О чём заставляет размышлять новая премьера в театре драмы
Театральные эстеты под конец сезона получили необычное блюдо – умопомрачение «Господа Головлёвы» в Нижегородском театре драмы. Именно так режиссёр Искандер Сакаев охарактеризовал жанр своего спектакля, поставленного по одному из самых мрачных произведений Салтыкова-Щедрина. Кладбищенская история На сцене перед зрителем мрачное кладбище, засыпанное то ли истлевшими письмами, то ли полусгнившими скукожившимися прошлогодними листьями, и посреди них главный герой Иудушка, в пароксизме то ли истерики, то ли вины, то ли внезапно осознанного одиночества вопрошающий у покойной маменьки, почему же он – один: «Где все?» «Как где? Здесь, на кладбище!» – отвечает она. И вот уже перед нами разворачивается история гибели семейства Головлёвых, да и семейства ли? Были ли они семьёй? Эстетическое наслаждение от спектакля может получить только очень подготовленный и привыкший к разнообразным театральным изыскам зритель. Не каждый способен вынести такой запредельный накал обнажённых кричащих чувств, временами совершенно отталкивающих и тошнотворных. Те, кто просто решил ознакомиться с классикой, впали в печаль и недоумение уже в первом действии и в антракте лихорадочно терзали свои телефоны, задавая в поисковике один единственный вопрос – про краткое содержание романа. Сакаевский спектакль в какой-то мере дайджест по вершкам и мотивам романа. А вот знатоки Салтыкова-Щедрина открывали для себя новые отвратительные и страшные грани Иудушки. Погружение в бездну Наверное, именно этого чувства отторжения и гадливости добивался режиссёр, чтобы показать всю глубину омерзительности Иудушки, которого иногда называют самым жутким персонажем мировой литературы. И надо отдать должное Юрию Котову, во всей красе представившего всю ужасающую сущность своего героя. Его Иудушка – целеустремлённый паук с изрядной долей фарисейства, оплётший своей паутиной весь дом и с улыбкой и ласковыми словами пожирающий всё и всех вокруг себя. Его причудливое поведение вызывало в зале одновременно брезгливость и нездоровый смех. Он, летая по сцене в непонятных лохмотьях и рассуждая о долге и боге, напоминает назойливую муху, от которой не отмахнуться. Несуразное одеяние Иудушки взметает пыль со сцены, и образ пропылённого дома Головлёвых становится практически осязаем. Художник Борис Шлямин нашёл необычное решение, в котором на впечатление играет всё – от нелепых одеяний и шуршащих псевдолистьев до вертикально поставленных скамеек, на которых умирают герои, «заботливой Иудушкиной рукой» укрытые какой-то ветошью. Сценография создаёт душную, пропылённую, гнетущую атмосферу. Грязное истлевшее тряпьё, истлевшие души, беспросветная тоска и уныние, которые время от времени разрывает истеричное «кудах-тах-тах», во всю мощь исполненное героями, залитыми вспыхнувшем на несколько секунд неожиданно ярким светом. Но свет лишь делает более глубокой тьму. Ансамбль Все актёры выкладываются по полной. Непонятно, как можно существовать в атмосфере постоянной истерии и не сойти с ума главному герою. Работа Елены Турковой впечатляет надрывом и болью, которая превращается в безразличие в сцене, где она играет мёртвую маменьку. А вот Анатолий Фирстов внёс ноты юмора в своих троих героев, придав спектаклю некую пикантность. Великолепен Сергей Кабайло в роли Стёпки-балбеса, а Алексей Хореняк показал своего Павла настолько страдающим, что хочется отогнать от него прочь «кровопивца»-Иудушку, своими иезуитскими нравоучениями омрачающего последние часы брата. Интересно наблюдать за противостоянием живущих в головлёвском доме женщин – экономки и ключницы: Светлана Кабайло и Елена Сметанина показали всю безнадёжность и безрадостность существования героинь в этих стенах. Такие разные судьбы, а финал один – погружение в болото, из которого нет выхода. В пучину отчаяния погружается и зритель, с ужасом находящий в себе черты Иудушки. А может быть, именно этого и добивался режиссёр? (16+)
