«Жанна на костре» Онеггера стала центральным событием Дягилевского фестиваля в Перми
Первые 15 минут музыки нет, но есть очень хороший театр. На сцене – школьный класс, девочки дописывают контрольную, аккуратная училка ходит между парт и строго зыркает на списывающих. Тоталитаризм, угнетение. Но за окном ласково шумит город, ездят машины и лают собаки. Хочется туда, только бы дождаться звонка. Зритель тоже чувствует себя школьником, не решившим контрольную. Потому что кресла в партере стоят так же, как парты на сцене, – только через оркестровую яму, где скучают Теодор Курентзис и его оркестр. Ярусы по бокам пусты, туда нельзя купить билет. Хуже того, они ограждены сеткой. Потом на эти места приведут хор. Звонок звенит, класс пустеет, а музыки все нет. Три саксофониста в оркестровой яме ковыряют в носу. Появляется хромой замухрышка со шваброй. Что должен уметь хороший актер? Всё. Уборка класса превращается в немой концерт. Подмести, вытереть тряпочкой парту – неужели это можно делать так красиво? Бедный хромоножка, он должен еще и вытащить из класса все парты, все стулья? Радиомикрофон передает тяжелое дыхание. Но вдруг оказывается, что дело не в штатном расписании – маленький уборщик одержим одному ему ведомой идеей. За это бы директор его не похвалил: мебель выброшена в коридор, бедолага рушит учительскую доску заодно с портретом какого-то вождя. Антитоталитаризм, попрание скреп. В руках уборщика появляется железная цепь и звенит так художественно, что композитор Онеггер от зависти ворочается в гробу. Бунтовщик заматывает цепью дверь. Он что-то задумал. Вступает оркестр. Если бы драматическая оратория Артюра Онеггера на сюжет Поля Клоделя «Жанна д’Арк на костре» была художественным фильмом, пересказывать дальнейшее было бы бессовестным спойлером. И кое-что общее со знакомым нам кино в спектакле есть: директора школы, который, встревоженный, является к запертой двери и уговаривает уборщика прекратить разгром, играет Дени Лаван. Вот новая арт-персона Пермского края, а почему нет? Правда, декорация устроена так, что знаменитому киноактеру на протяжении всего спектакля отведена одна восьмая сцены, а роль не требует особого эксцентрического таланта. Все-таки в оригинале Клоделя персонаж – монах. Поэтому Дени Лаван радует публику на поклонах, когда ему наконец доводится выйти на авансцену. Но пора и сказать, кто играет взбунтовавшегося уборщика – Одри Бонне, воспитанница Парижской консерватории, утонченная актриса театра и кино. Семь восьмых сцены принадлежит ей и только ей. Там именно ей приходится носить столы, взламывать пол, разбрасывать плиты, копать землю и декламировать Клоделя – резким и низким гортанным тоном. Едва ли девственная пастушка из Орлеана, возглавившая полки, сожженная на костре и ставшая символом Франции, говорила так, но ораторию Онеггера по традиции исполняют большие актрисы – от Иды Рубинштейн до Марион Котийяр. Одри Бонне нимало не портит их список: к драматическим умениям она добавляет комплекс качеств современного артиста-перформера: половину спектакля она проводит обнаженной, и ее тело кажется одновременно сильным и беззащитным. Духовность и телесность. Тело как текст. В чем смысл спектакля? Этого пока не объяснил никто, в том числе Ромео Кастеллуччи, хотя его интервью имеются в избытке. Уборщик вообразил себя Орлеанской девой, а потом дематериализовался в земле так, что даже полиция его не обнаружила. Но почему по ходу раскопок из-под земли появляется меч? Откуда притащили мертвого коня? Почему на занавесе возникает имя актрисы, а не героини? А трехцветный флаг, в который она оборачивается, – это что, Je suis Charlie, акция в «Фейсбуке», только теперь про пастушку Жанну? Есть режиссеры, которые четко отвечают на вопросы, но при этом делают плохой театр. К нашей радости, Ромео Кастеллуччи – обратный случай. Его спектакль полнится театральной материей, в нем живут вертикаль и горизонталь, голос и тело, вода и земля, всё настоящее. Нет огня, имеющегося в сюжете: режиссер оставил его на долю сотрудника, Теодора Курентзиса. Как ни хороша сценическая картинка, спектакль поедается ушами, наступая на зрителя со всех сторон. Как это они так умеют, Курентзис и хормейстер Виталий Полонский? Массивный хор звучит словно ниоткуда, едва слышно – ритм французских слов вступает в тонкую игру с метром партитуры. А вдруг звенит весь театр. Солируют Свинья, Осел (вот зачем натянули сетку), прочие судьи подпевают куплеты – а что им остается делать, если всему этому гротескному сборищу режиссер места на сцене не нашел? Из ложи долетают Волны Мартено – аутентичный электромузыкальный инструмент, предписанный в партитуре, доставлен из Франции вместе с исполнительницей. Грегорианский хорал тянется вдоль ярусов нескончаемой линией, а с колосников в руки героине спускается лента – из сочетания видимого и слышимого образуется крест, можно в церковь не ходить. Пермь Автор – шеф-редактор издательства «Композитор»
