Борис Гребенщиков: "Мы играем не для народа"
Борис Гребенщиков с середины февраля колесил с группой "Аквариум" по городам Урала, в начале марта, затем, переполошив поклонников, угодил на больничную койку в родном Петербурге и перенес на более поздний срок намеченные концерты в Питере и Москве, а также последующий марш-бросок по Волге и Сибири.
Формально гастрольный тур приурочен к выходу альбома "Время N", но фактически на каждом концерте звучали и новые песни группы, и старые хиты. БГ вообще плохо вписывается в привычный формат — и на сцене, и вне ее. — На концерте в Ижевске вы, Борис Борисович, периодически прикладывались к бутылке. Неужели беленькую отхлебывали?
— Коньяк. А что было делать? К сожалению, на фоне чудовищного хронического бронхита у меня развился инфекционный вирус. За два дня голос оказался уничтожен полностью. Я ходил по врачам, лежал под капельницей, но это не слишком помогло. В начале концерта из-за несмыкания связок, по сути, не мог петь.
— Сколько в итоге приняли на грудь?
— Не знаю. Граммов сорок-пятьдесят. Прикладываться-то я, конечно, прикладывался, но символически. Буквально смачивал горло несколькими каплями. Бутылка осталась почти полной.
— Почему не отменили выступление из-за форс-мажора?
— Простите, я не спортсмен, который может не выйти на старт, сославшись на травму или скверное самочувствие. Концертов в своей жизни я никогда не отменял. Один раз, правда, было такое — в Архангельске, но у нас тогда работал не очень адекватный менеджер, не договорился с местными организаторами и по личной инициативе снес выступление. Это случилось лет двадцать назад, не меньше.
А так, чтобы по нашей вине... Нет, исключено.
— Но в итоге ведь пришлось переносить мартовские концерты. Получается, лишь усугубили болезнь тем, что сразу не прервали тур.
— Понадеялся на чудо, а это нетактично. Как минимум. Переоценил силы. Буду иметь в виду. Тем не менее мы рассчитываем до лета сыграть почти все, что запланировали ранее.
— Выходить на сцену подшофе прежде вам случалось?
— Мы играем сорок пять лет, за это время помню три эпизода, когда употреблял спиртное до или в ходе концерта.
Впервые — ради эксперимента где-то под Москвой с Сергеем Курёхиным.
В 1986 году у нас было восемь концертов в зале "Юбилейный" в Ленинграде. А мы приехали с гастролей в Сибири совершенно больными. Из семи членов группы у шестерых накануне первого выступления температура подскочила до 39 градусов. То же, что и в Ижевске: попросту не оставалось выбора.
И третий случай — в середине 90-х годов в Калининграде. Опять же из-за сильнейшей простуды.
© Александр Демьянчук/ТАСС— Алкоголь добавляет драйва?
— Он убирает драйв! Это не помощь, а дикая помеха. Петь невозможно!
Когда начинается концерт, сразу чувствуется, как он должен идти. Часть запланированных песен исчезает, вместо них появляются другие. Заранее намеченный плей-лист выдерживается примерно на две трети, а остальное меняется. Обычно вставляем в программу семь-восемь вещей, которых изначально не было.
— По просьбам трудящихся из зрительного зала?
— Вообще-то мы играем не для народа. Есть какие-то песни, которые нужно сыграть потому, что нужно.
— Но это же тур в поддержку нового альбома?
— Кто вам сказал такую глупость? "Аквариум" есть "Аквариум", нам нечего поддерживать, у нас и так все в порядке.
— А я уж думал, пришло то самое время на... как бы сказать, чтобы и понятно было, и закон не нарушить? Время напиться вусмерть, назовем это так.
— Нет, нормальные люди не делают подобного на сцене. Тем более что вы подобрали не совсем точный синоним.
— Я сейчас даже не про сцену, а про время.
— Знаете, сказанное мною в песне может быть понято, как угодно и кем угодно. Все зависит от подхода, взглядов конкретного человека. Любая песня — зеркало, в котором отражается слушатель. Ко мне это отношения не имеет. Я лишь пишу то, что должно быть сказано.
— Процитирую, что смогу. "Время умирать — и время рождаться. / Время обнимать — и время уклоняться. / Время бить челом — и время ерепениться. / И вот оно: время на...ться". Значит, речь не о вашем нынешнем состоянии, Борис Борисович?
— Если позволите, напомню: это книга Экклезиаста-проповедника... Так что это не совсем я. Вы цитируете меня, а я — более значительных авторитетов.
— Строго говоря, вы занимаетесь этим всю жизнь. В "Великой железнодорожной симфонии", которой более двадцать лет, у вас "по Голгофе ходит Будда и кричит: "Аллах акбар!". Звучит по-прежнему свежо.
— В любой религии есть неискренние люди, которые ее порочат, дискредитируют и используют в своих целях. Ни одна религия, включая ислам, никогда не призывала убивать иноверцев или кого бы то ни было еще. Ислам — мирная религия, но крайности смыкаются, вот шииты и молотят суннитов, только перья летят. И в христианстве встречаются отчаянно нечестные и ни во что не верующие люди, это ни для кого не секрет.
Подобное происходит на протяжении тысячелетий. И сегодня ничего принципиально не изменилось. Военно-промышленный комплекс ведь должен жить. Человечество не придумало более выгодного способа заработать, чем на вооруженном конфликте. А что народ убивают, так это издержки производства. Лес рубят — щепки летят, говорил кумир многих и ныне здравствующих наших с вами сограждан.
— Кстати, каково ваше отношение к тому, что Сталина опять поднимают на щит?
— Сталин — палач. Как и Ленин. То, что они продолжают лежать на главной площади страны, — позор и преступление. Все, кто сегодня активно пытается заново возвеличить одного и реабилитировать второго, попросту рассчитывают в перспективе занять квартиры расстрелянных и репрессированных. Они верят: это время придет.
© Александр Щербак/ТАСС— Полагаете, такое возможно?
— Предвидение будущего — не мое сильное место. Мне вполне хватает настоящего.
— Знаю, вы не большой любитель говорить о политике.
— Совсем не любитель. Она меня интересует меньше, чем развитие сельского хозяйства Гондураса в семнадцатом веке. Какой прок это обсуждать?
Люди выживают в любых условиях. Моя мама школьницей перенесла блокаду. Бабушка растила ее одна, чтобы выжить, работала в трех местах. Понятно, что за чудовищное, голодное было время, но мама и его считала счастливым.
В детстве с серотонином все в порядке. Даже самое страшное воспринимается в ином свете, нежели это происходит у взрослых. Ребенок легче привыкает ко всему.
— Но мы-то с вами явно не дети.
— Поэтому и говорю: надо трезво смотреть на мир. Политика — мусор, шелуха.
И на выборы я никогда не ходил. Ни на президентские, ни на парламентские. Из кого мне там выбирать?
— Политику не жалуете, но политиков не чураетесь. Среди ваших знакомых — и правые, и левые. От Владислава Суркова до Михаила Саакашвили. Вы всеядны или неразборчивы в связях?
— Случается, по тем или иным причинам общаюсь с людьми, а к какому стану или клану они себя приписывают, меня мало волнует. Вот совсем! Если человек интересный, почему не поговорить? Что касается названных вами персон, к Суркову я всегда хорошо относился. Но в последний раз мы встречались еще до событий на Украине. Не в курсе, чем он сегодня занимается по службе, мы о работе не говорим.
Еще из политиков мне симпатичен Евгений Ройзман, мэр Екатеринбурга. Всегда общаемся, когда бываю в тех краях. Женя — прекрасный рассказчик. И людей он любит, помогает многим, что очень важно.
С Саакашвили не знаком совсем. Как-то он попросил сделать селфи после концерта. Я не стал отказывать человеку. Вот и вся история. Но знаю, как его и по сей день любят и уважают в Грузии.
— Вы продолжаете ездить на Украину?
— Каждый год. Там живут миллионы людей, воспитанных на русской культуре. Какое мы имеем право лишать их того, что роднит с Россией? По крайней мере, я не готов под этим подписаться.
— А в Крыму "Аквариум" за последние четыре года был?
— После марта 2014-го нам не поступило ни одного разумного предложения по гастролям. Сделают — поедем с большим удовольствием. Хочу этого и жду, у меня ведь полжизни прошло в Крыму. Мы и в Луганске с Донецком готовы выступить, если грамотно организуют наш концерт, обеспечат все необходимое для выступления.
— Киев после этого будет для вас закрыт.
— Разумные люди всегда найдут возможность договориться, а с придурками общаться не собираемся. Мы же не к политикам едем, а к зрителям, которых за эти годы и на Украине меньше не стало, уверяю вас.
— Устаете от гастролей?
— Наоборот, люблю их. Идеальное время, чтобы остаться одному. В принципе, в последние годы мы не так много ездим. В среднем даем по восемь-десять концертов в месяц. Во время туров — больше. Но это не столь утомительно, как может показаться. Порепетировал, концерт отыграл — и свободен. Думай о вечном, читай, пиши...
— И чем сейчас заняты ваши мысли?
— Делаю шестую или седьмую, а может, десятую редакцию перевода на русский язык "Бхагавадгиты".
© Александра Мудрац/ТАСС — Существующие вас не устраивают?
— Все переводчики увлекаются цветистостью языка, не задаваясь мыслью, что у индусов в третьем веке до нашей эры было несколько иное отношение к слову. Тогда это воспринималось легко и естественно, а сейчас, в теперешней России, такая пестрота лишь мешает понять смысл сказанного. Поэтому и хочу сделать нормальный перевод, чтобы людям наконец стало ясно, о чем эта книга.
— Сколько времени уже занимаетесь этим?
— Около десяти лет. Делаю перевод за переводом, потом сравниваю с другими работами, смотрю, что упустил, начинаю исправлять... Пока примерно треть приведена в более-менее нормальное состояние.
— Там объем ведь небольшой.
— Восемнадцать глав. Маленькая книжечка. Но важная.
— Работаете с санскритом?
— Сличаю два-три английских перевода с русскими, смотрю подстрочник первоисточника. Поэтому работа идет медленно. Но я никуда не спешу.
— Планируете издать?
— Для меня это не имеет значения. Важно не издать, а сделать. Еще надо закончить "Священную географию Индии", что-то вроде путеводителя, о котором давно просят. Ко мне многие обращаются с вопросом: куда ехать, чтобы увидеть главные святыни? Вот напишу...
— А что читаете?
— В айпаде закачано с сотню книжек, от беллетристики до нон-фикшн, мемуаристики. Из последнего — Inside Out, история группы Pink Floyd, написанная Ником Мейсоном, ее бессменным участником. Мне понравилось. Хороший стиль.
Кита Ричардса с удовольствием перечитываю. Еще, как ни покажется смешно, могу возвращаться к "Мэри Поппинс". Акунина люблю, правда, до последнего романа о Фандорине руки пока не дошли, но обязательно прочту.
— В питерском музее "Эрарта" недавно закончилась выставка ваших картин "Азбука лунного света"...
— После этого она была в Париже, 20 марта вернулась в Петербург, но уже на другую площадку — в Юсуповский дворец. Потом еще куда-то поедет, предложений много.
— Вы когда рисовать стали?
— В 1976-м. Забрался в Карелии на чердак сельского дома моей первой жены и нашел загрунтованные холсты, кисти, краски, растворители — все, что нужно для написания картин. Это осталось от деда Натальи. Мне было интересно попробовать.
— Не учились этому тогда и не брали уроков потом?
— Я классический самоучка. И не только в рисовании. Гитару тоже сам осваивал. Бабушка показала три первых аккорда, потом ребята во дворе еще пять. И — все.
— И со стихотворчеством так?
— На мой взгляд, учиться подобному — только портить, набираться лишних, ненужных сведений. Да и у кого брать уроки? У людей, которые сами порой не очень понимают, о чем рассказывают?
Как говорится, кто умеет — делает, кто не умеет — учит.
— Известны ваши симпатии к Бобу Дилану.
— Могу сказать даже более определенно: отношусь к нему с трепетной любовью. Вот уже полвека.
— Нобелевская премия по литературе в этом смысле что-то для вас изменила?
— Любая награда — как пуговица на пиджаке. На такие вещи нелепо обращать внимание. Премии может радоваться лишь человек, который не сознает ценности того, что делает. Собственно, именно так Дилан и отреагировал, не поехав в Стокгольм на церемонию. Нашлись дела поважнее.
© Иван Куртов/ТАСС — То, что лауреатом стал Дилан, а не, скажем, Леонард Коэн, по-вашему, справедливо?
— Так решили члены Шведской академии, какое к этому имеет отношение справедливость? Коэн — фигура той же высоты. Может, даже выше. Но Дилан сделал важные вещи в шестидесятых и — частично — семидесятых годах прошлого столетия, дожил до второго десятилетия века нынешнего, и сейчас, видимо, его таким образом отблагодарили.
— Вы знакомы?
— Нет. И не стремился. Зачем? Все, что мне нужно от него, и так получаю в огромных количествах.
— А за жизнь поговорить?
— Я общаюсь, слушая, как человек поет. Этого более чем достаточно.
Ван Моррисон, гений ирландской музыки, исполнитель примерно одного с Диланом ранга, как-то пригласил Боба отобедать. Мне потом пересказывали наши общие знакомые. Так вот: два гения просидели три часа за столом, не сказав друг другу ни слова. Поели, выпили кофе и разошлись в разные стороны, страшно довольные проведенным временем и компанией. Вот это я понимаю — общение!
— Ваш стиль?
— Не мой, но понимаю этих людей. Им не нужно тратить слова.
— Дилан называет себя почтальоном, доставляющим песни.
— Да, люблю цитировать это высказывание, поскольку оно и ко мне относится. Я рассказываю не о себе, хотя могу кое-что применить и к собственной персоне.
Именно в таком порядке. Как говорит Кейт Ричардс, песни летают в воздухе, нужно уметь приманить их.
— О том, что рок-н-ролл мертв, вы, Борис Борисович, спели еще тридцать пять лет назад, но...
— Извините, поправлю: слово "рок" ничего не значит. Это торговый ярлык, которым манипулируют продавцы музыкальных магазинов.
— Тогда объясните, чем вы столько лет занимаетесь?
— Песнями. Иногда музыкой, но чаще — песнями.
— В жанре?
— Зачем нужны какие-то определения? Чтобы удобнее расставлять по полочкам и продавать?
— The Beatles и Моцарт, наверное, все же не одно и то же?
— Безусловно. The Beatles лучше. Намного талантливее.
— А если положить на чашу весов, не побоюсь этого слова, Чайковского?
— Не бойтесь, я отвечу. Петр Ильич для меня слишком душещипателен. И к сожалению, он очень увлекался повторами. Впрочем, мелодистом был гениальным.
— Интересно, а как вы батлы оцениваете? Скажем, между Гнойным и Оксимироном.
— Недавно специально изучил вопрос, поскольку меня много раз спрашивали об этом, а я не знал, что ответить, был не в курсе. Поразился, что до начала показа шел длинный блок рекламы каких-то банков. Значит, они оплачивают эти батлы? Посмотрел и на выдающегося рэпера Фараона. Простите, но один его ролик стоит больше, чем наша полугодовая работа в студии над новым альбомом. Кто и за что дает деньги этому молодому человеку?
Тот факт, что ТВ зарабатывает на этом деньги, — чудовищная пошлость и грязь! Не в произносимых со сцены словах, а в самом подходе. О каких поэтических батлах речь, если все превращено в коммерческое шоу? Формула по-прежнему актуальна: кто платит, тот и музыку заказывает. Все куплено ради еще большей прибыли.
Впрочем, к Оксимирону как к человеку отношусь очень хорошо. Он друг моих детей, они вместе учились.
— В молодости все экспериментируют. Вы тоже когда-то писали песни на английском.
— Да, в конце 80-х годов у меня вышло два англоязычных альбома — Radio Silence и Radio London. Второй существует только в демоверсии.
— Пытались пробиться на Запад?
— Никогда не ставил цели уехать или, как сейчас говорят, свалить. Хотел попробовать то, чего не знаю, и повысить собственный уровень. Мне и сейчас это интересно. Не забывайте, на тот момент искусства звукозаписи в России практически не существовало.
В 88-м впервые прилетел в Америку, мы записали Radio Silence и отправились в короткий тур по стране. В 90-м поехал уже в Лондон, но постепенно переключился на работу над "Русским альбомом". Главное, что успел перезнакомиться со всеми выдающимися музыкантами и с половиной подружиться, увидел, как на самом деле происходит запись. С этим опытом вернулся домой.
Но у нас и сейчас группа интернациональная, в ней играют два ирландца, флейтист Брайан Финнеган и Лиам Брэдли, ударные. Брайан с нами около десяти лет, Лиам — шесть с половиной. Плюс житель Лондона Саша Титов, бас-гитарист. Он дважды уходил из "Аквариума" и столько же раз возвращался. Мы начали играть вместе в 1983 году. В 96-м Саше пытались подбросить наркотики в клубе, после чего они с женой резонно решили перебраться в Лондон. Титов вернулся к нам в 2008-м на концерт в "Альберт-холле" и постепенно опять втянулся.
© Митя Алешковский/ТАСС — Считали, сколько народу за эти годы прошло через группу?
— А зачем? Это естественный процесс. Мы силком никого не держим, цепями не приковываем. Человек поиграл с нами, понял, что больше не может или не хочет, — ушел. Вольному воля.
— Кому завидуете, Борис Борисович?
— Тем, у кого хорошо получается то, что сам не умею. Для меня это стимул, хочу дать достойный ответ. Зависть — двигатель прогресса.
— У "Аквариума" наверняка были периоды приливов и отливов?
— Не помню ни одного. За всю жизнь.
— А провальные концерты случались?
— Сначала вам придется объяснить, что вкладываете в эту фразу...
Знаете, в 80-е годы я часто вынужден был играть, что называется, воюя с залом. Зрители не понимали, что мы делаем, это выглядело для них непривычно, и происходившее на сцене воспринималось в штыки.
— Свистели, топали ногами?
— Нет, висело напряженное молчание. Постепенно публика разобралась, что к чему. Но это точно не было нашим провалом, а наоборот — победой.
Люди во все времена ходили на концерты "Аквариума". Зал никогда не пустовал. Главное было — не давать промоутерам слишком задирать цены на билеты. К сожалению, мы не можем регулировать этот процесс. Когда пытались вмешиваться, нам вежливо — или не очень — давали понять, что лезем не в свои дела. И бесплатные концерты играть "Аквариуму" не разрешают, мы якобы тем самым балуем публику. А то, что у студентов нет денег на билеты, никто не хочет учитывать. В итоге отсекается важная часть нашей аудитории.
В зале собирается много поклонников со стажем, они приходят поностальгировать, но мне хочется, чтобы было больше молодежи. Я живу сегодняшним днем и менее всего думаю о вчера.
— Музыкант должен играть для самой разной публики. Разве нет?
— Замечательно об этом сказал Олег Янковский: сверхзадача любого актера — понравиться женщине. Все, точка. Коротко и гениально.
— Это по-прежнему для вас главный стимул?
— Все с него начинают. Потом появляются другие цели. Не то чтобы более важные, но кардинально иные. На каждую тысячу человек в зале есть десять тысяч ангелов, которые все слушают. Говорю сейчас, ничего не преувеличивая, это не фигура речи, а очевидная истина.
— Расшифруйте, Борис Борисович.
— Один тибетский лама как-то дал мне дельный и полезный совет. "Когда выходишь на сцену, представь, что в зале сидят святые, пророки и прочие истинные герои человечества. Обращайся к ним, пой для них, и тогда твой концерт станет настоящей духовной практикой".
Так и стараюсь делать. Многократно убеждался: это единственно правильный путь.
— Неужели зал никогда не выводил вас из себя? Ну, не знаю, какими-то выкриками с мест, неадекватным поведением.
— Да пусть кричат сколько угодно. Их проблемы.
Расскажу притчу. Мудрого японского сэнсэя, наставника боевых искусств, долго оскорблял молодой и наглый претендент. Провоцировал на скандал. Старик молчал. В итоге оппонент ушел, не добившись цели. Ученики спросили, почему учитель не ответил, не поставил хама на место. Тот сказал: "Когда один человек приносит подарок другому, а тот отказывается его принять, у кого остается подарок?"
Такое отношение к окружающему миру натренировать легче, чем кажется. Надо лишь захотеть. Если не хочу брать "подарок", то не беру его, понимаете? Не надо только выдумывать искусственных догм. Жизнь глубже любых правил и принципов.
Скажем, как любой нормальный человек неудобствам я предпочитаю комфорт, а хорошее вино — плохому, но это не самоцель, не главное. Дома вообще не пью. Не хочется.
— За новостями следите?
Мне с избытком хватает того, что в гостиницах приходится по утрам слушать телевизор. Его включают в ресторанах, развлекая постояльцев за завтраком. Если нигде не началась новая война, уже хорошо. Хотя создается впечатление, нас именно к ней и готовят. Подспудно внушается мысль, что это неизбежно.
Лучше телевизор вообще не включать, не приближаться к нему. Вредно для психического и физического здоровья.
— Но бывают же случаи, когда к экрану прилипают даже те, кто обычно этого не делает.
— Например?
— Скажем, финальный матч по хоккею на Олимпиаде в Корее. Наверняка ведь и вы его видели?
— В последний раз наблюдал за хоккейным поединком в третьем классе средней школы. С тех пор — ни-ни.
— Кто тогда играл?
— Не помню. И сейчас понятия не имею об участниках финала.
— Наши стали олимпийскими чемпионами. Спустя двадцать шесть лет.
— Отлично. Поздравляю. Но замечу: когда десятки миллионов людей на планете следят за тем, как несколько человек бегают по льду и гоняют шайбу, толку в этом никакого, а массовое оглупление происходит. Больше скажу: до ваших слов я не знал и о закончившихся где-то Олимпийских играх. Разве эта информация сделает мою жизнь лучше, насыщеннее, эффективнее? Нет, конечно. Тогда зачем она нужна, к чему терять время попусту?
Не думаю, что подобные высказывания добавят мне популярности, но, как уже говорил, чужое мнение волнует меня в последнюю очередь.
© Александр Демьянчук/ТАСС — И модный YouTube вне вашего поля зрения? Скажем, интервью Алексея Серебрякова Юрию Дудю прошло мимо вас?
— Нет, это посмотреть пришлось. Не понимаю, почему многие так ополчились на слова о национальной идее. Точнее, хорошо понимаю...
По моему глубокому убеждению, России помогают не те, кто старательно лижет государству задницу, а критикующие его ради того, чтобы страна стала лучше. Может, когда-нибудь это осознают и на самом верху, но, думаю, не при нашей жизни.
Серебряков высказал свое мнение. Имеет полное право. Мы лично не знакомы, но соглашусь, что есть в нашем народе отрицательные черты, от которых хорошо бы поскорее избавиться. С другой стороны, я прожил в России шестьдесят четыре года, видел и вижу такое количество прекрасных, умных, благородных и достойных людей, что никакая грязь к ним не прилипает. Вы ведь сами отлично знаете, что обычно всплывает на поверхность...
— От Серебрякова — к Серебренникову. Вы жестко высказались о фильме "Лето", который Кирилл стал снимать до того, как попал под домашний арест по делу "Седьмой студии".
— О фильме я не высказывался, поскольку его пока нет в природе. Нельзя говорить о том, чего не видел и не знаешь. Но я читал сценарий, который Кирилл прислал мне задолго до начала съемок.
— Он отправил рукопись на рецензию?
— Планировалось, что в картине должен был появиться я, точнее, персонаж, играющий меня. Кроме того, создатели фильма хотели взять песни "Аквариума". Я прочел сценарий и сказал, что возражаю против использования в "Лете" моего образа и песен.
Сценарий оказался лжив от начала до конца, это абсолютная подмена людей, которых я хорошо знал, дешевыми московскими хипстерами, ориентированными только на секс и бабки.
— А что было в действительности?
— Чистые отношения, любовь, романтика и, конечно, почти полное отсутствие денег. Мы писали песни не ради заработка, общество отжало нас, выбросило за свои границы, где мы отлично себя чувствовали. Работали кочегарами, сторожами, грузчиками и ощущали полную свободу. Это главное для художника.
Поясню для наглядности: меня исключили из комсомола и уволили с должности младшего научного сотрудника Института социологии в марте 1980 года, а первые деньги за концерт я официально получил в 86-м. Чтобы купить молока новорожденному сыну Глебу, ходил по питерским дворам, собирал бутылки и сдавал в пункт приема стеклотары. Так мы жили несколько лет.
Сторожам, как вы догадываетесь, платили маленькую зарплату. Зато, повторяю, мы были свободны.
— Серебренников отреагировал на ваш запрет?
— Нет, никак. Но его продюсер Илья Стюарт заверил, что мое мнение учтут и необходимые поправки сделают. Потом я узнал, что персонаж по имени Гребенщиков в картине остался...
— Ваши действия в этой ситуации?
— А что я могу предпринять? Во-первых, надо дождаться фильма, убедиться во всем. Во-вторых... Ну, не буду же я подавать иск на Кирилла, правда? В самый гуманный и справедливый российский суд. Смеетесь?! Именно этого Серебренникову не хватает для полного счастья.
Считаю, то, что делают с Кириллом, не имеет отношения к правосудию, это грубое надругательство над законом. Всякий раз выражаю Серебренникову поддержку, хотя наши взгляды на многие вещи кардинально расходятся. В данном случае это вторично. Человека прессуют не по делу, ему надо помочь.
— Значит, "Лето" смотреть будете?
— Не видел ни одного российского фильма за последние десятилетия. Если память не изменяет, последняя картина, которую посмотрел целиком, — "Соловей-разбойник", прекрасный треш в стиле Квентина Тарантино с Ваней Охлобыстиным в главной роли. Думаю, фильм вышел лет шесть назад. Сергей Соловьев попросил помочь молодому режиссеру Егору Баранову и написать песню для картины. Так что и это не вполне мой выбор.
— Голливуд тоже игнорируете?
— Смотрю, но не все подряд, а только важное, существенное, необходимое для выживания.
— Например?
— "Звездные войны", "Стражи Галактики", "Пираты Карибского моря".
— Так вот почему на лацкане вашего пиджака значок с черепом и костями!
— Нет, просто работа, которой мы занимаемся, очень похожа на то, что делали пираты. Заходим в порт, берем самых красивых женщин и все деньги, после чего уплываем. Полная идентичность. Только нам не надо никого грабить и убивать. Сами приходят и приносят.
— Кажется, самое время спросить вас о модной ныне теме харассмента. Сначала в Голливуде полыхнуло, теперь вот и до отечественной Госдумы докатилось.
— А что мне тут комментировать? Будь я актрисой, подробно все рассказал бы, а так, извините, не владею материалом. И дочка Алиса никогда не говорила мне, что ее кто-то насиловал или хотя бы пытался.
На мой взгляд, люди сошли с ума. Если девушки не хотят, чтобы мужчины обращали на них внимание, — их дело. Только в итоге человечество вымрет. Впрочем, до этого, надеюсь, все же не дойдет.
Хотя кто может утверждать наверняка? Точно не я. Не умею ни предсказывать, ни фантазировать.
— Вы говорили, что пару раз не дописывали песни, понимая, куда это могло завести.
— Было. Но если начну рассказывать подробно, меня сочтут за сумасшедшего.
— И ваша песня пятнадцатилетней давности "Человек из Кемерово" вдруг зазвучала в эти дни по-другому. Как так получается?
— А вот этого сказать не могу...
Отвечу иначе. Знаю случаи, когда после написанного мною происходили не очень хорошие события. В итоге некоторые песни пришлось похоронить. Не заканчивать или никогда-никогда не исполнять уже законченные.
— И большое у вас "кладбище"?
— Приличное. Но там не только мои песни. Очень много музыки, которую не слушаю, хотя и интересно было бы. Скажем, попросту боюсь слушать Лигети.
— Кого, простите?
— Есть, точнее, был такой венгерский композитор-авангардист Дьердь Лигети. Его музыка, в частности, звучит в "Космической одиссее" Стэнли Кубрика. Лигети специализировался на дисгармонии, и потреблять его можно лишь в небольших дозах, иначе "крыша" начинает ехать, что чревато серьезными проблемами.
Понимаете, гармония — совсем не пустое слово. Если вы готовы к подробному разговору, попробую объяснить.
В буддизме считается, что существует шесть классов живых созданий: боги, полубоги-асуры, люди, звери, голодные духи и существа из ада. Мало кто задается целью разобраться, что же это на самом деле, хотя есть много комментариев и описаний, которые подсказывают правильный путь. Все шесть классов живут не по отдельности, не в изолированных мирах, а в одном большом.
Эти существа — мы, в каждом есть черты бога и демона. Если знаешь, что в тебе скрываются адские задатки, можно научиться управлять собой. Когда видишь, что вокруг все плохо, реагируешь на окружающий мир с раздражением, злостью. Так и положено в аду.
Другой вопрос, что такой взгляд требует определенного усилия. Гораздо проще злиться на окружающих, орать, без конца выяснять отношения. Посмотрите вокруг: идет постоянная драка и свара. Нас учат жить в аду. Людьми, полными агрессии, злобы и ненависти, проще манипулировать. В счастливом обществе думают о независимости, в рабство свободного человека не загонишь, а те, кто несчастен, готовы глотку перегрызть ближнему, по поводу или без. Поэтому сверху и навязываются стереотипы, чтобы толпой было удобнее управлять.
Помните, как в детском мультфильме: "Ой, меня сосчитали". Не надо давать строить себя в шеренги. А современное искусство постоянно говорит на повышенных тонах, базируется на конфликте, недоверии, ссоре и ненависти. Даже когда мужчины обнимаются при встрече и приветливо похлопывают друг друга по плечам, перед нами два несчастных человека на краю ада.
Я не хочу там оказаться, вот и держусь подальше.
— Но друзья у вас ведь есть?
— Не знаю, что означает это понятие, но, безусловно, есть люди, к которым отношусь хорошо. Называть их не стану. Из суеверных соображений. Речь — великая и опасная штука.
— Боитесь предательства?
— Термин именно из словаря жителей ада. О каком предательстве вы сейчас говорите?
— "Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так..." Это из Высоцкого.
— Я в курсе. Уже объяснял вам: это друг оказался, а не я. Значит, и проблема его, а не моя. Да, может, я сам все придумал, наделив человека качествами, которыми тот не обладает, но тогда мне надо в себе разбираться. Не нужно только все в кучу сваливать. Каждый волен быть кем угодно.
Повторяю, в мире существует лишь одно подлинное общение — человека с Богом. Для меня это самое важное и содержательное занятие. Как говорил знакомый учитель суфий, чем выше поднимаемся в развитии, тем ближе оказываемся к Господу. К этому и надо стремиться. А проявляет себя Бог в мириадах форм и лиц, во всем, что с нами происходит. Он может быть в облике и друга, и недруга. В соответствии с тем, что ты сам из себя представляешь. Всевышний всегда готов помочь, но мы часто не понимаем его и ерепенимся, громоздя одну нелепицу на другую...
— Когда вы пришли к этому, Борис Борисович?
— Мне кажется, знал всегда. Потребовалось время, чтобы научиться замечать и облекать в слова.
— А что дальше?
— Никакого "дальше" нет, есть только сейчас.
— В ноябре вам исполняется 65 лет. Наверняка ведь будете отмечать. Полувековой юбилей, помнится, справляли в Кремле.
— Любые даты существуют исключительно для удобства менеджмента и промоутеров. Есть что писать на афишах. И тот кремлевский концерт оказался большой ошибкой, зрителям неудобно проходить через все эти адские рамки, кордоны.
Еще раз скажу: ничего не загадываю. Как есть, так и есть. Я вполне доволен своей сегодняшней жизнью, но знаю: все в руках Божьих. И не забываю, что слово материально. В куда большей степени, чем мы себе представляем. Постоянно в этом убеждаюсь. Как сказал мудрый старец из сирийской пустыни: "Мне часто приходилось раскаиваться в своих словах, но ни разу я не пожалел о том, что промолчал". Вывод простой: надо поменьше болтать.
— Поэтому так редко даете интервью?
— Был момент, шесть лет не встречался с журналистами, не хотел оказываться в одном горшке с очень неприятными мне существами, с демонами. И сейчас пошел на диалог лишь по настоянию промоутеров. Я ведь говорю, что думаю, а это может привести к неприятным последствиям. Бывало, нам не давали выступать чрезмерно восприимчивые и обидчивые начальники, которым не нравились мои слова. Конечно, они не заявляли прямо, мол, вашей ноги не будет в нашем городе, но делали так, что мы не могли найти площадку для концерта. Подобное не раз случалось. Зачем усложнять жизнь промоутерам, коллективу и себе самому? Это нелепо.
Да и чем говорить? Мы вот с вами два часа просидели. Неужели какие-то истины открыли? Лучше книжку умную почитать, над переводом "Бхагавадгиты" поработать…
Беседовал Андрей Ванденко
