Как правильно пить чай

Фото: Кристине Папян / МОСЛЕНТА

В конце прошлого года МОСЛЕНТЕ удалось одним глазком подсмотреть, как живут столичные поклонники чайной культуры. Тогда нам рассказали про сомелье воды (да, есть и такая профессия), про то, как и откуда возить настоящий чай и еще много всего неожиданного. И вот, наконец, нам удалось пообщаться с одним из основателей первой столичной чайной в саду «Эрмитаж» — Брониславом Виногродским. Он рассказал, зачем ему это понадобилось в 1990-х и почему сейчас он отошел от дел.

Рассказывает Бронислав Виногродский, китаевед, переводчик «Книги перемен», чайный мастер, мастер цигун

Замысел

Замысел и воплощение — первые слова «Книги перемен»: «Замысел воплощается в ценности верностью», там говорится. А так как я уже много лет изучаю «Книгу», чайная история явилась для меня в чистом виде экспериментом по воплощению образов в реальность.

Тогда, в конце 1980-х — начале 1990-х социум был невероятно тугим и неправильно организованным: ученые превращались в «челноков» и бизнесменов, старые структуры разваливались, новые только нарождались.

Вокруг творился полный бардак, а я изучал китайскую культуру и пил качественный чай, все время возил его для себя.

По большому счету, я изучаю китайские технологии работы с сознанием, с тем, что англичане называются mind, как на обложке книги создателя кибернетики Грегори Бейтсона «Mind and nature» (англ. «Сознание и природа», - ред.). Изучаю я это все в первую очередь на основе «Дао дэ цзин» Лао-Цзы, «Книги перемен», традиционной медицины и календаря.

Но вырос-то я при социализме, в 1987 году мне было 30 лет, я уже много чего видел и понимал, что этот социум, который сформировался вокруг меня — совершенно больной. Он плохо построен, в нем совершенно нет базовых понятий, системы ценностей у людей в головах порушены. Существуют отдельные идеи: «Молись Богу, и у тебя будет здоровье», например. А почему оно будет? Какой механизм? Или: «Верь в коммунизм, и он придет», «Рынок все исправит». А выясняется, что это не срабатывает.

И вот мне пришло в голову, что нужно какое-то пространство, чтобы поработать с социумом, исследовать, как в нем циркулируют ценности, как они образуются, перерождаются, какие механизмы при этом работают, а какие – нет.

Прототипы чайных я увидел в 1995-м, съездив на Тайвань, в Китае их тогда еще не было. И я подумал — вот интересная тема: сделать чайный домик и попробовать запустить продажу каких-то дорогих китайских вещей. Дорогих, потому что exquisite (англ. «изысканных», - ред.), утонченных, потому что от носителей древней культуры. По моим ощущениям, формат чайной должен был подойти для этого лучше всего: я сам люблю этот напиток, и он для меня связан в первую очередь с понятием о здоровом образе жизни, утонченности.

Вообще чай является уникальной субстанцией, которая находится на грани материально-вещественной, пищевой и духовной — меняющей сознание, дающей новые силы, понимание, прозрение.

Все это я придумал и сформулировал для себя еще до того, как у меня появились партнеры и я начал воплощать эту историю.

Друзья мне сказали: «Ты что, с ума сошел? Этот твой лунцзин, кто ж его по 100 долларов за килограмм купит?». И, когда их нужно было убедить, что дело верное, я сказал, что, если я чай чувствую, ощущаю, то есть и другие люди, которые воспримут его так же. Я и сейчас из этого исхожу – люди хотят чего-то качественного и хорошего. А фигню они употребляют, потому что не знают, где хорошее найти.

Продукт, меняющий сознание

Я на 100 процентов понимал, что чайная тема людей зацепит: кого-то со знаком «минус», но большую часть — со знаком «плюс», и они захотят этим делиться, приводить родных и друзей.

Это было понятно, потому что технология была опробована в Китае, только очень давно. Лу Юй, автор «Чайного канона» (_VIII век, - ред._), с помощью чая сделал головокружительную карьеру, дошел до императора.

Его принимали при дворе, хотя он был подкидышем, воспитанным в чаньском монастыре, откуда бежал и кочевал с бродячим театром. Но он очень высоко поднялся за счет того, что всех поил чаем, сформировал светско-сакральную культуру чая, из эзотерики и медицины вывел его в широкий социум людей тонких, которые способны были получать из него энергию творчества, игры.

Организация чайной не была результатом порыва энтузиазма, это был мой личный эксперимент, которому я со временем придумал звучное название – «трансплантация культурного явления из одного этнического тела в другое с целью регенерации утраченных связей».

Затеял я это главным образом потому, что видел социально больное образование под названием Россия и очень хотел эти болезни поисправлять.

Причем ни в коем случае не способами привычными, западными. И в Китае я как раз увидел технологии, методологию работы с социальным телом, общественным сознанием. И когда ты приезжаешь в другую страну и видишь, что нормально там люди живут, и пытаешься осмыслить, почему, то понимаешь — потому что у них действуют механизмы передачи знаний и опыта из поколения в поколение.

Это то, что у нас надо восстанавливать в первую очередь. Но делается это не на словах или через издание книжек — надо действовать, переносить и запускать традицию.

У Китая вообще есть, чему поучиться. Это единственная держава на планете, которая сохранила традиционную культуру, хоть и она сейчас выедается, исчезает на глазах под воздействием едкой западной капиталистической среды. И, тем не менее, у них сохранилось 20 тысяч источников по традиционной медицине, антология классической поэзии династии Тан, куда входит 48,5 тысяч стихотворений 2,2 тысячи великих поэтов, живших с VI по IX века нашей эры.

Они сохранили историографию, Книгу перемен, календарь — все базовые блоки организации когнитивной реальности. Другое дело, что они разучились этим пользоваться. И поэтому, как ни странно, чайную я в Москве открыл раньше, чем они у себя в Пекине. Чайные дома там начали появляться после 2000 года, когда пошел ре-экспорт с Тайваня.

Чайная как инструмент воздействия

Размышляя в конце 1980-х о том, как мне самому повлиять на российскую реальность, я понимал, что ее уже много раз меняли хирургическим путем: что-то разрушали, отсекали, на этом месте вырастали новые метастазы. Но причины болезней лежат в основных раскладках нашего сознания, которые полны ошибок.

И я решил, что чай для изменения такого положения дел подойдет лучшим образом. Потому что он является веществом и растением, которое ощутимо меняет состояние духа, позволяя это изменение наблюдать.

Чай вообще уникален тем, что он понятен, и в жизнь большинства людей входит легко и просто.

Сам я пью чай давно, с 1970-х, и в какой-то момент увидел, что люди здесь про него вообще ничего не знают. Ведь Россия — колониальная империя, которая подчинила себе десятки народов и присвоила много элементов их культур, но часто делала это плохо, с низким уровнем понимания того, что именно заимствует. И с чаем все получилось именно так, ведь в первый раз он зашел к нам из Китая до революции и распространился очень сильно.

А потом оказались разрушенными отношения с Китаем, начались закупки в Индии, собственные посадки в Грузии, и стали у нас пить плохой чай, потому что так и не поняли, какая за ним была культура. А я взялся чуть-чуть подправить дело, показав, что эта культура есть, и с ней лучше – такой был мой message (англ. «послание», - ред.).

Стратагема №1

Историю с чаем было здорово запускать, потому что его не боялись. Никакого недоверия у людей не было: привычная история, ведь я тогда применил первую из 36 стратагем – Обмануть небо, чтобы переправиться через море. В ее тексте говорится, что привычное нас не смущает, и сомнения не пробивают, когда происходящее кажется знакомым. Так что, когда тебя зовут: «Пойдем, аяхуаски хряпнем» или «Давай мухоморов поедим», реакция может быть разной.

Когда предлагают чай, ты не боишься. И все равно первые вопросы все время были: «А это не наркотик»?

В 1995 году я в первый раз поехал на Тайвань. После возвращения стал искать варианты развить чайное дело у нас, нашел близких друзей, которые сказали: «Да хрен с ним, сбросимся сейчас, поедем и закупим, чего скажешь». Они были из челночников: Игорь Радченко – бывший борец и Коля Русанов – китаист, работавший тогда на радио. С ними все и началось. В то время, когда все возили из Китая гнилые пуховики и кроссовки, они привезли достаточно дорогие сувениры и дорогих чаев.

И я открыл небольшой магазинчик на Ямском поле, там, где до этого был магазин «Путь к себе» Саши Яковлевой с центром «Открытый мир», в котором я периодически проводил занятия. Но потом ребята, которые сдавали Саше помещение, ее оттуда выпихнули, и она перенесла магазин на Ленинградку. А я владельцев хорошо знал, предложил им сотрудничество и они согласились.

Был год 1996-1997, помню, что по китайскому календарю начал всю эту историю со знака «цзы» — крыса. Тогда же я пригласил на работу близкого друга, практически брата, Нугзара Дзодзуашвили, у которого в Москве тогда была школа боевых искусств и ученики. Позже, когда вся эта история уже завертелась, я пригласил Мишу Баева, они с младшим братом были из ушуистов, из бойцов. У меня уже тогда выходили публикации, и они ко мне ездили за книжками, за знаниями.

Почему закончилась история на Ямском поле, уже сложно вспомнить.

Но к тому моменту, как нас оттуда «попросили», мой ученик и друг Витя Каныкин дал мне комнату в своем офисе, который у него находился в здании в саду «Эрмитаж». И я уже туда посадил людей, которым сказал: «Давайте, трудитесь»! Миша Баев потихонечку вытолкнул остальных людей, притянутых мной в эту историю в качестве партнеров-создателей, и после этого мы чайную тему делали с ним.

С 2002 года начался клуб ИСТ, где опять же мой друг Олег Крысанов дал нам в аренду прекрасное пространство в старинном особняке на Курской по очень приемлемой цене. Позже появились люди, которые попросили предоставить возможность сделать филиалы: сначала «Железный феникс» в Москве, потом «Море чая» в Питере. Потом таких людей стало приходить больше, чайные клубы стали открываться один за другим.

Но к тому моменту, когда идея стала выходить в тираж, мне это было уже не интересно.

Какое-то количество текстов я еще перевел — очень уж боек я в переводе: сначала на диктофон начитывал, потом это все печаталось, постепенно оформлялось в книги.

Потом я сказал уже в определенный момент: «Миша, давай менять отношения. Не могу я так это тащить: мне в одну сторону надо, тебе - в другую». Он обиделся, понятное дело, люди из боевых искусств вообще обидчивые. И до сих пор обижается, а было бы на что, смешное дело-то. Так что, будете в Петербурге, скажите, что есть такие — Добчинский и Бобчинский. Передавайте при случае — пусть не обижается.

От лаборатории до центра внедрений

Эрмитаж был лабораторией по изучению социальных процессов, и всем, кого я чаем поил, я об этом рассказывал. А вот клуб ИСТ так назывался, потому что это была аббревиатура моего Института социальных технологий. Я изначально придумал такую тему, и потом, когда она переэтимологизировалась и все стали понимать под ИСТ английское восток, я в какой-то момент был сильно удивлен, потому что сам это место воспринимал именно как Институт социальных технологий.

Следующий мой расклад, "Гименей", был уже центром внедрений. А после него я уже много лет не делаю никаких новых проектов.

Несомненно, у меня было желание сделать учебное заведение, систему образования. Ведь я прикоснулся к разного типа знаниям и сам чему-то научился за эту жизнь: в китаеведении, в устройстве Китая и Дальнего Востока. Как социальные миры строятся - много что понятно стало. Но я так понимаю, что другие мои функции, и надо мне запустить другие процессы.

Создать ценность чая

Когда я начинал работу с чаем, мне нужно было создать систему представлений, понятий, ввести классификацию, названия в русском языке – вот что было самым главным. Вот оно, заклинанье-то было в чем, как поется в чудесной песне Михаила Щербакова.

Когда я делал чайную в «Эрмитаже», то, как в песне, лепил из того, что было. Мне надо было создать мифологию, нельзя же вводить традицию без объяснения того, почему мы это делаем.

И я запустил, несомненно, мифологическую структуру о культуре чайного действа, о чайном мастере, об осознанности. Как это все преобразовалось со временем - уже не важно, но запустить чайное дело можно было только вместе со структурой образов, созданием структуру игры, эстетических параметров. В саду Эрмитаж я вообще все время организовывал театральные представления, там часто шли выступления, музыка. Вот в чем для меня заключался процесс запуска чайного дела, а не купил-продал.

И, конечно, люди в Эрмитаж притягивались на интересность, и пять лет я там эту интересность заводил. Миф запускаешь - и люди тянутся, те, кто рядом подхватывают. И теперь эта культура строится на фразеологизмах, которые тогда рождались у нас в коллективе, на организации среды, праздников, которые мы проводили.

И все, что я там залепил, так и пошло воспроизводиться дальше.

Нужно было создать ценность чая, места, куда люди приходят его пить. Я занимался этим и, как показывает опыт, игра была очень успешной.

Сейчас я не в ней, потому что мне не интересен этот бизнес, это дело как таковое. Чай я и так пью не самый худший, не из худшей посуды и не в худшей среде. А заниматься продажей мне неприятно. Окончательно избежать этого я не могу, мы все – люди слабые, но в целом я не люблю это дело, причем ни в каких вариантах.

Забор Тома Сойера

Я решил, что мне с одной стороны нужен постоянный источник хорошего чая, желательно лучшего, который может быть на этой планете найден. А с другой стороны, нужна была лаборатория, в которой можно исследовать приходящих людей.

И сейчас я знаю множество людей, которые больше 20 лет назад пацанами приходили в мои первые чайные клубы, а теперь стали министрами.

Я могу проследить, как расползлись люди из первого, второго набора, которые вокруг меня крутились. Понятно, что чем больше народу, тем больше тех, кто рассказывает: «Это мы сами все это делали». Для себя весь этот проект я назвал «Забор Тома Сойера». Вот что мне было интересно, даже не деньги.

В ИСТ-е я вообще с посетителями чайного пространства не общался, не выходил в зал, даже школы не вел никакие. Я создал там себе среду и занимался исследовательской работой, не связанной с чайной темой, которую продолжаю вести до настоящего времени.

У меня было три основных слоя проекта. Первый уровень - телесный дух, через чай, через вкус, через нечто, что можно потрогать, обжечься.

Второй - предметный, через нефрит, когда показано, что неживое живет в реальности и воздействует на нее. И третий - Книга перемен как игровая тема, чистая работа с сознанием, технология его изменения. И это - центральная история, то, чем я занимаюсь сейчас.

Эта вся пацанва, которая из «Эрмитажа» и «ИСТ»-а разлетелась — они ж вообще ничего не поняли, что я делал, у них же свои иллюзии. А я вот 12 апреля поеду в Сан-Франциско, там будет мероприятие, и там уже расскажу Илону Маску и другим не менее значимым местным «папам», чем я сейчас занимаюсь: когнитивная парадигма, возможность ее изменения… Меня ведь сознание интересует.

Нефрит

Красота спасет мир, никто не спорит, но очень хочется знать методологию процесса. И я этим занимаюсь. Второй реальностью, которую я запустил после чая, стал нефрит и в целом понимание его как материала, который может сам по себе влиять на человека и процессы. По этой второй теме у меня после ИСТ-а был магазин с чайной в торговом центре Гименей на Якиманке.

Уже несколько лет, как это пространство закрылось, слава Богу. Я не люблю торговать, а пространство там было не очень комфортное.

Потом мне это пространство подвернулось (квартира в Доме Булгакова на Большой Садовой, 10 - ред.), в котором я уже ничего такого не делал. У меня были разные возможности, доходы разного типа, я же стал специалистом по ряду вопросов. Консультирование позволяет не влезать во всякие ненужные глупости.

Состояние Чжуан-Цзы

С теми, кого я брал в партнерство, я закончил отношения. Там возникали проблемы: мы же люди, и каждый должен был начать претендовать, все должно было раздвоиться. И это тоже невероятно интересный материал для исследований. Видеть такие явления, узнавать их я учусь постепенно.

Зачем мне сейчас заниматься чаем? Компании я не люблю: на тебя кто-то должен служить, работать, не умею я это организовывать, и уметь не хочу.

Я же, в принципе, пожилой человек, мне 60 лет в этом году исполнится. А свобода — она заключается в том, что ты можешь себе позволить не уметь и не знать массу вещей. Думаю, что вообще в ближайшее время откажусь от всей этой компьютено-смартфонной требухи, буду рисовать кистью и писать авторучкой или пером.

Я действительно уехал в другие игры играть. Ведь жить можно в невероятном свободном полете. Я очень люблю и по-своему понимаю текст величайшего мистика древности Чжуан-Цзы. И хочется быть вот в таких состояниях великих мыслителей древности, несмотря на то, что реальность тебе предлагает сильно упрощенные макеты. Это очень тонкая область, но чем дольше живешь, тем отчетливее видишь: как устроена история, как в ней запускаются реальности, явления.

Ученики и продолжатели

Когда я начинал чайное дело в 1990-х, у нас сладким чаем привыкли запивать бутерброд или булку, то есть это было полное вырождение изначальной, китайской традиции употребления напитка, общения с ним.

И для определенного класса людей, которым нужны тонкие переживания, я вернул чай на уровень светской сакральности.

А у нас действительно много людей, взыскующих тонкости на фоне очень сильно порушенной среды. И, когда я запускал чайное дело, я другими словами все это называл, но отлично понимал, что делаю.

Я написал первые книжки по чаю, в альбомы их превратил, запустил, и слава Богу. То есть, несомненно, можно стать таким специалистом, как Сергей Кошеверов, который выучил китайский язык, копает тему, книжки переводит. И Бог в помощь — ветер в спину, что называется, вперед и с песней.

Множество людей: Илюша Бадуров, Вася Савинков, Денис Ковешников, Сергей Шевелев — совершенно по-разному развивают сейчас у нас чайное дело. Они очень хорошо и правильно работают, и делают это гораздо глубже, чем я: я-то чисто чай пью. Большое количество народу сейчас постоянно ездит в чайные экспедиции, по мастерам, делающим специальную посуду. А я с определенного момента всю эту фигню только для себя самого беру.

Приятно, что очень много стало людей вокруг, которые в быту стали пить качественный чай, выучили названия сортов: Те Гуаньинь, пуэры, улуны, которые теперь можно заказать в любом ресторане.

И сам набор чая в любом чайном магазине в России несопоставимо богаче, чем в любой другой стране. Коллекции чайников теперь есть у людей.

Так что задачу свою я выполнил – запустил чай, как явление другого разряда культуры. И, слава Богу, кому-то от этого хорошо. А кто-то, конечно, по старинке пьет пиво, водочку. У меня 1980-х был в Питере такой классный художник-друган, который говорил: Новое поколение выбрало пепси, а мы - водку. И не собираемся изменять нашему выбору. Люди, кстати, с тех пор перестали так сильно пить, это поменялось.

Чайная школа

Еще в «Эрмитаже» мы сделали чайную школу и я сказал, что мы будем воспитывать чайных мастеров, а моя подпись и китайская печать будут свидетельством того, что человек действительно что-то знает. Разговор был про то, чтобы воспитать людей, которые тонко разбираются в чае, как в искусстве. Какие-то люди, которые учились у нас, преподавали дальше. И так как я, основатель этой истории, по природе своей исследователь, то, конечно, в эту область и дальше тянутся люди, которые хотят новых знаний, новых опытов и переживаний.

И я доволен результатом. Не только в Москве и Петербурге, но и в Тюмени, Ижевске, Кирове, везде в России теперь есть чайные клубы, в таких городочках, про которые я даже не слышал. Мне же постоянно присылают письма: «Бронислав, будете у нас на Колыме, заходите»!

За чайным сообществом я, честно говоря, не слежу и давно уже особо и не общаюсь ни с кем на эту тему. Сам чай пью, и семья у меня вся его пьет: сын двенадцатилетний в деревне с утра заваривает. И он и дочка воспринимают его, как часть среды, в которой они выросли.

Бенефис

Я за жизнь сыграл столько разных ролей, и до сих пор продолжаю это делать. Я же, собственно говоря, только-только вступаю, у меня бенефис. Первые 60 лет - это было обучение. И я сейчас с будущего года начну серьезные действия. Все, что до сих пор было, можно считать экспериментальными работами, вроде курсовых, ведь чтобы приобрести настоящие знания, нужно очень много времени. И это не зависит от того, насколько малотребователен социум вокруг.

У людей вообще мало ясности, у них миксы какие-то сложно организуемые, плохо управляемые внутренние пространства. Очень мало люди умеют, знают, социум так устроен.

Сейчас, может быть, сложно представить себе, что я запускаю «Книгу перемен» как новый инструмент изменения сознания на планете. Причем я ее реально запускаю: только в «Эксмо» выпустили уже четыре издания серии с разными вариантами моего перевода и толкований. Сейчас я запускаю с ними игровой набор по развитию прогнозной интуиции, и еще пару проектов, связанных с игрой по «Книге перемен», где все будет преобразовано в некие коды и символы по теме темпорально-семантического декодера.

И потом я хочу эту игру в Китае запустить, причем запустить ее туда из Америки. Я ее сделаю сейчас моднячей в Силиконовой долине: в Пало-Альто, Сан-Франциско все интеллектуалы начнут играть, на Burning Man (ежегодный восьмидневный фестиваль в пустыне Блэк Рок, - ред.).

В общем, все там врубятся, что круче нет ничего, а потом я ее продам китайцам. Вот это – интересные игры. И когда я сижу, сейчас, болтаю на эти темы, можно подумать: «Ну, мало ли, кто как фантазирует». Но дело в том, что мне уже понятно, как это делать, потому что запуск чая мне дал невероятный опыт.