Птичье счастье мое…

Само появление "Птиц" тоже связано с XV Всероссийским фестивалем театрального искусства для детей "Арлекин" – в 2016 году работа Марии Романовой, "Странствия Нильса", стала лауреатом в номинации "За лучший спектакль" и театр получил средства на новую детскую постановку. Коей и стали "Птицы". Так что неудивительно, что внимание к ним было на фестивале вдвойне пристальным. Литературная основа спектакля – три в разной мере известные массовому читателю русские народные сказки: "Белая лебедушка", "Привередница" (чаще публикуется как "Гуси-лебеди") и "Белая уточка". При этом они не сведены в единый сюжет, а существуют как самостоятельные, полноценные истории, идущие одна за другой. Фото: Театр Ленсовета/Ю. Смелкина Уже в названии спектакля акцентируется принцип, по которому выбраны эти сказки – во всех них действуют птицы: будь это лебедушка, которая превращается в девушку, а потом рвется душой к улетающей стае; или покорные злой воле Бабы Яги гуси-лебеди; или же обращенные в уточек царица и ее дети. Однако эта "птичья" связь является символическим, но не тематическим стержнем триптиха. Лиричная "Белая лебедушка" играет роль некоего пролога – вводит зрителя в предметно-текстовый язык спектакля и задает доминирующую тему постановки: "семья". Эта сказка – иносказательное представление свадебного обряда, во время которого девушки прощаются со своей прошлой жизнь и переходят в иное качество: жены, матери, хозяйки. И, как и любое прощание, он печален – даже если впереди лежит новая, пусть и чуть другая жизнь. Фото: Театр Ленсовета/Ю. Смелкина Следующая за "Лебедушкой" безумно яркая, лубочно-балаганная "Привередница" вступает в некоторый диссонанс с уже заданным лирическим настроением. Здесь не хватает смысловой паузы, какого-то переходного звена, времени на то, чтобы осмыслить предыдущую историю – и подготовиться к новой. Полукуклы-полуактеры, лихо отбивая ритм деревянными ножками, рассказывают об ответственности и взрослении. Припевка-частушка оборачивается – как гадкий утенок из сказки совсем другой страны и эпохи – уроком хороших манер и умения осознавать последствия своих действий. "Белая уточка" – своеобразная кода всего спектакля. Она напоминает нам, что народные сказки – не сусально-сахарные побасенки. Это жесткая и даже жестокая история, где царицу топят в ручье, а детишкам-утятам сворачивают шеи. И пусть это показано символично – трещат лишь шейки деревянных игрушек, слезы рассыпаются жемчужными бусинами, а безутешные родители надевают грубо вытесанные маски – но зритель уже существует в этом образном языке спектакля и воспринимает происходящее как объективную реальность. Фото: Театр Ленсовета/Ю. Смелкина Художник постановки, Мария Лукка, создала предметный мир "Птиц" из ткани и дерева, бумаги и зеркал. Здесь минимум "закрепленных" декораций – маятники, которые служат качелями, да колесо, изображающее то солнце, то летящую лебединую стаю. Весь остальной реквизит ловкостью рук видоизменяется, в зависимости от сюжета – валенок становится конской головой, зеркала вытягиваются в студеный ручей, а беленые полотнища опадают сброшенными птичьими крыльями. Так же прост и по-природному чист и звук "Птиц". Особенность музыкального оформления спектакля в том, что это и не "оформление" вовсе. Опытный фольклорист Елизавета Бородулина подобрала аутентичный песенный материал, а актеры воспроизводят его тут же на сцене, с помощью балалайки, трещоток, колокольчиков и, конечно же, голосов. Над всем доминирует говор Сказительницы – с особой, протяжной, подчас даже неожиданной интонацией. Точнее это даже смесь нескольких диалектов северных губерний. К сожалению, часть слов, и так уже являющихся архаизмами, "съедаются" этой непривычной интонацией – что существенно не влияет на восприятие текста, но доставляет некоторый дискомфорт. Фото: Театр Ленсовета/Ю. Смелкина Любопытно, что "Птицы" – спектакль женский. И дело не только в расстановке сил – три супротив одного, а в том, что мужской персонаж, по сути, играет вспомогательную роль. Да, именно его действия являются катализаторами каждого из сюжетов – царевич подстреливает лебедицу, Ивашку крадут гуси-лебеди, а царь уезжает, оставляя жену. Но потом Иван-царевич оказывается на периферии истории, Ивашку спасают всем миром, а царь лишь оплакивает свою потерю. Однако было бы грубейшей ошибкой приписывать спектаклю феминистический подтекст. Это всего лишь слепок традиционного – в том числе и древнерусского – общества: сказки, потешки и обрядовые песни рассказывают женщины; женщины приходят в род мужчины, оставляя свою семью; девочки присматривают за младшими родственниками; и прежде всего на женщинах лежит ответственность за своих детей. Фото: Театр Ленсовета/Ю. Смелкина Мимически пластичная София Никифорова, моментально перестраивающаяся от лирической Лебедушки к строптивой и вздорной Сестрице Малашечке, и обратно – к трагической Царевне. Абсолютно вневременная и внепространственная Сказительница – Антонина Сонина. Александр Крымов, при всей фоновости его персонажей, создающий каждому из них яркую характеристику – влюбленного Царевича, капризного Иванушки, раздавленного трагедией Царя. Галина Журавлева, сыгравшая больше всех героев – добрую Матушку, ленивую Печку, милую Яблоньку, испуганную Речку, зловещую Бабу Ягу, инфернальную Злую Сестру – нигде не самоповторяется, ни в слове, ни в жесте… Сыгранность ансамбля, в котором актеры не "крадут шоу" друг у друга, а интеллигентно то отходят в тень, давая партнерам показать себя, то снова возвращаются в центр действия, создает на сцене ощущение некоей творческой семьи. Так что и рассказ о семьях человеческих звучит, а не превращается в невнятное бормотание. Фото: Театр Ленсовета/Ю. Смелкина В сказке нельзя без морали. В спектакле нельзя без последнего слова. "А счастье свое крепко надо беречь". И точка. А дальше пусть каждый понимает счастье по-своему. И бережет – то, что понял.