Загадки гениев: что скрывает Русский музей в Петербурге
Про императора Александра III говорили – «суровый вояка». А он вместе с женой обожал картины. Выкупал у меценатов и художников со словами: «Это – для будущего музея».
Мечту отца воплотил уже Николай II – так 125 лет назад в Санкт-Петербурге и появился Русский музей.
Огромный комплекс, полный мифов и легенд: часть из них тоже стала культурным достоянием. Но правда – еще ярче.
Зависть, слезы, ребусы: обратная сторона полотен
В семи корпусах музея собрана самая большая в мире коллекция русского искусства. Главное здание – Михайловский дворец. Сегодня его, в первую очередь, знают как место, где можно увидеть известные полотна.
Например, посетители подолгу сидят у «Бурлаков на Волге». В музее даже ходит история о том, как однажды картину привезли в Самару – и кто-то из зрителей даже… заплакал. Так как был потомком тех самых рабочих.
Правда, «Бурлаков» не было бы, не отправься однажды Илья Репин на прогулку с товарищем. Художник, кстати, не очень любил выбираться в люди, долго от променада отказывался. В итоге поехал-таки в Рыбацкое: сегодня это – один из районов Санкт-Петербурга. Там и увидел, как жутко и тяжело тащат на себе баржу наемные крестьяне.
«Впервые, когда он увидел бурлаков, он задал своему товарищу вопрос: «Кто это такие?». И он ему ответил: «Это бурлаки». И Репин делает свое замечание: «Надо же. А у нас в Чугове бурлаками называют холостых бездомных мужчин»…» – рассказала заведующая экскурсионно-лекционным отделом Русского музея Валентина Горлова.
Потом художник отправился на Волгу, поселился рядом с бурлацкими хижинами, с кем-то из рабочих даже подружился. «Одиннадцать бурлаков топчут землю ногами» – так впоследствии Репин описал свою работу. У нее сразу нашлись поклонники – среди которых был Федор Достоевский – и те, кому картина резко не понравилась. По легенде, высокопоставленный чиновник даже обвинил Репина в том, что тот, дескать, написал о способе транспортировки, который уже не актуален: да и кто, мол, захочет смотреть на этих «лапотников».
Тем не менее смотрят уже второй век – на первый в мире групповой портрет русских крестьян.
Еще один зал Русского музея делят сразу две знаменитости – «Девятый вал» Ивана Айвазовского и «Последний день Помпеи» Карла Брюллова.
Историю моряков, терпящих бедствие, Айвазовский написал за один световой день. Он вообще работал всегда по памяти – делал только пометки по цветам волн и неба в блокноте, гуляя по побережью. А еще его «Девятый вал» – это загадка, ключ к которой художник оставил внимательному зрителю: спасутся ли люди? Кажется, все-таки да.
«Девятая волна – она самая мощная, самая большая. Если мы с вами зрительно проведем линию вперед, то она – волна – проходит мимо людей, терпящих бедствие. А следующая волна идет прямо на моряков. Но она уже не девятая, а десятая – значит, не такая мощная и сильная», – поясняет заведующая экскурсионно-лекционным отделом Русского музея Валентина Горлова.
Огромный сосед Айвазовского – «Помпея» – занимает почти всю стену напротив. Картина одной из первых оказалась в собрании Русского музея – в 1898 году, когда его торжественно открыли.
Среди лиц на полотне есть одно особенное – это лицо автора. Карл Брюллов вписал себя так, чтобы и спустя века узнавали: он – кудрявый юноша с кистями и красками, который стоит у лестницы и в последний раз окидывает горящий город взглядом.
Буквально через стенку висит еще более крупная картина – высотой с двухэтажный дом. Это «Медный змий» Фиделио Бруни. Долгое время ходила легенда, что он написал ее из зависти к славе Брюллова. Поэтому тоже взял библейский сюжет за основу, а размером холста, мол, и вовсе коллегу оставил далеко позади.
Однако сотрудники музея этот миф развенчивают: говорят, оба художника знали, что равновелики.
Бедный, бедный Павел
В Михайловский замок – еще один корпус музея – туристы приходят искать призраков. Вернее, одного: императора Павла Первого. Хозяина мрачного бастиона. За двухвековую историю здание обросло собственной мифологией.
Когда-то его, и правда, окружал ров, а ворота поднимались и опускались. Молва шепталась: это потому, что у царя мания преследования. Он боится заговоров, хочет спрятаться от мира, поэтому и задумал себе не дом, а настоящую цитадель.
«На самом деле все эти бастионы, подъемные мосты и пушки появились только уже в процессе строительства здания. А первоначально проектом совершенно не предусматривались. Связано их появление было с тем, что в ноябре 1798 года Павел Первый был избран гроссмейстером Мальтийского ордена», – объясняет сотрудник Михайловского замка Владимир Пучков.
Мальтийский крест притаился в Тронном зале. Не все туристы замечают его: для этого приходится высоко поднимать голову.
Считалось, что международный Мальтийский орден – организация рыцарская: а человеку в доспехах, конечно, нужен замок. Отсюда – средневековый стиль павловской резиденции. Пушки, которые ее окружали, стреляли всего один раз: во время церемонии освещения здания.
Мало того – в день переезда в 1801 году император издал особый указ.
«Разрешалось всем желающим посещать Михайловский замок и его осматривать. Лишь только предписывалось, чтобы «бродяги и пьяный люд не болтались, а впрочем никого не останавливать», – подчеркивает Владимир Пучков.
Этот документ снова идет вразрез с «официальным» обликом императора – он же, якобы, занимался только муштрой и парадами.
Историю Павла Первого, считают историки, писали его убийцы – чтобы оправдать расправу. Поэтому его в народе долгое время знали как человека не в себе – он, мол, и замок себе построил, лишь бы «съехать от мамы» – императрицы Екатерины Второй. Это тоже миф. Однако с родительницей у Павла, действительно, были напряженные отношения: он не мог простить ей свержение отца, да и престол матушка, которая пообещала быть исключительно регентом при сыне, не отдавала целых 42 года. Не доверяла.
«Никаким сумасшедшим Павел не был. Сейчас ни один из исследователей, занимающихся павловским временем, эту версию не поддерживает. Павел получил очень хорошее образование. Знал несколько иностранных языков, свободно говорил по-немецки и по-французски», – утверждает Владимир Пучков.
В Михайловском замке Павел прожил всего сорок дней – был убит заговорщиками. Сегодня по их маршруту водят туристов: пройти придется по холодной винтовой лестнице, которая ведет прямиком в покои императора. Они сегодня закрыты на реставрацию. Но дух Павла словно еще бродит по роскошным залам – такое магическое и гнетущее впечатление они производят.
Хрупкая натура
Из окон Михайловского замка можно увидеть Летний сад – он тоже входит в комплекс Русского музея и долгое время был домом для мраморных скульптур. Их в страну привез Петр Первый. Но сегодня они покинули аллеи: иначе бы не выжили.
«Судьба нашей коллекции абсолютно уникальна, – отмечает хранитель скульптуры Летнего сада Галина Хвостова. – 300 лет она стояла на открытом воздухе, это коллекция императора и ровесница города».
Более века мрамор – материал все-таки нежный – пребывать на открытом воздухе не может. Тем более, в сыром Петербурге. Но спасать скульптуры пришлось не только от климата, но и от… горожан. Причем, в разные века.
Петр Первый из-за рубежа привез мраморных амуров и сатиров, чем немало удивил публику: до этого скульптуры в России не было вообще. Из-за такого пристального внимания у изваяний откалывались пальцы, копья и цветы. Например, руку древнеримской богини Цереры неоднократно чинил лично Василий Демут-Малиновский – знаменитый скульптор девятнадцатого века.
«Первые русские мастера учились на скульптуре сада. Они приходили в сад и рисовали ее. Последователи Петра считали своим долгом заказывать им произведения из мрамора. То есть, Летний сад явился тем зерном, из которого выросла русская скульптура вообще», – рассказывает хранитель скульптуры Летнего сада Галина Хвостова.
Сильнее всего от рук людей изваяния пострадали в 1979 году. Тогда ночью неизвестные пробрались в Летний сад и сбросили с десяток бюстов на землю.
Культурную общественность случай глубоко потряс, а для ученых это стало точкой невозврата: петровские скульптуры увезли в Русский музей, где отреставрировали и оставили в запасниках.
Опустевший сад потом год за годом наполняли точными копиями – их сделали из мраморной крошки и полимера. Сегодня их берегут и каждую осень укрывают от пыли и влаги – помещают в защитные короба до весны.
Оригиналы на свободу все-таки выбрались – но под крышей Михайловского замка. Для них выделили три зала, а также свободно расставили у лестниц и проходов.
Швы и другие «раны» на скульптурах видны: но есть и благородные мраморные прожилки – свидетельство солидного трехсотлетнего возраста. Живется им, говорят сотрудники музея, неплохо. Разве что – тесновато.
Все-таки молчаливым богиням всегда нужен воздух.