«И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души... И вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина», – вспоминал Василий Суриков приход музы. Огромное полотно, которое так и приглашает смешаться с пестрой толпой москвичей и приговоренных стрельцов, напугало современников живописца. И это при том, что на картине, показывающей утро смерти, нет ни одного покойника.

Сюжет

Раннее утро накануне казни стрельцов, прогневавших Петра I своеволием. Осужденных вывели на лобное место, виселицы выставлены. Казнь еще не началась — мы видим, как уводят первого стрельца. Суриков намеренно не стал изображать покойников. Как он сам объяснял, ему хотелось показать торжественность последних минут, а не расправу над бунтарями.

Полотно огромно, и зритель находится на таком уровне, что, кажется, может смешаться с толпой москвичей. Цветастая масса тел структурирована и сложно организована. В этом пестром месиве выделены несколько стрельцов, обреченных на смерть, — они одеты в белое, а в руках держат свечи.

Царь, сидящий на коне, с оцепенением смотрит на толпу. Рядом с ним стоят приближенные, позади шеренга солдат, а за ними — пока пустые виселицы.

Налицо дихотомия народ — государство, которую Суриков передает через параллели образов: за народом — пряничный Храм Василия Блаженного, за царем — глухие стены Кремля; слева — живая, стихийная, клубящаяся масса, справа — люди, стоящие в шеренгах, порядок, строй; приговоренные — в белом, солдаты — в черном; между Петром и рыжебородым стрельцом происходит дуэль взглядов.

История происходит помимо воли, без участия тех, кто изображен на картине. Это, кстати, относится ко всему творчеству Сурикова. В его представлении человек не является мотором истории — она свершается силою вещей, человек же становится частью потока, но никак не деятелем.

Солдаты и стрельцы противопоставлены как зло и добро, но лица их похожи, точно у братьев. А первого ведомого на казнь солдат и вовсе поддерживает, как доброго приятеля. Художник хотел показать, что разделенный историей народ остается единым.

Контекст

Суриков писал картину несколько лет. Все это время он был сосредоточен на истории стрельцов и на другие темы не отвлекался. Каждую ночь ему снились казни: «Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснешься и обрадуешься. Посмотришь на картину. Слава Богу, никакого этого ужаса в ней нет… А я ведь это все — и кровь, и казни в себе переживал».

Однажды Репин, посмотрев на полотно, бывшее еще в работе, предложил написать хотя бы одного казненного. «Как он уехал, мне и захотелось попробовать. Я знал, что нельзя, а хотелось знать, что получилось бы. Я и пририсовал мелом фигуру стрельца повешенного. А тут как раз нянька в комнату вошла, — как увидела, так без чувств и грохнулась», — вспоминал Суриков.

Царя художник писал с портрета. Для всех остальных были найдены натурщики, которых Суриков собирал по всей Москве: на кладбище, рынках, улицах, даже у себя дома. Одновременно живописец выбирал место действия и писал архитектуру на пленэре.

По воспоминаниям художника, для него были важны огоньки свечей в руках приговоренных к смерти: «…я хотел, чтобы эти огоньки светились… для того придал общему тону картины грязный оттенок».

Судьба художника

Василий Суриков, чей род происходил из донских казаков, родился и вырос в Красноярске. Считалось даже, что его предки пришли в Сибирь вместе с Ермаком. Воспитание ребенок получил вполне в традиции прародителей: ездил с отцом на охоту, забавлялся кулачным боем, в том числе и как участник. При этом Вася был очень наблюдательным мальчиком, любившим часами разглядывать людей, а затем рисовать их.

Благодаря протекции местного мецената-золотопромышленником Суриков уехал учиться живописи в Петербург. Однако в столице юноше не понравилось, поэтому получив заказ на роспись Вселенских соборов для Храма Христа Спасителя, он уехал, не сомневаясь.

Москва ошеломила Сурикова. Во-первых, он нашел много схожего с родными местами. А во-вторых, его пронзила историчность места: «Больше всего захватил меня Кремль с его стенами и башнями. Сам не знаю почему, но почувствовал я в них что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошо знакомое. Как только начинало темнеть, я… отправлялся бродить, по Москве и все больше к кремлевским стенам. Эти стены сделались любимым местом моих прогулок именно в сумерки. Спускавшаяся на землю темнота начинала скрадывать все очертания, все принимало какой-то незнакомый вид, и со мною стали твориться странные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут около стены, а стоят какие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башни выйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками на головах. Да так это ясно, что даже остановишься и ждешь: а вдруг и в самом деле выйдут…».

В XIX веке картины на исторические сюжеты были крайне популярны и выполнялись несколько в торжественной манере. Триумф, величие, помпезность. Суриков же был против академизма. Он изображал прошлое в его мрачности и суровости. Его лихорадочно, грубо и грязно, но вдохновенно написанные картины пугали публику, привыкшую к совершенству исполнения. Вероятно, поэтому у него не было ни учеников, ни последователей. Даже мастерской специальной он не имел — всегда писал там, где жил.

В последние годы Суриков писал много портретов и автопортретов, которые раньше выполнял факультативно, для забавы. Последними словами художника было мистическое «Я исчезаю». Скончался он в 1916 году в Крыму, куда отправился поправить здоровье, но, к сожалению, не сумел.