«Эрмитаж напоминает о прелести забытых вещей» – Михаил Пиотровский о выставке «Мебель для всех причуд тела»
Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский рассказывает, почему нельзя пропускать выставку «Мебель для всех причуд тела». Экспозиция стартует уже в эту субботу, 11 августа, и продлится три месяца. Один из элементов миссии Эрмитажа – уточнять привычные для общества представления и иногда исправлять уже сложившиеся, но крайне упрощенные репутации. У новой грандиозной выставки есть две такие темы: стиль эклектики и император Николай Первый. «Эклектика» – использование и соединение различных исторических стилей – давно уже является в публицистике ругательным словом. Его вариант – «эклектизм» как бы более респектабелен и звучит несколько уважительнее. Эрмитаж давно уже использует серьезный термин – «историзм» и под его эгидой делает частые выставки. Очередная – представляет русскую мебель, стили которой не только хронологически, но и эстетически связаны с императором Николаем Павловичем, его вкусами и художественными пристрастиями. Николаевским можно назвать не только своеобразный ампир, но и николаевскую готику, и романтизм, и русское рококо. Знаменитый «русский стиль» тоже восходит к вкусам Николая. Император сознательно пытался определить направление развития культуры, задать определенные образцы и сделать их общераспространенными. Такие стремления и политику можно сколько угодно критиковать, однако именно их результатом стало превращение Эрмитажа в публичный музей и возведение для него здания-шедевра (Новый Эрмитаж). В других областях стандартизация высокой эстетики имела и положительные и отрицательные стороны. Отрицательные – включая знаменитое «православие, самодержавие, народность», – у всех на слуху. О положительных надо напоминать, что Эрмитаж регулярно и делает. Ориентиром для императора, а за ним и общества, стал историзм – любовь к различным историческимстилям и включение их элементов и «архетипов» в жизнь и быт России XIX века. Увлечение историей, всякой разной, но главное – западной, делало русский правящий и средний классы более причастными к многовековой эстетической традиции. Мы как бы осваивали как свое средневековье, готику, ренессанс, эпоху Людовика XVI, рококо, турецкий и китайские вкусы. Все это было, конечно, вторичным и, наверное, по праву вызывало у потомков, а иногда и современников, насмешку, но это же обогащало жизнь, и именно это вызывало в качестве реакции интерес к собственным, русским традициям и вовлечение их в сферу художественного творчества и художественного производства. Историзм сродни недавно пережитому нами постмодернизму, который тоже стилизовался под прошлые эпохи и стили, но делал это уже подчеркнуто иронично, заменяя восторг и любование насмешкой и ерничаньем. Однако и тут и там речь идет о важном процессе освоения культурного наследия в его формах, пригодных не только для дворцов, но и для жилых домов. Наша выставка, во многом связанная с традициями Зимнего дворца, хорошо показывает эти два мира – Двора и общества. Новые ритуалы и традиции сказались в больших и в мелких вещах. Дворцовый стиль торжественен и не очень удобен; жилой быт явно стремился к уюту. Недаром в эту эпоху самые популярные и разнообразные предметы – это разные диваны, кушетки, оттоманки, пуфы... Название выставки – цитата, несколько простоватая, но отражающая суть (это цитата из повести «Маскарад» писателя Николая Павлова – Прим.ред.) Стиль менялся. Иногда для того, чтобы александровский классицизм превратить в николаевский уют, достаточно было навесить на строгую мебель красного дерева «золотые» украшения из бронзы и даже из папье-маше. Другой популярный предмет – конторки. Бюрократизм старался выглядеть изящно.Когда много лет назад в Николаевском зале была развернута выставка о европейском историзме, глядя на ее экспонаты, думалось – и в этой обстановке жили импрессионисты! Таким был быт людей, революционизировавших наш взгляд на мир. Мебель, подобная той, которая выставлена сейчас в Манеже Малого Эрмитажа, окружала Тургенева, Достоевского, Толстого, Гоголя, Лескова и персонажей их произведений. Слова и вещи позволяют понять друг друга, а еще – особенности русского менталитета и дух русской классической литературы. Символы этого времени – Исаакиевский собор, Александровская колонна, Коттедж в Петергофе, это имена: Монферран, Штакеншнейдер, Тон, Гамбс. Это – новое прочтение античности, средневековья, готики, французской куртуазности, китайской самоуверенности, османской и персидской роскоши. Это – поиски русских корней. Все упомянутое и многое еще запечатлено не только в экспонатах этой выставки, но и в залах и в архитектуре Зимнего дворца и Эрмитажа. Наш музей, возродившийся из пепла после пожара 1837 года, является высочайшим памятником эпохи историзма. Неудивительно, что именно Эрмитаж сегодня, в очередной раз, напоминает о прелести вещей, забытых и сочтенных однажды ненужными для дальнейшего развития. На развитие работает, на самом деле, все, даже если это не всегда осознается современниками или потомками. Текст был написан Михаилом Борисовичем для выпущенного к выставке каталога «“Мебель для всех причуд тела”. Эпоха историзма в России» (автор научных текстов в нем – Наталья Юрьевна Гусева) и публикуется с разрешения музея.
