15 августа 1991 года был обнародован проект Договора об образовании Союза Суверенных Советских Республик (СССР), разработанный на основе предварительных консультаций в Ново-Огарёве Президента СССР М. С. Горбачёва с руководителями союзных республик. Согласно ему, на месте прежнего государства с такой аббревиатурой учреждалось новое политическое образование — союз по сути суверенных государств.
Намечалось грандиозное преобразование СССР в конфедерацию. Причём новый Союзный договор соглашались подписать лишь девять республик из пятнадцати. Эстония, Латвия, Литва, Молдова, Грузия и Армения не участвовали в новоогарёвском процессе. Очевидно, после переформатирования СССР, пришлось бы признать их государственную независимость.
На 20 августа было намечено подписание Союзного договора главами государственной власти России, Беларуси и Казахстана. Планировалось завершить процесс подписания остальными шестью республиками до конца октября 1991 года.
Проект сразу вызвал неоднозначные отклики. В демократических кругах его приветствовали. Председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов 16 августа подверг новый Союзный договор жёсткой критике. Консервативная печать настойчивее прежнего заговорила о том, что договор уничтожает СССР как государство.
Когда в европейской части страны было ещё утро понедельника 19 августа 1991 года, а на Дальнем Востоке далеко за полдень, граждане пока ещё одной страны внезапно узнали о том, что минувшей ночью президент СССР М. С. Горбачёв был отстранён от власти «по состоянию здоровья», что в Москве образован «Государственный Комитет по чрезвычайному положению» (ГКЧП), который взял на себя всю полноту власти, и что с 4 часов утра по московскому времени в «отдельных местностях СССР» (не указывалось, каких) уже введено чрезвычайное положение. В то же утро москвичи увидели танки на улицах, а к вечеру им объявили, что в столице будет действовать комендантский час.
Целью всего этого нарушения привычного хода жизни сотен миллионов граждан было объявлено обеспечение «самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка», противодействие экстремистским силам, взявшим «курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства и захват власти любой ценой», намерение «в кратчайший срок восстановить трудовую дисциплину и порядок, поднять уровень производства».
Телевидение не давало никаких подробностей происходящего. Время от времени трансляции балета «Лебединое озеро» прерывались выпусками новостей, в которых зачитывались очередные указы ГКЧП, и сообщалось о единодушной поддержке, которую выражают ему «трудящиеся» по всей стране. У человека, не соприкасавшегося близко с событиями, неизбежно возникало впечатление, что должно было уже быть арестовано, а возможно и расстреляно без суда всё руководство Российской Федерации, начиная с Президента Б. Н. Ельцина.
Ведь весь предыдущий политический год в Москве, с лета 1990 года, проходил под знаком растущего противостояния между руководствами СССР и РСФСР. Но уже 20 августа многим стало ясно, что «переворот» пошёл как-то не так, как происходят успешные государственные перевороты.
В том, что многие деятели ЦК КПСС, Кабинета министров СССР, силовых союзных министерств и ведомств выразили поддержку ГКЧП, нет ничего удивительного. Значительно показательнее, что реакция на ГКЧП была неоднозначна в кругах, которые принято ассоциировать с демократическими, с нарождавшимся гражданским обществом и с «прогрессивным» мировым общественным мнением.
Среди российских политических деятелей полную поддержку ГКЧП публично выразил лидер Либерально-демократической партии Советского Союза (ЛДПСС) В. В. Жириновский, который незадолго до этого, в июне 1991 года, впервые баллотировался на пост Президента Российской Федерации и набрал около 8% голосов. Поэтому первый указ Президента Б. Н. Ельцина после ликвидации ГКЧП объявлял о роспуске ЛДПСС вместе с КПСС как партий, поддержавших «антиконституционный переворот».
В поддержку ГКЧП высказались многие руководители республиканских компартий, в чём также не было ничего удивительного. О поддержке ГКЧП заявил также тогдашний председатель Верховного Совета Белорусской ССР Н. И. Дементей. А вот заявление крайне антисоветски настроенного Президента Республики Грузия Звиада Гамсахурдиа о признании ГКЧП и подчинении ему явилось полной неожиданностью — прежде всего, для его сторонников. С этого момента политическая звезда Гамсахурдиа, только в мае 1991 года избранного на пост президента республики 87% голосов, быстро закатилась. Очевидно, Гамсахурдиа испугался серьёзности намерений «гкчпистов» и пытался обеспечить сохранение своей власти лояльностью к ним, но сам, в свою очередь, просчитался.
От публичной оценки событий в Москве уклонился Председатель Верховной Рады Украины Л. М. Кравчук. При этом он воспрепятствовал созыву Верховной Рады для обсуждения происходящего. По воспоминаниям тогдашнего командующего Прикарпатским военным округом генерала армии В. И. Варенникова, привлечённого впоследствии к суду вместе с «гкчпистами», Кравчук конфиденциально выразил готовность выполнять все указания ГКЧП.
Реакция Запада на переворот в Москве была в целом отрицательной. Тон ей задал Президент США Дж. Буш-старший, потребовавший от ГКЧП немедленно прекратить изоляцию М. С. Горбачёва и предоставить ему доступ к СМИ. Диссонансом прозвучало только высказывание Президента Франции Ф. Миттерана, заявившего о готовности сотрудничать с «новым руководством СССР». В том, что о такой же готовности заявило руководство Китайской Народной Республики, никто не усмотрел ничего удивительного. Равно как и в том, что с горячей поддержкой ГКЧП выступили тогдашние лидеры Ирака (Саддам Хусейн) и Ливии (Муаммар Каддафи).
В завершение следует сказать, что действия ГКЧП так и не получили правовой оценки как «государственный переворот». Все привлечённые к суду по этому делу были амнистированы актом Государственной Думы России от 23 февраля 1994 года. Исключение составил только генерал Варенников. Он отказался принять амнистию, настоял на судебном процессе и был полностью оправдан за отсутствием в его действиях состава преступления. Поэтому характеристика событий 19-21 августа 1991 года как «попытки антиконституционного переворота» не имеет в настоящее время юридического основания.
