Жан Кокто

Писатель и поэт, драматург и художник, а также знаменитый кинорежиссер, который создал первую и, возможно, самую глубокую экранизацию сказки «Красавица и чудовище» — все это Жан Кокто.

Этот человек был одной из крупнейших фигур в европейском искусстве XX века.

Как поэт Кокто сформировался в 10-е годы XX века, некоторое время сотрудничал с композитором Эриком Сати, испытал на себе влияние русского балета Сергея Дягилева, музыки Игоря Стравинского, а также творчества Пикассо и Аполлинера.

Со многими «учителями» был знаком лично. С середины 30-х годов Жан Кокто пробовал себя в жанре драматургии, а в 1932 году состоялась премьера его первого фильма «Кровь Поэта».

Среди литературного творчества Жана Кокто и сборники стихов, и романы, и воспоминания. Его книги переведены на множество языков, некоторые из них вышли и в России.

Мы отобрали наиболее интересные цитаты из произведений этого уникального человека.

— Привилегии красоты неизмеримы. Она действует даже на тех, кто ее не признает. («Ужасные дети»)

— Поэзия — карточный фокус, который проделывает душа. Она — в нарушении равновесия, в божественных каламбурах. («О порядке в обличье хаоса. Речь в Коллеж де Франс 3 мая 1923 года»)

— Бывают такие дома, такие жизни, от которых люди благоразумные пришли бы в изумление. Они бы не поняли, как беспорядок, который, казалось бы, не должен продержаться и двух недель, может держаться годами. А они, эти дома, эти сомнительные жизни, держатся, и все тут, многочисленные, незаконные, держатся вопреки всем ожиданиям. Но в одном благоразумие право: если сила обстоятельств действительно сила, то она толкает их в пропасть. («Ужасные дети»)

— В каждом из нас сидит пружина. Ее непременно надо заводить до отказа, но при этом не сломать. («О порядке в обличье хаоса. Речь в Коллеж де Франс 3 мая 1923 года»)

— Что думает мрамор, из которого скульптор высекает шедевр? Он думает: «Меня бьют, портят, оскорбляют, ломают, я погиб». Мрамор идиот. Жизнь бьет меня, Эртебиз. Она создает шедевр. Надо, чтобы я вынес ее удары, не понимая их. Надо собраться с силами, держаться спокойно, помочь ей, работать вместе с ней, надо дать ей закончить ее работу. («Орфей»)

— Я делаю глупости, но это потому, что боюсь ошибиться. («Орфей»)

— Бесстыдство заразительно. («Двойной шпагат»)

— Рискованные эксперименты в области искусства мир приемлет, потому что не принимает искусство всерьез, но в жизни беспощадно осуждает их. («Белая книга»)

— Каким бы классом мы ни ехали, всех нас вместе жизнь на той же огромной скорости, в одном и том же поезде мчит к смерти. («Двойной шпагат»)

— Смех настежь распахивает человека. И тогда видишь или сокровище, или пустоту. («Портреты-воспоминания»)

— Эпоха бывает темной только для темных умов. Наша, как раз потому, что она столь богата, слывет головоломкой. Одни путаются в ней, другие бегут от нее в прошлое, третьи ловят рыбку в мутной воде. И лишь немногие ориентируются в ней. Однако с птичьего полета она видна, как на карте. («О порядке в обличье хаоса. Речь в Коллеж де Франс 3 мая 1923 года»)

— Всякий раз, когда искусство приближается к высшему совершенству, именуемому классицизмом, оно перестает волновать. Это переходный этап. Время, когда ледяная змея выползает из пестрой кожи. («О порядке в обличье хаоса. Речь в Коллеж де Франс 3 мая 1923 года»)

— Нет большего заблуждения, чем думать, что вдохновение приходит со стороны — я говорю о людях, которые склонны видеть в нём нечто таинственное из разряда чудес. Вдохновение приходит только из наших глубин, из зон, над которыми человек почти не имеет власти. Вдохновение не безупречно, оно не падает к нам с небес. («Ужасные дети»)

— Времени не существует. Как только перестаешь следовать общепринятому представлению, из него уходит вся реальность. («Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие»)

— Он прекрасно знал: чтобы жить на земле, надо следовать ее изменчивой моде, а сердце здесь нынче не носят. («Двойной шпагат»)