцировал композиторов писать такие концерты. Он всегда очень сердился на тех виолончелистов, которые жили в эпоху Моцарта, Бетховена, Брамса, на тему "как они могли не уговорить, не сказать: дорогой Вольфганг, будь другом, пожалуйста, напиши концерт для виолончели". А ведь правда, Моцарт же для всех написал концерты, даже для валторны. И я уверена, что папа, конечно, сказал бы ему чисто по-человечески: "Дорогой Вольфганг, пожалуйста, напиши". Поэтому и сам папа всегда провоцировал композиторов. Он заставлял их писать музыку. И не падал духом, когда ему отказывали. Например, Стравинский не написал концерт для виолончели, хотя папа его уговаривал. Были те, которые сопротивлялись, но были и те, которые не могли сопротивляться. Он был солдатом искусства, в принципе: вспомнить хотя бы, как он защитил дядю Саню Солженицына, как он чисто по-человечески встал на его позицию и сказал – человек имеет право писать то, что считает нужным, особенно если это талантливо сделано. И он знал, о чем говорит: он читал эти произведения. Поэтому я думаю, папа войдет в историю как человек, который всю свою жизнь отдал служению музыке и искусству. Бескомпромиссно, что очень важно. "Не готов посвятить музыке всю жизнь – выбирай другую профессию" – Вы сами давно не выступаете как виолончелист. Но дома, в камерной обстановке, иногда тянет вновь взять в руки инструмент? – О, это давно в прошлом. Это был болезненный разрыв, приблизительно как болезненный развод. Когда вот совсем "не тянет" возвращаться. Это решение, которое давно принято. И у меня так: закрыл в эту комнату дверь – больше не открывай. – Насколько сложно научиться играть на виолончели? – Безумно сложно. Но я считаю, что для каждого культурного человека очень важно уметь играть на рояле, хотя бы азы знать. Чтобы твой внутренний мир был окрашен в более благоприятные цвета, просто для общей культуры. И папа тоже так считал. Он считал, что перед тем, как брать в руки струнный инструмент, надо научиться азам игры на рояле. Это основа основ. Но, конечно, струнные гораздо сложнее. Тут нужно именно заниматься – и этому тоже папа меня всю жизнь учил: не просто проводить время за инструментом, а чтобы через полчаса занятий твою рубашку можно было выжимать. Не потому что ты так смычком работаешь, а потому что концентрация такая должна быть. И сам папа так учил произведения наизусть – настолько логически все выстраивал и повторял, без всяких компромиссов. Исполнительским искусством вообще нужно заниматься только тогда, когда понимаешь, что готов посвятить этому всю свою жизнь. Не полжизни, и не три четверти. Все мысли и все чувства. Только так. Почувствуй музыку. Полюби ее. Создай себе красивый внутренний мир, созвучный этим звукам. Не готов к этому – иди дальше, есть масса других профессий.