Как власти боролись со студенческими протестами в конце XIX века
В конце XIX века самым массовым и активным протестным движением в Москве были студенты. Сначала они устраивали обструкции профессорам, выдвигая требования по улучшению учебного процесса, и добивались своего.
Постепенно их локальные акции переросли в масштабные уличные выступления, которые касались уже не только образования. В издательстве «Эксмо» вышла книга историка и экскурсовода Павла Гнилорыбова «Москва в эпоху реформ: от отмены крепостного права до Первой мировой войны: путеводитель путешественника во времени».
T&P публикуют фрагмент о том, как московская полиция реагировала на активность молодежи и почему Моховая и Бульварное кольцо не подходят для протестов.
В результате урбанизационных процессов растет население Москвы и Санкт-Петербурга, XIX век изменяет состав участников протестных акций, увеличивается межсословная мобильность.
Значительно выросло количество образованных граждан, готовых выходить на улицы в защиту своих прав и интересов. Социальная стратификация городского населения пореформенной России выглядела так: в 1870 году почетные граждане составляли 1% населения, купцы трех гильдий — 7%, мещане и цеховые — 92%. Значительный политический вес в это время приобретает студенчество.
Если в начале XIX в. университет принимал около 30 новичков в год, то в послепожарной Москве эта цифра увеличивается до 100 человек ежегодно.
Численность студентов Московского университета растет лавинообразно: в 1850 году — 821 чел., в 1880 году — 1881 чел., в 1885 году — 3179 чел., в 1890 году — 3492 чел., в 1894 году — 3761 чел. В совокупной доле городского населения студенты отнюдь не составляли значительной части: в 1902 году в Москве проживало 613 303 мужчины, из них 5690 значились учащимися в университете, что составляет менее процента от общего числа мужчин в городе.
Политические взгляды студенчества также отличались разнообразием: по итогам 1905 года исследователь А.Е. Иванов, следуя терминологии, почерпнутой у В.И. Ленина, выделяет в студенческих рядах фаланги социалистов, либералов, «академистов», реакционеров, «равнодушных».
Типичной формой протеста становятся студенческие обструкции, первоначально направленные против профессорско-преподавательского состава и нацеленные на срыв лекций. Профессор в таких условиях просто не мог вести занятие: «…свист и шипение положительно не давали им ничего высказать». […]
В результате университетских обструкций студенты чаще всего добивались выполнения своих требований. Профессора ответственнее относились к подготовке выступлений и чтению лекций, что совершенствовало учебный процесс. Однако обструкция как тип студенческого протеста чаще всего не выходила за рамки аудитории. В пореформенной России обструкции из локальных проявлений недовольства превратились в уличные, масштабные, зрелищные мероприятия. […]
Широкие волнения в рядах студенчества вызвал новый университетский устав 1884 года, установивший процентный барьер для представителей нерусских народностей. Отныне для поступления в высшее учебное заведение надлежало показать справку о политической благонадежности. […]
В 1880—1890-е годы, когда в стране главенствовала политическая реакция, наиболее организованным все же представлялось студенческое движение. Как отмечал В. К. Плеве, «крамола производит во время студенческих беспорядков свой рекрутский набор».
В начале 1880-х годов в Первопрестольной насчитывалось 21 высшее и среднее учебное заведение, которые посещали около 9 тысяч человек. К 1904 году в рядах студенчества Московского университета числилось 5641 человек.
Среди родителей учащихся средние и мелкие чиновники составляли 20,6%, мещане — 18,8%, купцы — 16,9%, дворяне — 16,4%, крупные чиновники и офицеры — 7,9%, крестьяне — 5,7%, священники — 4,9%6. В Московский университет поступали лица, происходившие из самых разных страт и прослоек общества, от крайне бедных до чрезвычайно обеспеченных.
1 декабря 1894 года группа студентов Московского университета «устроила обструкцию» самому В.О. Ключевскому. Полиция арестовала зачинщиков. Причиной для выступления стала речь именитого ученого в память об умершем Александре III, произнесенная днем ранее.
На лекции часть студентов свистела, а самые распоясавшиеся преподнесли Василию Осиповичу брошюру с текстом его верноподданнической речи, куда был вклеен листок с басней Фонвизина «Лисица-кознодей».
Басня заканчивалась словами: «Чему дивишься ты, что знатному скоту льстят подлые скоты?» За дерзкую выходку из университета исключили троих студентов, их возмущенные товарищи устроили сходку. Полиция арестовала 49 участников волнения, некоторые были высланы из города.
В дни праздников и гуляний полиция переходила на усиленный режим несения службы для оперативного пресечения возможных студенческих волнений. Обер-полицмейстер предостерегал своих подчиненных и приказывал им усилить бдительность, не отлучаясь из участков: так случилось, в частности, 12 января 1894 года, в день начала занятий в Московском университете.
В связи с коронацией Николая II в апреле 1896 года из Москвы выслали около 90 политически неблагонадежных студентов. 18 ноября 1896 года в Москве прошла демонстрация в память жертв Ходынской трагедии. На улицу вышли около полутысячи студентов. «Усиленные полицейские наряды встретили шествие у Пресненской заставы и потеснили студентов к университету.
Арестовано было 36 человек, остальных полиция отпустила. Вслед за этим в университете начались сходки с требованием свободы арестованным и отмены устава 1884 года. Полиция провела массовые аресты, заключив под стражу более 750 студентов», — пишет В.Ф. Овченко.
Он же отмечает, что во второй половине 1890-х годов московское студенческое движение страдает неорганизованностью и стихийностью, но оно уже отличается массовостью и быстрой мобилизацией его участников.
Это говорит о вырабатывающихся схемах связи и растущем количестве способов передачи информации о месте сбора. В. И. Ленин утверждал, что до появления рабочих организаций, до середины 1890-х годов в России «…бунтовали одни студенты».
Повышение протестной активности молодежи заставляет власть реагировать — в штате Московского охранного отделения в 1897 году появляется должность полицейского надзирателя. Новый чиновник должен был навести справки обо всех квартирах вверенного ему участка, где преимущественно селились студенты.
Полицейские надзиратели в дни праздников и студенческих каникул были обязаны следить за порядком на вокзале, а в администрации учебных заведений им надлежало получать своевременную информацию о готовящихся сходках и выступлениях.
Обер-полицмейстер Д.Ф. Трепов требовал от своего аппарата «иметь в виду портерные, гостиницы и вообще заведения трактирного промысла, где могут быть устраиваемы с предосудительными целями пирушки… кухмистерские для студентов, где обыкновенно впервые появляются прокламации, произносятся зажигательные речи и происходят неразрешенные сборы денег».
Чрезвычайно «урожайным» на студенческие волнения выдался 1899 год. 8 февраля в Санкт-Петербурге были избиты студенты, что стало катализатором недовольства по всей России. С февраля по май 1899 года прошла студенческая забастовка, охватившая 35 тысяч человек по всей стране.
Под председательством министра просвещения П. С. Ванновского была создана комиссия, подготовившая утвержденные в июне 1899 года «Временные правила отбывания воинской повинности воспитанникам высших учебных заведений, удаляемых из сих заведений за учинение скопом беспорядков».
Отныне студенты, принимающие участие в массовых уличных выступлениях, а также подстрекавшие остальных к подобным акциям, могли быть отданы в солдаты.
Жестокая законодательная мера вызвала новый виток волнений: апогеем стала отправка в армию 183 студентов учебных заведений Киева. А. П. Чехов писал о студенческих беспорядках 1899 года А.С. Суворину:
«Если государство неправильно отчуждает у меня кусок земли, то я подаю в суд, и сей последний восстановляет мое право; разве не должно быть то же самое, когда государство бьет меня нагайкой, разве я в случае насилия с его стороны не могу вопить о нарушенном праве? Понятие о государстве должно быть основано на определенных правовых отношениях, в противном же случае оно — жупел, звук пустой, пугающий воображение».
29 января 1901 года в актовом зале Московского университета состоялась очередная сходка: студенты требовали отмены «Временных правил» и реформы устава 1884 года. Московский обер-полицмейстер совершил звонок в Департамент полиции, он просил арестовать до десятка активных членов мероприятия.
Осведомленность власти говорит о наличии информаторов и двойных агентов в активной части московского студенчества. В сходке приняли участие более 300 человек, некоторые профессора решили стать посредниками и «стать в более близкие отношения» со студентами.
Более многочисленная сходка, закончившаяся задержаниями, прошла 23 февраля 1901 года: внутри университета собрались 150–200 человек, остальные студенты ждали во дворе, на Моховой улице.
Студенты требовали отмены «Временных правил» и возврата «к духу Устава 1863 года». Д. Ф. Трепов приказал стянуть к университету усиленный конный и пеший наряд полиции. Университет был оцеплен. Порядка 750 человек загнали в здание Манежа на противоположной стороне улицы.
По дороге студентов разделяли на две большие группы по гендерному признаку, внутри Манежа их переписали. Студенты отказались идти в тюрьму своим ходом, а полиции оказалось недостаточно для препровождения в Бутырку такой внушительной толпы. Был вызван батальон Екатеринославского полка, который и сыграл решающую роль в подавлении волнений.
9 февраля 1902 года Московский университет принимает общегородскую студенческую сходку, на ней звучат лозунги о демократизации политической жизни и о борьбе с самодержавием. По итогам сходки арестовали около 500 человек из числа радикальной молодежи, многие из них отправились в Бутырскую тюрьму.
По указанию П.С. Ванновского из Московского университета исключили более 400 студентов. По итогам массовых волнений 1899—1902 годов в главном университете страны был создан профессорский дисциплинарный суд, в основном состоящий из представителей юридического факультета.
Новая структура рассматривала проступки радикально настроенных студентов и применяла меры вплоть до лишения стипендии и отчисления. В октябре 1904 года студенты протестовали против избиения молодежи, явившейся на Ярославский вокзал провожать своих товарищей на фронт военных действий.
Уже в 1901 году С.В. Зубатов отмечает, что одной грубой силой справиться со студенческими беспорядками нельзя, стоит использовать авторитет профессуры и создавать другие центры притяжения общественной мысли: «Все беспорядки происходят от подстрекателей, перед которыми масса бессильна: она… идет на сходку, где под влиянием софизмов, театральных эффектов и просто клеветы агитаторов… теряет голову и впадает в противоправительственный экстаз. Надо, следовательно, создать противодействующую силу агитаторам».
Ленин считал, что усиление массовой базы протеста влечет за собой и появление новых лиц: «Чем шире и глубже становится стихийный подъем рабочих масс, тем больше выдвигают они не только талантливых агитаторов, но и талантливых организаторов».
Меры полиции против студенчества в указанный период следует признать достаточно успешными, они базировались на сумме подходов, внедрении агентуры в студенческие кружки, а не только на разгоне массовых выступлений.
Зубатовым была выстроена работающая система по разоблачению нелегальных организаций, во вред протестному движению действовала и «…крайняя, прямо невероятная распущенность интеллигенции, в смысле полного забвения традиций конспиративности, выработанной в эпоху 70–80-х гг.».
А. И. Спиридович вспоминал, что занятие революционным делом в Москве во времена Зубатова «считалось безнадежным делом».
Полицейские чины полагали, что студенчество являлось отдельной и весьма грозной силой вплоть до 1905 года, но во время массовых выступлений периода Первой русской революции 1905–1907 годов студенчество растворилось в широком революционном движении и служило лишь контингентом для пополнения антиправительственных политических течений.
Среди студентов находились и любители добровольного сотрудничества с полицией: «В среде русского студенчества были так называемые «академисты» — молодые люди, страстно любящие науку, которую, впрочем, они представляли себе в виде университетского диплома, обеспечивающего в будущем тепленькое местечко.
Они, конечно, были сторонниками спокойных занятий римским правом и горячими противниками вмешательства учащейся молодежи в общественную жизнь. Как ни странно, исключительное стремление к знаниям часто приводило этих благовоспитанных молодых людей в самое пекло политики, туда, где она старательно фабриковалась, — на задворки охранных отделений.
Там голубые воротники, обуреваемые заботой о мирном ходе учебных занятий, протягивали руку помощи синим мундирам». Впрочем, студент, вступивший в сотрудничество с охранкой, обычно изгонялся из академического сообщества и сплоченной студенческой корпорации.
«Он становился личным врагом каждого из своих коллег по учебе. Интеллигентная молодежь остро ненавидела полицию и жандармерию, насаждавших в студенческом сообществе обстановку подозрительности».
Ежемесячная плата за сотрудничество с охранкой составляла около 50 рублей, за каждую успешную наводку могли приплачивать еще по 25 рублей. А. Е. Иванов пишет об утвердившейся в 1870-е годы презрительной кличке «белоподкладочники», обозначающей консервативно настроенных студентов правых взглядов.
Зрелые политические требования о правах и свободах в рамках всего государства начинают мелькать в студенческих требованиях на рубеже веков.
«Студенческое движение выдвинуло политическую платформу лишь в начале XX в. под влиянием борьбы рабочего класса, деятельности революционной социал-демократии». […]
Какими же силами обладала московская полиция? В 1881 году штат сотрудников был установлен на уровне 2350 человек. «Справочная книга для чинов полиции» помогает разобраться со структурным разделением штата московских полицейских, высочайше утвержденного 5 мая 1881 года и дополненного 24 мая 1893 года.
В органах правопорядка числилось 3 полицмейстера, 41 участковый пристав, 41 старший и 21 младший помощник пристава, 41 письмоводитель участковых приставов и 40 помощников письмоводителей. Полицейская стража включала в себя 204 околоточных надзирателя и 1400 городовых.
Полицейский резерв состоял из одного начальника, 10 чиновников резерва, одного фельдфебеля-писца, 150 городовых. В 1902 году штат значительно увеличили вышестоящими указаниями — до 2962 человек. Принятый в феврале закон «Об усилении штата московской городской полиции» регламентировал увеличение численности городовых на 25%, а околоточных надзирателей — на 50%.
Сумма, отпускаемая на денежные выплаты сотрудникам полиции, проходила под строкой «Пособие государственному казначейству» и в начале XX века составляла 887250 рублей. Общие расходы города Москвы на полицию в 1905 году равнялись 1205625 рублям (8,1% от общего количества расходов).
Министерство финансов весьма неохотно удовлетворяло ходатайства об увеличении средств на содержание полиции. Так, во время волнений 1905 года часть полицейских находилась в усиленных нарядах, офицеры обеспечивали их горячее питание и оставляли в лавках специальные расписки.
Владельцы торговых точек предоставляли эти документы в органы власти, чтобы получить компенсацию. За январь — февраль 1905 года находившиеся в усиленных нарядах городовые «съели» 1382 рубля 50 копеек. Эту сумму отказались выделить градоначальство и Департамент полиции.
В итоге генерал-губернатор А. А. Козлов покрыл средства на питание подчиненных из своего кармана. Приведенный факт говорит о неповоротливости финансового аппарата Российской империи в чрезвычайных ситуациях.
По долгу службы полицейским приходилось сотрудничать с представителями Московского охранного отделения и Московского губернского жандармского управления. Под прямым руководством ГЖУ находился конный дивизион численностью около 500 человек.
В задачи дивизиона входило в том числе и подавление уличных выступлений. На деле никаких учений не проводилось, никто не думал о тактике разгона внушительных масс народа. В дивизионе служили обычные солдаты, набранные по призыву.
А. П. Мартынов писал, что «…жандармский дивизион являлся как бы парадным придатком к полицейской власти обеих столиц». Р. С. Мулукаев утверждает, что рост числа уличных преступлений стирал грань между структурными подразделениями полиции, властям необходимо было вырабатывать общую стратегию взаимодействия всех охранительных структур: «…В условиях, когда движение против существующего строя становилось массовым, втягивающим в себя различные слои общества, устарело деление полиции на тайную политическую и общую, охраняющую общественный порядок…».
Получается, что в случае возникновения очага уличных беспорядков в том или ином районе города власть могла рассчитывать только на 5–10 дежурящих в соседнем участке полицейских. Помощь бы пришла не сразу — полицейские чины боялись обнажать и оставлять без присмотра другие районы города.
После декабрьских волнений 1905 года в городе была создана конная стража, мобильное подразделение, способное быстро и энергично навести порядок в выделенном районе. В составе конной полиции служили 150 человек и обслуживающий персонал — 3 писаря и 30 конюхов.
О начале беспорядков на крупном промышленном предприятии могли сообщить чины фабрично-заводской полиции. Общая численность городовых в этой структуре не превышала нескольких десятков: на каждые 250 сотрудников фабрики приходился один городовой.
Таким образом, крупный завод мог похвастать двумя-тремя городовыми, подчинявшимися единственному околоточному. Единственным крупным исключением была Прохоровская мануфактура, где служили шестеро городовых.
Борьба полиции со студенческими волнениями, составлявшими большинство выступлений в 1880–1890 годы, представляется относительно легкой из-за компактного расположения излюбленных мест учащихся на карте города.
Пространство Моховой улицы без труда оцеплялось полицией с двух сторон, кроме того, за десятилетия студенческих «шалостей» действия полицейских в данном районе были отрепетированы до крайней степени.
«Латинский квартал» находился в самом центре города, был ограничен пространством Бульварного и Садового кольца. На Тверском бульваре белел дом московского обер-полицмейстера, на Тверской улице возвышался дворец генерал-губернатора, поэтому полицейские особенно ревностно охраняли особняки представителей городской власти.
Неподалеку располагалось и здание Тверской части, куда частенько доставляли «политических». Горожане говорили друг другу: «Политика везут «под шары» в Тверскую!»
Центр города с его прямыми бульварами был неудобен для действий протестующих: улицы, рассчитанные на перспективу и видовое восприятие, отлично простреливались. Парижский префект Жорж Осман в 1860-е годы начинал работы по перестройке французской столицы во многом как раз из-за волнений предыдущей эпохи.
Старые улочки центральных кварталов легко перегораживались баррикадами, а после появления широких бульваров действия бунтовщиков стали скованны и затруднены.
Гораздо менее удобными для действий по наведению порядка в Москве представлялись городские окраины, населенные фабричными рабочими и бастующей беднотой.
Одновременно был запущен процесс социальной дифференциации: центр города застраивался преимущественно фешенебельными доходными домами и особняками состоятельных купцов, а недорогая жилплощадь располагалась на окраинах.
Активные протестные действия в 1905 году развернулись в районах Миусы, Грузины, Пресня, где концентрация промышленных предприятий и жилья рабочих достигала пика.
Кроме того, во время подобных выступлений у полиции нарушался алгоритм действий, вырабатывавшийся в течение десятилетий, как это происходило со студенческими выступлениями в районе Моховой улицы и Бульварного кольца.