Для современного человека средних лет и богатого жизненного опыта «оттепель» более всего напоминает жену. Не в том смысле, конечно, что она готовит борщи, а, скорее, вот почему: она, хотя и представляется чем-то невероятно симпатичным и даже слегка возбуждающим, успела достаточно сильно поднадоесть. «Оттепель» — она теперь везде. Такое ощущение, что показанный несколько лет назад телефильм Валерия Тодоровского, названный в честь данного исторического периода, словно бы открыл какую-то заслонку. Об оттепели заговорили везде — в социальных сетях, газетах, на телевидении и радио. Ну, а телевидение и вовсе разразилось несколькими новыми сериалами на эту тему.

На этом, однако, было решено не останавливаться. И вот 16 февраля в Третьяковской галерее открывается выставка под говорящим названием «Оттепель: лицом к будущему». Так откуда же взялась эта мода?

_Симон Кордонский (72 года), начальник экспертного управления администрации президента РФ (2000—2004), действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса, профессор, завкафедрой НИУ «Высшая школа экономики»._

Мода на «оттепель»? Я как-то в своих кругах не вижу ностальгии по этому времени. Это чувство, наверное, больше свойственно интеллигентным старикам. Сам же я не читал и не смотрел ничего из того, что нынче считается маркерами этого феномена.

_Андрей Битов (79 лет), писатель, лауреат Госпремии, премий журналов «Дружба народов», «Новый мир», «Иностранная литература», «Звезда», «Огонек»_

То, что мода на «оттепель» существует, — отрицать глупо. Но, на мой взгляд, так же глупо верить в то, что она идет «снизу». Молодежи до этой эпохи нет никакого дела, а из тех, кто стал ее символами, уже и в живых-то почти никого не осталось — вон, только Евгений Евтушенко. Я думаю так: эту моду нам навязали, чтобы разукрасить наше историческое прошлое, показать его оптимистично-либеральным. И еще: эта мода — чисто московское явление: в Питере, где я живу, ничего подобного не наблюдается!

_Игорь Шайтанов (69 лет), литературовед, литературный секретарь премии «Русский Букер»_

Мы постоянно рефлексируем по поводу того или иного периода нашей истории. Если вы вечером включите телевизионные ток-шоу, то наверняка услышите одну из претензий к нашей современности и к нам самим: то, что мы так до конца и не отрефлектировали сталинское прошлое. А потому оно до сих пор остается в нас. «Из наследников Сталина Сталина вынести», — призывал когда-то поэт Евгений Евтушенко. Многие писатели считают, что наследие Иосифа Виссарионовича все еще живо. Отсюда и их постоянные попытки возвращения в ту эпоху. Но и «оттепель», я считаю, так не отрефлексирована до конца — недаром же сериал «Таинственная страсть» вызывал такой резонанс. В общем же, возвращаясь назад, мы пытаемся лучше узнать самих себя.

_Леонид Юзефович (69 лет), писатель, лауреат премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга»_

Мне кажется, что именно крупные города, такие как Москва и Петербург, а еще «подтягивающиеся» к ним Новосибирск, Екатеринбург и еще несколько городов-миллионников, и являются коллективными хранителями исторической и культурной памяти народа. Жители этих городов в массе своей более образованны и, следовательно, более чутки к тем изменениям в обществе и культуре, которые для других остаются всего лишь поверхностными веяниями.

_Максим Замшев (45 лет), писатель, литературный критик, лауреат премий им. Николая Рубцова, им. Николая Гумилева, им. Дм. Кедрина, им. Александра Грибоедова. Исполнительный секретарь президиума правления Московской городской организации Союза писателей России._

Главные фигуры, с которыми ассоциируются времена «оттепели» - это поэты-шестидесятники. И именно они дали русской поэзии многовекторную свободу. Хотя, на мой взгляд, неправильно увязывать их появление исключительно с политическим потеплением в СССР. Скорее, это была реакция на слишком большую академичность, даже на некоторую зажатость отечественной литературы. И тут возникает целая плеяда молодых людей, которая ищет свои пути, пытаясь с одной стороны переработать все лучшее советское наследие, а с другой - вплести в поэтическую ткань нечто индивидуальное. Евгений Евтушенко придал советско-русскому стиху неслыханную звонкость, работая и на социальный, и на лирический разрыв в рамках силлаботоники. Андрей Вознесенский серьёзно раскрепостил метрику, перерабатывая дисгармоничное в гармоничное. Белла Ахмадулина актуализировала эстетику полузапрещенных тогда Цветаевой и Мандельштама. Рождественский сумел из романтики революции создать новый ветер, облагородив до предела современного ему советского человека. Были ещё и другие не менее значительные поэты, но, увы, меньше сейчас вспоминаемые: Владимир Цыбин, Владимир Фирсов, Сергей Поликарпов, Юнна Мориц.

Пьянящий воздух той поры также входил в их кровь и вел к новым поэтическим высотам. И это опьянение от тех лет до сих пор бродит в умах людей, не давая им забыть времена «оттепели».

_Елена Райская (59 лет), кинорежиссер, продюсер, сценарист посвященного шестидесятникам сериала «Таинственная страсть»_

Если сравнивать внешние признаки свободы — оттепельной и нынешней — то последняя, конечно, и качественнее, и шире. Однако именно та, оттепельная, повязанная многими ограничениями, дала невероятный взрыв поэзии, широкий общественный интерес к стихам, к литературе в целом – как к способу осознания собственного «я», как к неотложной помощи в поиске сущностных смыслов. Отсюда и стадионы, внимавшие поэтам, и знаменитый спор физиков и лириков. Все это нынче представить себе нельзя. Ведь нынешняя свобода суть потребительская корзина, в которую, помимо жратвы, шмотья, автомобилей, путешествий и прочего, входят бонусом концерты Стаса Михайлова, книжки Донцовой плюс Галкин в телевизоре...

Конечно, в последние два-три года в обществе пошли процессы переосмысления, переоценки, пардон, ценностей, но пока они привели лишь к противостоянию меток: «крымнаш» — «крымненаш», «патриот — либерал». Это куда как опаснее, да и печальнее, чем сущностный спор физиков и лириков. В том споре человек выступал от имени собственного «я», сейчас же он действует как часть или, по Рождественскому, «винтик» того или иного обкома. Здесь и кроется, по-моему, причина ностальгии — она не по свободе, а по ее смыслам.