Хосе Каррерас рассказал о дружбе с Паваротти и отзывчивости россиян

Весной 2018 года испанский оперный певец Хосе Каррерас посетил Москву, где принял участие в церемонии вручения Международной профессиональной музыкальной премии BraVo. Каррерас также дал интервью RT, в котором поделился своими впечатлениями от России, рассказал об отношениях в коллективе «Трёх теноров», борьбе с лейкемией и планах на будущее. — Вы говорили, что даже не помните, сколько раз приезжали в Россию с концертами. Какое у вас о ней самое приятное воспоминание? — Да, мне посчастливилось выступать в России много раз — в Москве, в Санкт-Петербурге в Мариинском театре, а также в других городах страны. Для меня это всегда было огромным удовольствием, потому что степень отзывчивости и подготовленности российской аудитории очень высока. Русские традиции в искусстве, и в частности в музыке, потрясающие. И их влияние было заметно на каждом концерте, который я имел честь дать здесь. — Может, поэтому и существует понятие «русская душа». Ощущаете ли вы её в музыкальном мире? — Отзывчивость музыкального мира России и русского народа в целом просто восхитительна. — После России вы едете выступать в Израиль и в Италию. Но ранее вы объявили о завершении карьеры... — Да, я объявил о том, что сделаю прощальный тур продолжительностью примерно в три года. Уже прошло полтора. Так что буду постепенно завершать свои выступления. Но, если возникнет возможность организовать концерт, тем более благотворительный, средства от которого пойдут в мой фонд, я с удовольствием приму участие. — Во всех интервью вас спрашивают о фильме «Великий Карузо», о том, как он повлиял на вас в детстве. Но я задаю себе вопрос: в 1951 году вы могли видеть и другие картины, например, Хичкока… Вам не хотелось стать кем-то ещё? — Кто же знает, что влияет на образ мыслей мальчика шести-семи лет? Но действительно, в моём случае это был фильм «Великий Карузо». Роль Карузо великолепно исполнил Марио Ланца — прекрасный итальянский тенор. И всё это, вся эта жизнь, связанная с музыкой, пробудили во мне что-то вроде инстинктивного пристрастия или интуитивной тяги к пению. — Вас называют вундеркиндом, поскольку ваш талант проявился в раннем возрасте. — Я никогда не считал себя вундеркиндом. И мои родители совершенно правильно избегали всего, что могло бы способствовать моему превращению в вундеркинда, потому что я им не был. Но можно сказать, что да, мне выпала удача, как вы и сказали, — с раннего возраста знать или интуитивно улавливать, каков будет мой жизненный путь. — Когда речь идёт о Хосе Каррерасе, мы сразу думаем о «Трёх тенорах». Этот проект, созданный по вашей инициативе, способствовал популяризации оперы. Какие у вас сохранились воспоминания о том времени? — Все воспоминания, которые у меня сохранились, очень мне дороги. Как в профессиональном плане, так и в личном. Эти концерты, наша тесная взаимосвязь во время репетиций и гастролей сделала нас троих (Хосе Каррераса, Пласидо Доминго и Лучано Паваротти. — RT) замечательными друзьями. Безусловно, каждый из нас, когда поднимался на сцену, хотел выступить наилучшим образом, у нас была здоровая конкуренция. Но мы также являемся тремя совершенно разными личностями. Как в физическом плане, так и в звучании голосов, нашей манере интерпретации. Именно это создавало некую химию, которую улавливали слушатели, а также способствовало тому, что этот вид музыки, пения достиг самой широкой публики — многочисленной и разнообразной. Но мы ни в коем случае не хотим хвалиться тем, что стали первыми в какой-то сфере. — Однако вы действительно стали первыми. Возможно, причина такого успеха ещё и в том, что вы не пели оперные арии в чистом виде, а исполняли сарсуэлы и популярные песни, которыми можно было «зацепить» аудиторию. — Да, мы исполняли популярный во всем мире репертуар. Но мы пели и оперные арии. Кроме того, мы выступали не в помещениях, а на открытом воздухе, на стадионах — в местах, рассчитанных на большое количество слушателей, на тысячи и тысячи людей. Поэтому мы посчитали, что лучше всего для теноров подойдёт именно это: неаполитанские песни, сарсуэлы, как вы и сказали, испанские песни и так далее. И, думаю, мы удачно выбрали наш репертуар. — Вы с Паваротти и Доминго были очень близкими друзьями? Из-за болезни вы почти на год были вынуждены сделать паузу, а когда вернулись в Барселону — как рассказывают — они встречали вас в аэропорту... — Ну, не до такой степени. Но это правда, что во время моей болезни они оба мне звонили, присылали сообщения. Пласидо даже (и я всегда ему буду благодарен за это) навестил меня в Сиэтле, где я проходил лечение. Он очень поддержал меня, это дало мне моральные силы продолжать борьбу. Я всегда буду им очень благодарен за их отношение ко мне. — Вы скучаете по Паваротти? — По Лучано — да, очень. И не только потому, что он был выдающимся певцом, которого очень не хватает всем, кто любит музыку и оперу. Но и потому, что он был неординарной личностью. С ним можно было поговорить на любую тему — от поверхностных до самых серьёзных и глубоких. Он был очень интересным человеком во всех отношениях. — Вам, должно быть, непросто разговаривать на столь тяжёлую тему, как ваша болезнь? — Мне не доставляет никаких неудобств разговор о моей болезни. Наоборот, это правильно. Вы же знаете: я основал фонд по борьбе с лейкемией в 1988 году. И уже в течение 30 лет этот фонд очень активно работает, и мы получаем замечательные результаты. Я бы хотел, чтобы люди получали информацию и не были равнодушными к такому заболеванию, как лейкемия. Я не испытываю ни стеснения, ни неудобства, когда говорю о моей болезни. — Ваш фонд частично финансирует правительство Каталонии. После референдума о независимости и дальнейших событий Мадрид ввёл прямое управление в Каталонии. В том числе это касается распоряжения госсредствами. Повлияли ли эти события на ваш фонд? — Нет, на фонд это совершенно не повлияло. Он на сто процентов частный, и поэтому то, о чём вы говорите, его не затрагивает. Что же касается исследовательского института, о котором мы только что упоминали, — это частно-государственная инициатива. Правительство Каталонии инвестирует некоторые средства в поддержание его деятельности. Но строительство и закупка оборудования финансируются фондом. Не знаю, были ли какие-либо проблемы в этой сфере, и не хочу в это вмешиваться. Я думаю, мы всё делаем наилучшим образом. — Что для вас сейчас самое важное в жизни? — Моя профессия, мой фонд, о котором мы говорили, и моя семья. За всем остальным я наблюдаю, как-то оцениваю для себя, но не более того. — Вы сокращаете концертную деятельность, в том числе чтобы посвящать больше времени внукам. Каково это — быть «дедушкой Хосе»? — Быть дедушкой — это потрясающе. Это одно из лучших событий, произошедших в моей жизни. У меня пять внуков: три девочки и два мальчика в возрасте от четырёх до 11 лет. То есть полное разнообразие. И отношения у нас прекрасные. Дед не обязан воспитывать внуков, это должны делать родители. Поэтому я могу быть с ними немного снисходительнее, баловать их. Наши отношения настолько искренние, живые... Думаю, тот, кто не доживает до появления внуков, упускает нечто очень важное. — В научных кругах некоторых стран активно обсуждают поиск возможностей продления жизни практически до бесконечности. Если бы вы могли стать бессмертным, хотели ли бы вы петь вечно? — Если бы это было возможно, то да. Конечно. В этом у меня нет никаких сомнений. Пение — одна из самых важных вещей в моей жизни. Вернее, самая важная. Те эмоции, которые я испытываю, когда пою и когда, как мы говорили раньше, общаюсь с публикой, это большое счастье. Так что если бы я мог петь вечно, то я бы пел. — И напоследок: чего вы хотите больше всего в данный момент? — Больше всего я хочу, чтобы на моей малой родине, в Каталонии, всё вернулось в норму во всех отношениях и чтобы по-настоящему победила демократия. Полную версию интервью смотрите на сайте RTД.