«Через смех о серьезном». Андрей Федорцов о любви, вранье и жирном Гамлете

«Парадокс: век у нас продвинутый, а «царствуют» дилетанты. Поют – без голоса, ездят – без прав, лечат – не имея достаточных знаний. В итоге происходят страшные ошибки», – считает Андрей Федорцов, заслуженный артист РФ, вскоре отмечающий юбилей. Как же избежать засилья неумех? Об этом – в интервью с автором запоминающихся образов. Каждая роль, как последняя Елена Данилевич, SPB.AIF.RU: – Андрей, прежде чем стать артистом, вы перепробовали множество профессий: от моряка до фермера. Как же в итоге пришли в кино и театр? Андрей Федорцов: – Все мои профессии не случайны. Так, у меня был друг, который всю жизнь хотел иметь свою ферму. Уже собрал документы – и трагически погиб. Я пошел вместо него, даже учился продвинутым технологиям в Италии. И хотя потом понял, что земля, урожаи – не мое, это не прошло бесследно. Да и все, чем занимался, для меня важно. А работал я администратором в рок-клубе, директором в зоосервисе, машинистом сцены, электриком, ремонтировал квартиры, издавал поэтический журнал. Также с отличием закончил мореходку, ходил в Европу на большом контейнеровозе. Служил в армии, где и начался для меня театр. В части у нас был оркестр, устраивались праздники, и мне понравилось быть на сцене, через смех говорить о серьезном. Поэтому когда в 28 лет решил идти в Театральную академию, не пришлось даже ничего учить. Просто выдержал конкурс и поступил. Меня взял на свой курс Дмитрий Астрахан, и в сентябре я уже играл в Театре комедии. Считаю – судьба. – Ваши герои подкупают своей органичностью. А что помогает сделать вымышленные персонажи достоверными? – Стараюсь на сцене, в кадре не врать и не халтурить. Эдит Пиаф однажды спросили, как ей удается петь так, что весь зал рыдает. «А я не вру», – ответила великая артистка. Это точная формула успеха большого художника и настоящего мастера. И я тоже, неважно, играю в комедии или мелодраме, пытаюсь ее придерживаться. – Вряд ли столь высокие требования предъявляют к себе, например, участники телесериалов, длящихся годами. Вы тоже участвовали в «Убойной силе», которая шла шесть лет. – В этом фильме мне не стыдно ни за одну из 65 серий. На каждую у нас отводилось по 20-25 дней подготовки. Ставили их лучшие режиссеры, которые блистают и сегодня. Автор книги Андрей Кивинов, руководители проекта за всем следили и оперативно вносили исправления. Так что это без натяжек картина со знаком качества. Сейчас же, согласен, многие из таких лент куют, как подшипники на конвейере. Появилось даже определение – быстрое кино. На серию – 15 минут киношного времени, а это сумасшедший темп. Репетиций нет, монтаж клиповый, консультанты тоже отсутствуют, хотя раньше именно они серьезно работали с артистами, добиваясь органичности. Режиссер смотрит на часы, потому что у него куча объектов, актеры тоже постоянно в телефоне, будто просто заскочили на площадку. Играют механически, без души – авось получится. – Сейчас лето, и многие артисты отправляются на гастроли по городам и весям. В народе это называется «чес». Есть антреприза и у вас... – А вот здесь не согласен. Во всех своих спектаклях я выхожу и трачу сердце каждый день. И перед каждым поднятием занавеса, как перед боем, все мы беремся за руки. Кстати, то, что называется «чесом», организовать сегодня тоже непросто. Откровенно тяжело работать и для разной публики, в постоянно меняющихся театрах. За два часа, образно говоря, надо «взорвать бомбу», сделать так, чтобы люди хлопали и кричали: «Браво!». Спектакль «Последний любовник», например, мы готовили год и четыре месяца. Репетировали постоянно. Однажды кто-то поинтересовался: «Когда премьера?». Я не выдержал: «Еще раз спросишь – не будешь играть. Когда все по максимуму сделаем – тогда и назначим». Это наш принцип, говорю без всякого пафоса. Вообще не понимаю, как государственные театры вытаскивают на посредственную постановку миллионы из бюджета, а через год-два ее снимают из репертуара, потому что зрители не ходят. Это и называется – халтура. Без шуток «ниже пояса» – Ваши герои часто простоваты, трагикомичны. А что сложнее играть – комедию или трагедию? – Однозначно комедию. Считаю, что эксцентрика – самый сложный жанр, высший пилотаж. Это понимание дал нам и Чаплин. У нас народ почему-то думает, раз комедия – легко, не подозревая о тяжелом труде. Почитайте Райкина, он пишет, как это сложно, рассмешить публику и удерживать ее внимание. Также уверен, что у любого драматического артиста должно быть чувство юмора. Посмотрите: знаменитые Миронов, Джигарханян, Леонов, Евстигнеев – все они трагикомичны. Я хорошо знал Александра Демьяненко, «Шурика», работал с ним в Театре комедии. Он мечтал о серьезной роли. Анатолий Папанов мог блестяще озвучить Волка из «Ну, погоди!» и на разрыв сыграть в «Холодном лете пятьдесят третьего». Вот какой диапазон надо держать, к чему стремиться! Мы пытаемся не уронить эту планку. В наших спектаклях, говорю ответственно, нет ни одной шутки ниже пояса, оголенных «пятых точек». Хотя за последние пять лет немало «Золотых масок» взяли как раз работы, где показаны насилие, наркотики, нетрадиционные отношения. Для меня же высшая похвала, когда зрители удивляются: нет пошлости, скабрезности, а весело. – Однажды вы признались: хотели бы работать в театре, кино, но... инкогнито, чтобы никто не знал. Это как? – Это без амикошонства, панибратства – ненавижу такое отношение. Для меня главное в человеке – не известность, важная должность, а чтобы был специалистом. Сантехником, врачом, электриком. Кстати, знаю таких профи: к ним сложно записаться, вызвать – очередь на месяц вперед. Я тоже стремлюсь дойти до сути вещей, которые мне нравятся. Несколько лет назад стал архитектором собственного дома и понял, как это здорово, проектировать и строить. Не оставляю морское прошлое и недавно в международной школе сдал очень сложный тест по навигации. Там надо ответить на все вопросы и разбираться в течениях, поправках на ветер... Экзамен трудный, но правильный, потому что на море мелочей не бывает. Горжусь, что у меня есть соответствующие права, и я могу управлять яхтой размером до 17 метров. К сожалению, сегодня век дилетантов. Поют – без голоса, ездят – без прав, лечат – не имея достаточных знаний. В итоге страшные аварии, ошибки... Гамлет – толстый, лысый, жирный? – Вы мастер переиначивать роли. Вот и хрестоматийного Хоботова из «Покровских ворот» сделали не подкаблучником, а решительным человеком. Откуда такая уверенность? – Многие знают знаменитый фильм Михаила Козакова, но есть еще одноименная пьеса Леонида Зорина. Там видна эта линия, и я за нее ухватился. Потому что это не только проблема Хоботова, который под каблуком у властной жены. Это драма всего поколения 70-х, находившегося под мощным идеологическим и финансовым прессом. А человек должен быть свободным. Так, если в семье пропали чувства, надо расходиться, даже когда есть дети. Иначе ребенок будет видеть нелюбовь родителей, что стократ хуже. Не любишь – уходи, все равно ничего хорошего не получится. Образом Хоботова я это доказал. Под конец он становится мужчиной и ведет любимую в загс. Мне потом многие говорили, что это правильный финал, ведь искусство должно дарить надежду. – Вскоре у вас юбилей. Знаю, что вы в подарок хотели бы получить роль антиГамлета. Расшифруйте, пожалуйста. – Читал, что в театре Шекспира был артист весом под 180 кг. Огромный, с полным лицом, животом. И он играл Гамлета. Это интересно. Потому что если разбираться, какая черта преобладает в характере принца датского? Нерешительность. Он знает, кто убил отца, но тянет – «быть или не быть»? Не понимаю Смоктуновского в этой роли: красавец, образован, прекрасно фехтует – и полная неуверенность в себе. Я же хочу сыграть Гамлета жирного, как у Шекспира. Толстяка с одышкой, бесконечной едой. И вдруг он решает научиться биться на шпагах, распутывает весь клубок. А потом умирает, наказав злодеев. Вот это герой! Если бы получилось, было бы здорово. О такой роли я мечтаю. К предстоящему же юбилею отношусь спокойно, как к смене цифр. Вот новый спектакль, который выпускаю к дате, – это важно. Потом что театр для меня самое главное. Повторю, во всех своих спектаклях я выхожу и трачу сердце. Надеюсь, так будет еще долго.