Андрей Кочетков: "Мечты начинают сбываться, когда ты идешь к ним навстречу. Без устали, без оглядки, без лжи"

Андрей, давайте начнем разговор с последних событий, изменявших вашу жизнь. Я имею в виду вами созданный "ЯХОНТОВ-ТЕАТРЪ", соответственно, в честь Владимира Николаевича Яхонтова – актера, мастера художественного слова, создателя жанра "театр одного актера". Напрашивается вопрос: вы его преемник? Владимир Николаевич Яхонтов, ученик Станиславского и Евгения Вахтангова, начинал свою сценическую жизнь у Вс. Мейерхольда, творчеством которого был очарован и мечтал о сотрудничестве с ним. Суть актера драматического, психологического, была заложена в него, как говорится, "с пеленок". А потому я никогда не воспринимал Яхонтова, как актера-чтеца, выступающего с эстрады. Для меня он актер Театра, Театра своего пространства, камерного, названного им Театром "Современник". Интересно, что актриса Клавдия Пугачева, знающая В.Н.Яхонтова, в своей книге вспоминала о том, что он мечтал о переходе от своего "театра одного актера "к "театру двух актеров", более многогранному. Театру актера и актрисы. Фото: facebbok.com/из личного архива Андрея Кочеткова Я, может быть, могу назвать себя преемником Яхонтова в том отношении, что меня занимает, в первую очередь, русская классическая литература, многоликая, с ее преемственностью от Пушкина к Гоголю, от Гоголя к Достоевскому, от Достоевского к Хармсу… Их переплетение, неожиданное проникновение друг в друга и явное нежелание "расставаться"друг с другом, даже на протяжении многих десятилетий, для меня очевидно. У них единое сердце, единая душа, единая боль… Это объединение авторов в одной композиции спектакля, их перемешивание, называемое Яхонтовым монтажом, было формой, найденного им "моноспектакля". Монологичность моих спектаклей также от Яхонтова. Мой герой – даже в текстах разных авторов – единен и его проблемы близки, родственны, для них всех. И, конечно, "камерность" высказывания, доверительное и близкое к зрителю, даже непосредственной близостью исполнителя к ним, тоже от него. На ваш взгляд, востребованы ли сегодня камерные литературные театры? Как они соотносятся с бешеным ритмом современности? Да и способен ли молодой зритель воспринимать текстовые пьесы? Камерный театр, занимающийся "высокой"литературой, на мой взгляд, сметен сегодня как театром "большим", императорским, так и театром маленького формата, который в поисках заработка и успеха у зрителя, занимается "низкими"текстами, или, переиначивая знаменитую литературу и драматургию, выцарапывает из нее "изюминки", как из булки, способные вызвать хоть какой-либо интерес к их "продукции". Желая быть на виду, они, как правило, "выжигают"душу из литературы, приставляя к ней свои убогие "современные"костыли. Молодой зритель, даже не слишком загруженный культурой прошлого, способен воспринимать и открывать для себя неоткрытое, при условии, если ему удастся с ним встретиться. Фото: Карина Градусова Вы открыли театр спектаклем "Старуха Хармс", который перенесли из театра "ОКОЛО дома Станиславского". Спектакль полностью сделан вами: это и режиссерский опыт, и ваша главная роль. Театральная общественность отреагировала на вашу "Старуху"очень доброжелательно, хотя Хармса ставили самые разные режиссеры и в театре, и в кино. Чем вам близок один из главных обэриутов своего времени? Насколько Даниил Иванович актуален как тип художника, который был в стороне от мейнстрима, да и вообще от всего? Театр "ОКОЛО" дал мне возможность завершить спектакль в своих стенах, имея намерение оставить его в своем репертуаре. Но дал только сыграть мне премьеру в июне 2014 года три раза в репетиционной комнате на 20 человек, даже продавая на них билеты. После этого спектакль был выставлен на улицу, а в плане театра была поставлена галочка о поставленной очередной работе, необходимой для плана театра. Начинал я эту работу в Музее-квартире Вс. Мейерхольда, что воспринимаю, как некий знак свыше. Сцена из спектакля "Старуха Хармс". Фото: www.d-harms.ru После годового поиска пристанища "ЯХОНТОВ-ТЕАТРЪ" нашел приют в стенах Музея-квартиры Алексея Толстого, где и открылся 10 сентября 2015 года спектаклем "Старуха Хармс". "Старуха Хармс" была принята зрителем необыкновенно тепло и я, даже сказал бы, радостно, что несколько укрепило меня в моих авторских, постановочных амбициях. Хармс, для меня, продолжатель линии "петербургской" литературы Пушкина-Гоголя-Достоевского. Их общий "тип" героя – человек, со своим мировосприятием, оберегающий его от обывателя и властей, прячущийся даже от людей, посягающих на его внутреннюю свободу. Но при этом он ищет и хочет найти понимание и сочувствие к своей персоне, ищет себе подругу и даже хочет "вразумить мир"и объяснить себя людям, – что невозможно. Быть принятым и обласканным в кругу этой жизни – значит быть битым и передвигаться на подставленных, чужих костылях. Что касается ОБЭРИУ: гротеск, "заумь", поэтика абсурда – для меня не являются чем-то сугубо отличным от традиций искусства, сами эти традиции уже в протяженности времени являются гротеском, перемешаны с сегодняшним абсурдом жизни и искусства. Все это единое "творческое тело"- традиции, заумь. Танец, слово, мимика, музыка, пауза осмысления – разнообразный арсенал для творчества. Чем больше культур ты освоил, тем интересен, богаче, твой итог в творчестве. На сцене "ЯХОНТОВ-ТЕАТРЪ" вы сыграли премьеру "ИДIОТЪ". Хотя сцена - это условное понятие. Театр базируется в старинном особняке, музее Алексея Толстого, спектакли проходят в большой купеческой комнате, среди полотен старых мастеров. И эта аутентичность обыгрывается героями пьесы. Кстати, недалеко от музея Толстого на Малой Бронной какое-то время жил Яхонтов. "ИДIОТЪ"состоялся в какой-то степени благодаря краудфандингу. Все ли вам, как режиссеру, удалось осуществить из задуманного? Хватило ли средств? Не тесно ли в музее? В Музее и тесно и не тесно. Тесно, потому что, зал все-таки маловат и для зрителя, и маловато само игровое пространство, и нет театрального света, и ограничена возможность самих репетиций в Музее. Не тесно, потому что непосредственная близость к зрителю, его внимание к происходящему у него на глазах, – дают возможность доверительной, интимной, интонации разговора с каждым зрителем персонально. Спектакль, в большей мере, состоялся благодаря помощи мецената, счастливо найденному в этом бездонном мире. На одном краудфандинге, в моем случае, я бы далеко не уехал. "ИДIОТЪ"же продолжает расти в пространстве Музея Алексея Толстого и на каждом спектакле происходит новое открытие, уточнение. Афиша спектакля "Идиот". Фото: facebook.com/Андрей Кочетков Почему, столько лет спустя, вы вернулись к "Идиоту"? Ведь и Достоевского, а именно "Идиота", ставили и ставят безостановочно, начиная с БДТ ( 1957 год, режиссер Товстоногов) до самого свежего спектакля в театре "Наций"(режиссер Максим Диденко), причем, в роли Мышкина выступила Ингеборга Дапкунайте. А еще и в театре Табакова есть свой "Идиот", и в "Моссовета", и в драматическом театре на Перовской, и в - Большом театре. И это только в Москве… Не страшит конкуренция? Конкуренция не страшит, потому что я о ней даже и не думаю. Я делаю то, что я ДОЛЖЕН делать. Должен для себя. Спектакль вы расписали на трех актеров, двух музыкантов и куклу: Вы - князь Мышкин, сестра милосердия (она же Аглая Епанчина) – Альфия Закирова, санитар (он же Лебедев) – Вадим Долгачёв, Настасья Филипповна – кукла. Правда ли, что вы, будучи молодым артистом, репетировали Мышкина под руководством Иннокентия Смоктуновского? Кто еще участвовал в репетициях? Это была необыкновенная встреча. Важная для меня необыкновенно. После спектакля "Господа Головлевы"во МХАТе, я постучался в гримерку Смоктуновского, где он, отыграв спектакль, раскладывал на диванчике карточный пасьянс, и попросил у него аудиенции: почитать для него кое-что. Среди прочего был монолог Мышкина. Иннокентий Михайлович благосклонно выслушал нахального молодого человека, сделал ряд замечаний и, поговорив со мной некоторое время, неожиданно предложил мне сделать с ним небольшой монтаж из "Идиота", взяв сцены князя и Настасьи Филипповны. Некоторое время мы этим занимались – то время, которое он мог позволить себе для этих встреч. До результата в виде завершённой работы мы, конечно, не дошли. Этого и не могло быть при его занятости. Но это были бесценные для меня минуты… Надо сказать несколько слов о моих соратниках, благодаря которым "ЯХОНТОВ-ТЕАТРЪ"состоялся и живет. Музыканты Татьяна Буряшина и Ирина Воронцова, удивительные мастера в своем искусстве, ведут активную концертную и педагогическую жизнь. Несмотря на их востребованность в своем искусстве, они по каким-то своим художественным мотивациям находят нужным и важным для себя участие в жизни нашего театра. Участие талантливое – без них не представляю себе нашего дела. Это та самая одна из необходимых культур, которая обогащает спектакль, дает звучание образу, найденному в работе. Сцена из спектакля "Идиот". Ирина Вононцова (Аделаида Епанчина). Фото: Сергей Журавлёв Композитор Стефан Андрусенко дал "ИДIОТу"голос, обнаруживая индивидуальное звучание героев в их общей судьбе. Актеры Никита Быченков, Никита Логинов, Альфия Закирова и Вадим Долгачёв. Никита Быченков – мой первый Сакердон в "СТАРУХЕ ХАРМС". Удивительна и загадочна судьба этого талантливого человека. Ребенок-вундеркинд, пианист, лауреат множества конкурсов, став юношей, пожелал заняться актерской профессией. Закончив Щукинское театральное училище, работает в театре А.А.Калягина "Et Cetera". Умер на сцене во время гастролей театра в Оренбурге в 28-летнем возрасте от разрыва сердца. За два месяца до смерти он сыграл в премьерном спектакле "СТАРУХИ ХАРМС". Его заменил Никита Логинов, актер театра "ОКОЛО", мой давний партнер по этому театру, мой Санчо Панса в спектакле "Правда о Дон Кихоте и Санчо". С Альфией Закировой мы знакомы со времени учебы ее в Славянке. А с Вадимом Долгачевым мы знакомы ещё со времен театра-кабаре Григория Гурвича "Летучая мышь". Вадим Долгачёв (Лебедев). Фото: Сергей Журавлёв Меняет ли возраст исполнителя отношение к своему герою? Каким вы видели Мышкина тогда и теперь? Конечно, меняет. С того времени я все ждал встречи с режиссером, с которым доведу работу до конца. Сам я и не помышлял о режиссерстве. Избегал его. Шли годы, как говорится. Я думал, что поезд с моей "княжеской мечтой"уже пролетел. Но, как-то, после одного из спектаклей "СТАРУХИ ХАРМС", Владимир Всеволодович Забродин, известный историк кино и знаток творчества Эйзенштейна и Мейерхольда, бывший на спектакле, в разговоре, обронил, что мне надо делать Мышкина, что это роль писана для меня. Обронил, наступив тем самым на мою старую мозоль. После этого разговора, перечтя роман и все взвесив в этой ситуации, я понял, что это мое время и "мой шанс", последний, с Мышкиным. К тому же в романе я нашел для себя важную опору в работе над образом. Цитата: "Шнейдер (профессор в швейцарской клинике – прим. редакции) мне высказал одну очень странную свою мысль, он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил". Это Мышкин, доживший до определенных лет и оглядывающийся на свою прежнюю жизнь. Мышкин, который памятью возвращается в Петербург своей молодости из Швейцарии, в которой он прячется сегодня от мира. Вот ракурс моего Мышкина теперь, сегодня. Андрей Кочетков (князь Мышкин). Фото: Сергей Журавлёв Кому сегодня интересны мытарства князя? Нужен ли обществу философствующий идеалист, страдальческий герой? Можно ли рассказом об идеальном человеке, славянском Дон Кихоте кого-то увлечь, кроме филологов, нравственных миссионеров, учителей и коллег по ремеслу? Нужен, как никогда. Потому что, боль за людей, сострадание ко всем без исключения и сомнение в своей "избранности"– чувства, формирующие душу молодого человека. Без них он бездушная и тупая машина, манипулируемая, ущербная масса. Роман Достоевского – в моем понимании его даже романом трудно назвать. В тот период жизни, когда Достоевский писал его в Швейцарии, он пережил самый страшный свой экзистенциальный кризис. Может быть, более тяжелый, чем на Петропавловском плацу. Начиная работу над "Идиотом", Достоевский был безмерно очарован Христом. Он писал еще с каторги: "Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной". Он, наверное, думал, что религиозен, по-своему, со срывами, оговорками, но религиозен. И вдруг оказалось, что он не более, чем "фанат Христа", если говорить современным языком. Достоевский это понял, когда умерла его годовалая дочь. Внезапно. Он понимает, что в нем нет веры, потому что он раздавлен. Сцена из спектакля "Идиот". Фото: Сергей Журавлёв Его вселенная обрушилась, как обрушались вселенные героев Шекспира, людей Ренессанса. Это противопоставление целого мира одной единственной душе, душе ребёнка, для Достоевского не метафора. Он не хотел больше жить. И перед ним возникает дилемма: или он поверит в Христа как в Бога, и стало быть в бессмертие, и тогда в жизни есть смысл. Или – пуля в лоб. И он становится религиозным, искренне и неистово. Он меняет направление романа. Если он начинал работу над "Идиотом"с желания создать образ Человека-Христа, "исторического"Христа, но на нашей почве, конечно, парадоксальный, полу-фантастический, образ "человека из реторты", но все-таки это был образ Христа. То, после смерти дочери, Мышкин резко начинает смещаться к Антихристу. Для христианина-ортодокса все что похоже на Христа, но не Христос есть Антихрист. И поэтому Настасья Филипповна не понимает, любить ли ей Мышкина или молиться на него. С Христом таких проблем не было бы. У Магдалины не было. А идеальный Мышкин всё время сползает в человеческое. Просто потому что он – человек, а не Бог. Но в чём весь Достоевский: он позволил своему Антихристу на какую-то минуту, в кульминации финала, все-таки стать Христом. Самым что ни на есть Христом. В "Идиоте" Достоевский являет себя не просто великим художником, поэтом, философом. Но он, с какой-то леонардовской изобретательностью выступает как драматург, как конструктор, как инженер. Он и был дипломированный инженер. Сцена из спектакля "Идиот". Фото: Сергей Журавлёв Собственно, все, что происходит с князем – это огромная драматическая конструкция, "монтаж аттракционов", если говорить в терминах Эйзенштейна, который имеет беспрецедентную сверхзадачу: заставить читателя поверить, что князь не просто поймёт, пожалеет, простит Рогожина, убившего его любимую женщину. Он его пожалеет, простит, полюбит, как сам Христос, он обрушит на него потоки христианской, божественной любви. Даже апостолы не поднимались до такой экзальтации и отождествления с Христом, а Мышкин, по воле Достоевского, пусть на минуту, но становится самим Богом, самим Христом, и его человеческая слабая грешная оболочка не выдерживает, конечно, такого "спиритического сеанса", и его разум гибнет. Что можно играть после Мышкина? Да и стоит ли после него еще что-то играть? После Мышкина можно и нужно играть Гоголя. Следующая постановка театра по моей пьесе "Петербургские арабески"связана с именем Гоголя, а также Достоевского. Сцена из спектакля "Идиот". Альфия Закирова (сестра милосердия), Андрей Кочетков (князь Мышкин). Фото: Сергей Журавлёв Кстати, и Яхонтов играл Достоевского… В 1933 году он сделал программу "Настасья Филипповна". Сохранилась ли запись, не знаете? Вы слышали голос Яхонтова? Записи спектакля "Настасья Филипповна", конечно, не существует. А голос Яхонтова, к счастью, записан, и довольно много. И стихи, и "Моцарт и Сальери", и сцена из "Бориса Годунова"… Как часто вы сами становитесь зрителем? Работой коллег в моноспектаклях интересуетесь? Сложный вопрос. Сегодня – не интересуюсь. Как правило, что вижу, – это карликовые растения, не ухоженные, без разнообразия. Не хочу омрачать себя, поэтому хожу редко. Хочу слишком многого получить – а дают взамен только обтрепанный фантик. Андрей, вы – актер театра и кино. Если говорить о ваших ролях, то, в основном, это герои из классических произведений: Унтер Пришибеев (А. Чехов), Леонид (Н. Карамзин, "Бедная Лиза"), Граф Бобринский (Л. Толстой, "Холстомер"), Раскольников ("Преступление и наказание"), Буланов ("Лес"), Голядкин (Ф. Достоевский, "Двойник"), Первый актер ("Гамлет"), Шарлотта ("Вишневый сад"), Аким (В. Астафьев, "Царь-рыба"). Да и в кино ваши отношения более удачно складываются с Гоголем ("Дело о "Мертвых душах""Павла Лунгина), с Пушкиным (поэт Бенедиктов в фильме "Александр Пушкин"Александра Яцко). Как вы это объясните? И еще есть спектакль, поставленный Александром Пономаревым по моей пьесе "Правда о Дон Кихоте и Санчо"в театре "ОКОЛО"с моим участием в роли Дон Кихота. Что здесь говорить: каждое название, каждый персонаж из названных – целый мир, противоречивый, сердечный, беспокоющий… Современная афиша скудна, бескрыла. Но есть и счастливое исключение в сегодняшнем "материале" у меня: участие в фильме Константина Абаева "Спиридон". Эта небольшая по времени лента заключает в себе судьбу художника в нашей стране, судьбу, ставшую образом и самой России сегодня. В "Идиоте"ваша напарница – молодая, талантливая актриса Альфия Закирова. Как сложился этот тандем? Восемь лет я преподавал в Международном Славянском институте имени Г.Р.Державина, нынче закрытом, историю кино и был педагогом по мастерству актера на курсе Виталия Коняева и Игоря Яцко и курсе Владимира Поглазова и Юлии Авшаровой. Альфия была одной из моих студенток. Альфия Закирова (Аглая Епанчина). Фото: Сергей Журавлёв У каждого преподавателя свой метод общения со студентами. Один разъясняет сложные вещи, другой – раскрывает красоту простых вещей. А как вы? У меня свой "метод": надо любить свое дело и посвятить ему жизнь, постигая его до донышка. И знать, что ты не достиг его. Кто был вашим педагогом и каково его влияние на вашу судьбу? Вы участвовали в постановках раннего Романа Виктюка, работали с очень разными режиссерами. Вас считают одним из основателей театра-студии "У Никитских ворот". Такая богатая творческая биография, – не вместить в одно интервью. А теперь – ушли от всех – к себе. Не тяготит ответственность? Мне повезло с учителями и наставниками. Школьником 8-го класса я попал в самый первый студийный набор Олега Табакова, одновременно поступив в 9-й класс 232 школы с театральным уклоном, где мастером у меня был Виктор Коршунов. Но школьными занятиями я часто манкировал в пользу Студии Табакова, где моими педагогами были необыкновенные люди: Владимир Поглазов, Авангард Леонтьев, Константин Райкин, Валерий Фокин, Борис Сморчков, Иосиф Рахельгауз, Андрей Дрознин-старший и сам Олег Павлович – молодые, любящие нас мастера и занимающиеся нами каждым подробно и въедливо, по-отечески. После двух лет пребывания в Студии Табакова, я уехал во Владивосток по приглашению Ефима Давыдовича Табачникова, главного режиссера Приморского театра драмы им. М.Горького. Он вел курс в Институте, на который меня сразу определил, и занимал в небольших ролях в спектаклях театра. Через полтора года уехал из Владивостока и, проработав сезон на периферии, вернулся в Москву. Сцена из спектакля "Идиот". Андрей Кочетков (князь Мышкин). Фото: Татьяна Чурус Марк Розовский набирал тогда свою самодеятельную студию. Я пришел к нему и стал одним из основателей театра-студии "У Никитских ворот". Через четыре года я оттуда ушел. И следующее мое строительство – "Современник – 2"во главе с Михаилом Ефремовым. По завершении этого строительства, я встретился с замечательным режиссёром-педагогом Михаилом Мокеевым и строил с ним и его студентами театр "Улисс", также просуществовавший четыре года. Потом был 13-летний роман с театром "ОКОЛО дома Станиславского"… Да, в юные годы ходил в Студию Романа Виктюка в МГУ, а затем в Замоскворечье. И была еще одна важная для меня встреча – с Андреем Алексеевичем Поповым, встреча на многое приоткрывшая мне глаза в профессии актёра. И еще были встречи, разные… Да, теперь только пришел я к себе самому. И, боязно несколько, все равно… Счастье – это когда твои юношеские мечты сбылись. Ваши – сбылись? Мечты начинают сбываться, когда ты идешь к ним навстречу. Без устали, без оглядки, без лжи.