Геометрия ковра: В гостях у графика Евгения Печерского

Попадая в мастерскую к художнику Печерскому, чувствуешь себя старым другом — тебя радушно приглашают за стол, где уже ждут чашки с горячим травяным чаем. Евгений, улыбаясь, называет себя старовером: травы собирает сам, следуя рецепту, переданному бабушкой. Чай мы будем пить долго — как только чашки пустеют, художник поднимает киргизскую шапку, которая не дает чайнику остыть, и заботливо наливает еще. На другом конце стола лежат знаменитые геометрические фроттажи Евгения: некоторые он неоднократно выставлял в Калининграде и за рубежом, над другими продолжает работать годами. Справа стоит огромный книжный шкаф: чтобы разглядеть корешки на верхней полке, приходится делать несколько шагов назад. Среди множества альбомов с репродукциями известных мастеров можно встретить томик Пелевина «Чапаев и Пустота», вдохновивший художника на цикл «Цвет пустоты». Рядом — проигрыватель с усилителем, спрашиваю у Евгения:, Печерский родился в Петропавловске, учился в Омске, откуда в 1996 году перебрался в Калининград. В доставшейся ему мастерской, которая расположена на заднем дворе Дома художника, можно найти массу вещей, напоминающих Евгению о родине. Например, старинное зеркало в роскошной резной оправе — художник, замечая мой взгляд, рассказывает, как в его семье передавали это зеркало из поколения в поколения на протяжении ста лет. Трепетное отношение Печерского к этническому наследию сильнее всего проявляется в его картинах, в которые он вкладывает глубокий символизм. Так, в «Тотеме», «Битпесе I» и диптихе «Сары арка» угадываешь элементы орнамента, а в геометрических фигурах на работах «Окно», «Скрижали» и «Веха II» встречаешь интуитивно знакомые образы., — Однажды я возглавлял научную группу, которая занималась восстановлением тюркских ковров. Казахи, в отличие от киргизов, до начала двадцатого века были кочевым народом. Когда это прекратилось, очень резко, и, возможно, искусственно, их ремесленные традиции пос-тепенно утратились. Юрты, где жили кочевые казахи, традиционно утепляли шерстяными коврами, которые еще с древних лет выполняли информационную функцию и, как наскальная живопись, передавали историю, — рассказывает Печерский. — Во время экспедиции я был поражен ее богатством. По словам художника, несмотря на то, что утилитарно эта древняя культура потеряла актуальность, дошедшие до нас фрагменты вдохновляют изучать ее наследие. Начав эту большую работу во время научной экспедиции, Печерский продолжает ее и спустя многие годы, повторяя кистью узоры, будто бы сошедшие с войлочных ковров, или рисуя солярные знаки., — Мне повезло, что я смог отказаться от конъюнктуры. Мое образование позволяет красить все — и лютики-цветочки, и пейзажи морские, — но я всегда, как бы ни было сложно материально, категорически отказывался от таких вещей. Попробовал однажды, но это было насилием. Главная беда в изобразительном, да и в любом искусстве — врать самому себе, — убежден мастер. Работы Печерского также отличает удивительная полифония цвета: художник наносит несколько слоев разной краски, после чего кропотливо, слой за слоем, соскабливает верхние. Об авторской технике, которую вскользь называет «игрой в цвет», говорит охотно, объясняя тонкости на примере начатой работы. , — Я благодарен небу, Господу, что всю жизнь занимался работой, которая мне в кайф. Это уже не труд, а скорее форма существования и образ жизни. В мастерской работаю по 10-12 часов в день, это неистребимо, — тихо говорит художник, показывая холст, который грунтовал накануне. — Если что-то получается, я живу. И чем больше получается, тем дольше, наверное, проживу., , Рекомендуем вам продолжить арт-прогулку и побывать в мастерских других калининградских художников: У Андрея Ренского; У Ксении Шереметовой-Благовестной; У Ольги и Владимира Ульяновых; У Юрия Васильева; У Льва Шерстяного; У«кёнигсбергского Энди Уорхола»; У Евгения Машковского; У Бориса Булгакова. , Фото: Бока Су