В день рождения Владимира Митрофановича 24 августа по новому стилю вспоминаем, каким он был депутатом и человеком.

Убийца Распутина

Пуришкевич имел одну большую причину ненавидеть Распутина: депутат Госдумы любил Россию и, что важно, был монархистом. По мнению Пуришкевича, старец бросал тень на царскую фамилию и тем самым ставил под угрозу всю страну.

Отправляясь к Румынскому фронту, Пуришкевич вспоминал: «Глубокая ночь. Вокруг меня полная тишина. Плавно качаясь, уносится вдаль мой поезд. Я не могу заснуть; впечатления и события последних 48 часов вихрем проносятся вновь в моей голове, и кошмарная, на всю жизнь незабываемая ночь встает ярко и выпукло пред моим духовным взором.

Распутина уже нет. Он убит. Судьбе угодно было, чтобы я, а не кто иной избавил от него Царя и Россию, чтобы он пал от моей руки».

Депутат Госдумы

Владимиру Митрофановичу как депутату принесли славу его хулиганские выходки. Он нередко лез драться и оскорблял других парламентариев. За это его нередко выгоняли с заседаний.

В своих воспоминаниях начальник одной из канцелярий Государственной Думы Я. В. Глинка так охарактеризовал Пуришкевича: «Он не задумается с кафедры бросить стакан с водой в голову Милюкова. Необузданный в словах, за что нередко был исключаем из заседаний, он не подчинялся председателю и требовал вывода себя силой. Когда охрана Таврического дворца являлась, он садился на плечи охранников, скрестивши руки, и в этом кортеже выезжал из зала заседаний».

Пуришкевич, в отличие от многих однопартийцев, выступал за законодательные функции Госдумы (другие черносотенцы выступали за совещательные), за парламентский способ решения проблем. В отличие от очень многих правых Пуришкевич был способен гибко менять свою позицию в зависимости от конкретной ситуации.

Ненавистник Алисы Гессен-Дармштадтской (Александры Фёдоровны)

Александру Фёдоровну, жену Николая II, не любили очень многие. Изменяет мужу с Распутиным, шпионит на врага, назначает вместе с любовником министров-марионеток кайзера — вот такого рода слухи ходили про русскую императрицу. У Александры Фёдоровны действительно было большое влияние на мужа. По мнению Владимира Пуришкевича, эта женщина вела Россию к революции:

«Александра Федоровна распоряжается Россией, как своим будуаром, но назначаемые на министерские посты, благодаря ей и Распутину, люди чувствуют себя настолько не прочно, что даже не переезжают на казенные квартиры, а остаются на своих частных.

Неужели Государь не в силах заточить в монастырь женщину, которая губит Его и Россию? Неужели Государь не видит, куда она толкает нас? Как дискредитирует она монархический принцип и позорит самое себя. Бог мой, как я понимаю при чтении воспоминаний Бисмарка его ненависть к Императрице — жене Вильгельма I».

Враг социализма и обожатель России

Пуришкевич так отвечал небезызвестному Плеханову: «Вы мой политический враг, но я знаю, что Вы любите Россию. И это сознание внушает мне глубокое доверие к Вам. Я — монархист, я — убежденный монархист, но я готов служить последнему умному социал-демократу, стоящему у власти. Если буду верить, если буду знать, что этот социал-демократ поведет Россию к спасению. Войдите в министерство. Это ваша обязанность. Так как только Вы можете спасти Россию от анархии большевиков».

«Я враг социализма, но я преклоняюсь перед этой тягою их в родную страну в годину невзгод. Ибо благородные возвышенные цели влекли их домой по чужим морям. Слава им, слава Плеханову, Кропоткину, Бурцеву, кристальному Церетели, Дейчу, Брешковской и сотне врагов моих! Врагов, живших тем же, чем жив я, — любовью к России!»

Удивительно, как монархист отреагировал на революцию: «Строй, державшийся 300 лет, пал. Пал волею народа. Монархии не было, оказалось пустое место. Революция не была заговором. Оскорбленный народ заставил уйти царскую власть. Любовь к царям у народа шла сквозь призму любви к родине, а вовсе не родину народ любил сквозь призму любви к царям».

Противник большевиков

Открытое письмо Пуришкевича Петросовету:

«Я обвиняю Вас, прежде всего, в том, что Вы в своих выгодах и целях запугиваете русский народ и русскую демократию возможностью возвращения старого режима и торжества реакционной низвергнутой власти.

Вы знаете, что это ложь, но Вам нужна смута, волнение, беспорядок, под именем коего Вы понимаете свободу, обращаемую Вами в анархию. Вы знаете, что старая власть не может воскреснуть, ибо весь старый строй русской государственной жизни, прогнивший сверху донизу, был картонным домиком, упавшим от легкого дуновения волны свежих, здоровых национальных чувств народных.

Вы знаете, что защитников старого режима нет и быть их уже не может в России, ибо это было бы предательством против России, изменою родине в тяжелые, переживаемые нами дни военной брани, и тем не менее, зная все это, Вы продолжаете деморализовать народные массы, действуя на психику толпы и на ее инстинкты. В этом мое первое к Вам обвинение.

Я обвиняю Вас в том, что Вы дерзаете подрывать престиж власти Временного правительства в глазах народа. Что Вы, учредив какой-то сыск и установив какой-то контроль из членов своей среды, никем не признанных и от всего народа полномочий не получивших, создаете анархию в Россия, порождая мысль в непосвященной толпе, что отечеством нашим распоряжаются две власти, из коих одна должна находиться под подозрением в чистоте своих помыслов и в искренности своих намерений, и эта власть — Временное Правительство; а другая, бескорыстно служа народу, приведет его к молочным берегам и кисельным рекам.

И эта власть вы.

Я обвиняю вас в том, что в революции вы видите не средство, а самодовлеющую цель».