Откуда берутся национальные стереотипы
Почему турки — лживые черти, японцы — бездушные фанатики и как пеленание погубило русскую нацию: Николай Кукушкин — о том, откуда берутся обидные национальные стереотипы.
Через несколько лет после того, как Петр хорошенько взбодрил Европу под Полтавой, неизвестный австрийский художник решил задокументировать для потомков и просто интересующихся, что представляют собой европейцы нового, XVIII, века.
Штабель мужиков в национальных костюмах, томно разворачивающихся к зрителю под разными углами в зависимости от национального темперамента, сопровождался в нижней части холста исключительно подробной таблицей характеристик: темперамент, костюм, страна — и так 17 категорий, все прилежно оформлено аккуратной готической вязью. Картина известна как Völkertafel — «Таблица народов».
Германцы, ясное дело, славятся своей добросердечностью и дальновидностью, а поляки по тем же параметрам — манеры и интеллект — грубостью и серостью.
С Западной и Южной Европой, судя по Völkertafel, жить еще можно. Но весь Восток получает по полной программе. В графе «Характер» за «очаровательным» англичанином следуют: швед — «зверюга», поляк — «совсем дикий», венгр — «еще злее», русский — «как венгр».
Обида, равенство, братство
Стереотипы — это всегда обидно. В детстве — в доинтернетную эру — у меня дома висела шуточная таблица — «Идеальный европеец», с картинками в духе Love is. Европеец, например, «должен готовить… как англичанин» — и картинка с булькающим зеленым пойлом.
Акценты по сравнению с Völkertafel, конечно, сместились: в XX веке, после войны, обзываться стало неприлично.
Автор карикатуры нейтрален и задает добродушную трепку всем: австрийцы изображены дергаными скандалистами, голландцы — скрягами, а темпераментный португальский мужчина на картинке лупит молотком монитор с надписью PRESS ANY KEY. Страны бывшего СССР корректно опущены.
Есть мнение, что межнациональная политкорректность — по крайней мере ее моральная и научная опора в стенах университетов — возникла как прямое следствие разгорающейся «холодной войны». В 1949 году британский психоаналитик Джон Рикман опубликовал в Англии и США книгу под названием «Люди великой России». В ней он высказал гипотезу, что пристрастие русских к правителям-тиранам обусловлено средневековой манерой туго пеленать детей. В довольно густой атмосфере того времени гипотеза разошлась, извините, вирусно. И набрала такое неприличное количество дизлайков, что на 30 лет про национальный характер ученые дружно решили забыть: никогда ведь не знаешь, кто на тебя обидится и в какой еще ядерный пепел превратит.
Русская национальная женственность
Новый виток начался с голландского психолога по имени Герт Хофстеде. В отличие от большинства психологов первой половины века, пространно размышлявших о тонких фибрах души, Хофстеде был типичным инженером: он мыслил математическими категориями и сухими статистиками. Собственно, и работал он не частным терапевтом, а аналитиком в корпорации IBM. Мультинациональный компьютерный гигант проводил исследования особенностей собственных сотрудников в разных странах, чтобы определить, насколько одинаковыми можно сделать офисы в Нью-Йорке и, скажем, в Дубае.
Хофстеде ездил по миру и, как Владимир Даль — живой великорусский, собирал по кусочкам особенности офисной культуры в разных странах. Чтобы проанализировать собранные 100 000 опросов, Хофстеде потребовалось два года академического отпуска.
Обнаружил Хофстеде следующее: существует четыре характеристики, которые у офисных работников разных компаний в пределах одной страны обычно совпадают, а вот у трудящихся разных стран — различаются. Властная дистанция — это отношения представителя нации с властью и авторитетом. Индивидуализм или, наоборот, коллективизм — отношения с окружающими. Мужественность — соревновательность, желание побеждать. Наконец, избегание неизвестности — любопытный параметр, определяющий отношение к правилам, законам и всяческой регламентации окружающего мира.
Взять, например, Россию. На Хофстеде, шкалу властной дистанции мы выжимаем до предела — 93 из 100. Что похоже на правду: это в Англии мэры на велосипедах ездят, а у нас все чинно, с почестями и четкой иерархией.
С индивидуализмом наоборот — 39 супротив 91 у американцев. Хофстеде считает, что склонность к коллективизму проявляется даже в том, как мы говорим о себе в составе группы людей: не английское «мои друзья и я», а «мы с друзьями». В России правильные связи важнее правильных личных качеств.
Неизвестность мы просто не переносим — 95 баллов по шкале Хофстеде. В этом он видит причину нашей кафкианской бюрократии: русскому нужно все всегда регламентировать, даже если от этого ему самому только хуже. Деловые презентации либо вообще не готовятся, либо перегружаются избыточной информацией и ненужной формалистикой. С другой стороны, нелюбовь к неизвестности делает русских дотошнее и пытливее.
Микроб отпущения
А так хочется кого-нибудь обвинить. Свалить всю ответственность с плеч — и спокойно жить своей злобной, как у венгров, жизнью.
Есть одна теория, которая может спасти наше национальное достоинство. Культурные особенности народов мира, утверждает американский эколог Кевин Лэфферти, могут объясняться географическим распределением эпидемий токсоплазмоза. По крайней мере частично.
Toxoplasma gondii — достаточно распространенный паразит человека и животных, который в латентной форме может обосновываться у нас в мозгу. Главная цель токсоплазмы — кошки, а люди и мыши — переносчики. Хорошо известно, что токсоплазма, попадая в мышь, изменяет ее поведение: зараженные мыши становятся неосторожными, чаще попадают в мышеловки и не боятся кошек и их запахов. В результате повышается шанс того, что хищник — кошка — подцепит паразита. Помимо этого, известно, что токсоплазма влияет и на другого своего промежуточного хозяина — человека. Заражение усиливает нервозность, чувство вины, у женщин повышает, а у мужчин снижает склонность к самоконтролю.
Идея не такая безумная, как может показаться. Лэфферти подсчитал, что усредненная национальная нервозность великолепно предсказывается распространенностью токсоплазмы.
В Европе токсоплазма так же хорошо коррелировала с избеганием неизвестности и с мужественностью — двумя из четырех национальных параметров Хофстеде, психолога-инженера из IBM.