Монологи. Владимир Овчаренко

С современным искусством я впервые познакомился в конце 1980-х. Я тогда активно занимался бизнесом, время было очень интересное и неспокойное: инфляция, нестабильность. Иметь долларовые контракты и зарабатывать валюту казалось пределом мечтаний. И вот мне кто-то из знакомых сказал, что русские художники очень популярны на Западе, и что их искусство можно запросто продавать за доллары. Я потихоньку начал изучать эту тему и вскоре познакомился с Маратом Гельманом. Он к тому моменту уже сделал выставку «Вавилон» в Московском дворце молодежи, на которой показал молодых художников Украины и Юга России. Мы с Маратом очень много общались и даже обдумывали возможность открыть совместную галерею, но, в конечном итоге, этим планам не суждено было осуществиться. Сначала я открыл свою галерею «Риджина», а через три месяца он свою. Это был 1990 год. Когда я открылся, выяснилось, что долларовый дождь в русском искусстве закончился. В мире бушевал очередной экономический кризис, цены на искусство упали, и ажиотаж вокруг русских художников сошел на нет. Но мне сопутствовала удача: мне удалось познакомиться с гениальным художником Олегом Голосием. Дальше — больше! К участию в нашей первой выставке я пригласил художницу Наташу Турнову. Она согласилась, но у нее возникли сомнения, как ей лучше развесить свои картины, и она попросила помочь Олега Кулика. Так я познакомился и с ним. Сейчас все эти люди — звезды искусства, и мы в этом сыграли важную роль. Олег Голосий в квартире-мастерской в Коломенском, которую для художника снимал Владимир Овчаренко. Москва, 1990–1991 гг. Courtesy Владимир Овчаренко Сегодня я понимаю, что в начале девяностых во всем присутствовала особая энергия — в искусстве, в бизнесе, в политике. Мы были потрясающе невежественны во всем, что касалось мирового искусства. Ну, может быть Кулик немного знал о галереях, западном искусстве и прочем, но все мы жили какими-то отрывочными сведениями, хотя уже потихоньку начинали ездить по Европе. Были, конечно, люди осведомленные, вроде Виктора Мизиано и Иосифа Бакштейна, но таких были единицы. Интернета не было, никаких изданий о современном искусстве тоже. Мы были, мягко говоря, очень наивны, но нас распирало изнутри, и мы делали очень брутальные вещи, которые сегодня уже, наверное, вряд ли кто-нибудь сможет повторить. Скажем, выставку «Искусство из первых рук», во время которой работы художников держали солдаты внутренних войск, прятавшиеся за стенами, или анималистический фестиваль — тогда пространство галереи было отдано живым леопардам, а зрители сидели в клетке. Остался в истории искусства и проект Кулика «Пятачок делает подарки», запомнившийся тем, что мы разделали настоящую свинью прямо в галерее. До сих пор помню, какие страсти вокруг него бушевали… Фестиваль инсталляции «Анималистские проекты: леопарды врываются в храм», 1992. Анатолий Осмоловский. Галерея «Риджина» на Малой Черкизовской. Courtesy Владимир Овчаренко И хорошо, что власти было не до нас. Танки стреляли по Белому дому, Союз разваливался. Это сейчас любой конфликт сразу освещается в соцсетях, и все его обсуждают, а в те времена катаклизмы были частью повседневной жизни, можно сказать, в порядке вещей. Это, конечно, отражалось на искусстве. При этом ни у кого не было ностальгии по советскому прошлому. Всех интересовало только настоящее и будущее. Мне и сейчас в принципе больше интересно то, что будет. Не люблю жить воспоминаниями. Меня периодически спрашивают, был ли у меня какой-то план развития, когда я открывал галерею «Риджина». Разумеется, не было никакого плана! У меня был бизнес, а на галерею я лишь тратил деньги. Говорить о каких-то серьезных продажах в 1990 или в 1991 году было просто смешно. В одной книжке нас даже описывали скорее как культурный фонд, чем как коммерческую галерею. Но именно галереи в то время оказались главной опорой для художников, потому что поляна была очень скудная: ни центров современного искусства, ни государственных институций не существовало. Если сегодня выставка известного художника подразумевает использование большого выставочного пространства, то в то время это скорее всего была квартирка, в которой в двух комнатах жило искусство, а в третьей — сам художник. Протесты против акции Олега Кулика и группы «Николай» «Пятачок делает подарки» в галерее «Риджина». 11 апреля 1992 года. Courtesy Владимир Овчаренко Кстати, тогда никто не гонялся за грантами, хотя в России был Фонд Сороса, и можно было получить деньги. Я вообще не люблю, когда молодые художники тратят силы и энергию на поиски грантов, — особенно художники, работы которых уже заинтересовали коллекционеров. У меня буквально на днях был разговор с одним из таких парней. Я ему говорю: «Послушай, ты успешен, у тебя есть деньги. Съезди в Нью-Йорк, в Париж, посмотри, как там всё крутится». А он хочет уехать по гранту и жить три месяца в какой-то европейской деревне в полном захолустье! Это, на мой взгляд, признак глубокой провинциальности. Есть у нас среди художников и любители социализма, рекламирующие в журнале шмотки от Louis Vuitton. Хочется сказать им: «Ты борешься с капиталистами на их милостыню!». Ха-ха. Вернемся к разговору о рынке. Уже в девяностые стали появляться первые корпоративные коллекции: у «Инкомбанка», группы компаний «РИНАКО», например. Но в тот период это было еще не очень интересно с точки зрения бизнеса. Да и коллекции эти со временем растворились, а что-то серьезное стало появляться лишь в 2003 году. Тогда активно пополнять свои собрания начали Владимир Семенихин и Игорь Маркин. Они делали это в больших объемах и, что самое главное, публично афишировали свою деятельность — устраивали выставки, и это, конечно, всколыхнуло рынок. Потом за ними потянулись и другие коллекционеры, а в 2005 году уже состоялась первая Московская биеннале современного искусства. Все это, безусловно, тоже дало эффект. Именно тогда мировое сообщество вновь заинтересовалось российским арт-рынком. Кроме того, появилось богатые русские, которые интересовались и местным, и зарубежным искусством. К нам активно повезли западных художников, начали осуществляться серьезные сделки. Апология застенчивости, или Искусство из первых рук, 1992. Борис Орлов, Олег Голосий, Дмитрий Гутов, Александр Косолапов, Юрий Лейдерман, Иван Чуйков, Семён Файбисович и др. Галерея «Риджина» на Малой Черкизовской. Courtesy Владимир Овчаренко Самый пик, наверное, пришелся на 2007 и 2008 год. Мы стали частью общемирового художественного процесса: выставляли у себя западных художников, участвовали в международных ярмарках. После 2014 года ситуация, к сожалению, сильно изменилась. Тогда никто не задумывался, русский ты художник или нет, мы были частью единого мира, работали с ведущими западными кураторами, директорами музеев, галеристами. В 2010 году у нас появилась идея открыть галерею в Лондоне. Тем более, к тому времени уже очень много русских уехало на Запад. Вот мы и подумали, что им будет интересно русское искусство. Однако наша идея оказалась не очень удачной. Как выяснилось, те, кто уехали в эмиграцию, старались максимально дистанцироваться от России и всего русского. У них появились абсолютно другие проблемы. Словом, нам пришлось свернуть эту деятельность. К тому же, нам тогда стало ясно, что осуществить успешную внешнюю экспансию невозможно, не имея крепкого плацдарма у себя на родине. Когда иностранцы узнавали, что у нас не сильно развит рынок искусства, и сами русские не очень-то заинтересованы в покупках, они задавались логичным вопросом, зачем такое искусство им. Сегодня российский арт-рынок, безусловно, вырос по сравнению с девяностыми. Если где-нибудь в 1994 году объем всего рынка я оценил бы, скажем, в миллион долларов, то сейчас эта цифра раз в двадцать пять больше: возможности финансирования проектов выросли, самих художников стало побольше. Это, как мне кажется, очень хорошо. Все больше ребят объявляют себя художниками, начинают творить, а так бы протирали штаны в каком-нибудь офисе. Проблема только в том, что мы до сих пор пребываем в изоляции, и никакой интернет в этом случае не заменит живого общения. Если ты хочешь конкурировать в мировом масштабе, ты должен четко представлять, что творится в главных культурных центрах — в Нью-Йорке, Берлине, Лондоне и Париже. Теперь уже и в Азии появились есть свои центры — такие, как Шанхай и Пекин. Не зная, что там происходит, не понимая всего этого, игнорируя или, наоборот, противопоставляя этому свое творчество, ты просто останешься за бортом. Первая выставка в Regina Gallery, 2010. Лондон. Семён Файбисович. Отверженные. Courtesy Владимир Овчаренко У нас сейчас даже нет полноценного высшего учебного заведения, которое бы готовило современных художников. Все имеющиеся институции — это все-таки дополнительное образование, а в государственных училищах и вузах вам в лучшем случае про Уорхола расскажут. Но его уже пятьдесят лет нет с нами, а в том же Нью-Йорке каждый день происходит что-нибудь новое. Поэтому всегда велик риск, что наш молодой художник сделает что-то, что до него уже создали пять-десять лет назад. Но это не его вина. У него просто нет актуальной информации. Даже в нашей специализированной художественной прессе порой пишут так, как учил советский учебник по искусствознанию. Поэтому мы так часто видим, что молодежь, которая уезжает учиться на Запад, назад уже не возвращается. Я всегда боролся и буду продолжать бороться за развитие отечественного арт-рынка. Вот, например, в 2010 году я выступил одним из организаторов ярмарки современного искусства Cosmoscow, хотя сейчас она уже не ассоциируется с моим именем. На первую ярмарку к нам приехали галереи мирового уровня — участники Art Basel и Frieze, и им очень понравилось. Я вышел из проекта, и сейчас эта ярмарка превратилась в событие для местных деятелей, хоть они, конечно, очень стараются. Благотворительный аукцион HELP КРЫМСК, 2012 Галерея Red October. Courtesy Владимир Овчаренко Мы же пошли дальше: в 2013 провели первый аукцион VLADEY. Толчком ему послужила трагедия в Крымске, во время которой наводнением снесло сотни домов, и очень много людей погибло. Это событие настолько тронуло нас, что мы буквально за четыре дня собрали благотворительный аукцион. Продали тогда на €170 тыс., и я подумал: «А что? Ведь аукцион — это в принципе неплохая идея!». Хотя, конечно, я понимал, что успех благотворительного аукциона — это не показатель. Люди покупали, потому что хотели помочь, и было не совсем ясно, где реальная цена картины, а где — благотворительность. Так мы сделали настоящий, серьезный аукцион, и сразу все получилось. Бывает так, что совпадает правильное место и время, дружная командная работа и прекрасный результат. То, что сегодня делает VLADEY, необходимо для всех участников: и для авторов, и для покупателей. У нас все открыто: во время аукциона идет прямая трансляция, все могут видеть цену на произведения искусства. Так возникают новые рыночные ориентиры. Моя задача как артдилера — находить хорошие произведения искусства по справедливой цене, и пока что мне это удаётся. По крайней мере, с начала девяностых и по сей день за мной никто не гоняется и не кричит: «Слушай, что за дерьмо ты продал мне пятнадцать лет назад?». Надеюсь, что и в будущем у меня получится сделать так, чтобы приобретенное с моей помощью искусство радовало своего обладателя.