Как и почему мужчинам разрешили показывать соски

В июне 2018 года в ходе общения с журналистами российский президент Владимир Путин заявил, что на отдыхе не считает «необходимым прятаться за кустами» и не видит ничего плохого в появлении в печати его фотографий с обнаженным торсом. «Лента.ру» выяснила, когда и почему политики высокого ранга и вообще высокооплачиваемые и интеллигентные мужчины смогли позволить себе полуобнажаться.

Как и почему мужчинам разрешили показывать соски
© Coope / BIPs / Hulton Archive / Getty Images

Во-первых, это красиво

Отношение к мужской одежде (и, разумеется, ее отсутствию) серьезно менялось на протяжении человеческой истории. Изначально в ранних цивилизациях (Древнем Египте, Древнем Вавилоне, Древней Индии, затем Древней Греции и так далее) одежда являлась не только средством прикрыть наготу, но и предметом роскоши. Чем больше ткани уходило на один комплект одежды, тем, естественно, дороже он обходился. И это еще без учета украшений: ручной вышивки, в том числе золотой и серебряной нитью, декора драгоценными и полудрагоценными камнями, использования редких красителей, которые ценились на вес золота, — например, пурпура.

Логично поэтому, что нищие (а также добровольно нищенствующие, вроде философов и аскетов) были вынуждены довольствоваться минимальным количеством одежды. Женщины уже в древности считались «орудием соблазна» (особенно это проявилось с появлением монотеистических патриархальных религий — иудаизма, затем христианства и ислама), и в русле этой философии публичное обнажение груди не приветствовалось, особенно если речь шла не о куртизанках или древнегреческих гетерах, а о порядочных девушках и матронах. У мужчин забота о приличиях сводилась к набедренной повязке, которую носили даже самые бедные и деклассированные, включая рабов.

В античном мире — в Древней Греции и затем Древнем Риме — отношение к мужской наготе было принципиально более свободным, нежели в более древних обществах, а затем в более поздних, живших по правилам, заданным монотеистическими религиями. Калокагатия (сочетание духовного и физического совершенства, прежде всего мужского) возводилась в ранг культа. Попытки достичь ее демонстрировались во время спортивных состязаний — например, древних Олимпийских игр, на которых атлеты выступали полностью обнаженными.

На игры, что характерно, допускались только мужчины — и в качестве участников, и в качестве зрителей. В голом виде демонстрировали свои спортивные достижения не только воины, но и философы — есть легенда, что в Олимпийских играх участвовал Сократ, а школа Аристотеля, Ликей, была гимнасием, где, кроме наук, мальчики обязательно занимались спортом.

© Полотно «Четыре континента» работы Питера Пауля Рубенса

Художники и скульпторы изображали мужчин — как реальных олимпиоников, так и некоторых из вочеловеченных богов (для которых зачастую позировали те же самые олимпионики) — нагими, отличающимися совершенным, безупречным телосложением. Полная нагота модели и затем статуи или фрески создателей не смущала. При этом главенствующий бог Зевс (у римлян Юпитер) чаще всего изображался задрапированным и выше пояса. Примерно так же было и с богинями: легкомысленную богиню любви Афродиту-Венеру ваятели изображали полностью или почти нагой, а «порядочную» богиню-интеллектуалку и принципиальную девственницу Афину-Минерву, отвечавшую за мудрость и справедливую войну (кстати, дочь Зевса-Юпитера, которую он произвел на свет самостоятельно и весьма оригинально, из собственной головы), — целомудренно одетой.

Не по-божески

Христианство в Европе и мусульманство на Ближнем Востоке и в других регионах положило всему древнему греко-римскому вольномыслию конец. Не только женщины, но и мужчины должны были быть одетыми не только ниже, но и выше пояса. Нагота означала или болезнь, или религиозное «Христа ради» юродство, или крайнюю бедность, доходящую до поражения в правах (например, у каторжников). Символично, что Христа на распятии и на иконах и картинах, изображавших оплакивание («пьету») изображали почти обнаженным (в одной повязке «на чреслах», то есть на бедрах) — это дополнительно подчеркивало ту степень унижения и позора публичной казни, на которую Богочеловек согласился добровольно ради спасения рода людского. После же воскресения, в «силе и славе», Христос является ученикам в блистающих белизной одеждах.

Примерно то же самое было и у мусульман. Нормы Шариата предписывают мужчине-мусульманину быть скромным и не кичиться одеждой, но грудь и живот, как и ноги до колен, одежда должна непременно прикрывать. Во многом все эти ограничения, как и вообще немалое количество религиозных норм, регулирующих быт, питание, житейские и сексуальные обычаи, практичны: в жарких странах обнажение тела может вызвать солнечные ожоги и перегрев, в холодных и сырых — переохлаждение и пневмонию.

Возвращение к изображению мужской наготы или полунаготы произошло только в эпоху Ренессанса, когда общество, с одной стороны, сбросило с себя косные ограничения традиционной религии и позволило себе светское искусство, с другой стороны, этому сопутствовало внимательное и заинтересованное, уже довольно авторитетное изучение античного наследия не с целью «низвержения проклятого язычества», а с целью его использования в благих целях. Именно тогда художники стали нередко изображать нагого оплакиваемого Христа во всех подробностях анатомии и любоваться совершенным, мраморным торсом пронзенного стрелами святого Себастьяна.

Интересно при этом, что в частной жизни ситуация с обнажением мужского торса оставалась аналогичной древности: чем состоятельнее был мужчина, тем больше дорогой одежды он надевал ежедневно, и тем страннее для него была бы сама идея обнажения вне ванной, бани, супружеского ложа или одра болезни. Об этом, например, есть интересное место у Толстого: князь Андрей Болконский, офицер-аристократ, в летнюю жару 1812 года наблюдает за купающимися совершенно обнаженными солдатами своего полка (естественно, простолюдинами), но ему самому, разумеется, не приходит даже мысли к ним присоединиться.

Для мужчины из привилегированных слоев общества верхом вольности в одежде было остаться в одной рубашке — например, во время верховой езды или занятий фехтованием. При этом снять сюртук или другую верхнюю одежду в присутствии дам своего сословия воспитанный дворянин мог только с их разрешения. Так, все тот же Толстой в романе «Анна Каренина» описывает сцену из жизни дворян 1870-х годов — герои играют в теннис в загородной усадьбе: «Весловский играл хуже других.

Он снял, как и другие мужчины, с разрешения дам, сюртук, и крупная красивая фигура его в белых рукавах рубашки, с румяным потным лицом и порывистые движения так и врезывались в память». Очевидно, что даже занятия спортом во время летнего отдыха отнюдь не означали смягчения викториански строгих нравов в отношении приличий в одежде.

Уже можно

Многие условности и комплексы в отношении наготы, секса и приличий уничтожил XX век с его войнами и революциями, в том числе сексуальными, а также научно-техническим прогрессом и появлением фотографии, кино и телевидения. Все эти факторы в сумме уничтожили или почти уничтожили сословные различия. Изменившийся уклад жизни позволил офицерам при желании купаться вместе с солдатами. Приличные мужчины, которые во времена Толстого плавали только в закрывающих грудь трико, наконец-то на пляже стали ограничиваться плавками, не спрашивая разрешения у всех присутствующих дам.

Дальше — больше. Если до Второй мировой вольности вроде обнажения мужской груди ограничивались пляжем или спортивной площадкой, то после нее подоспела сексуальная революция, а с нею — либерализация дресс-кода. На войне и трудовом фронте мужчины скидывали рубахи, потому что в тяжелой работе было не до приличий: в 1930-1940-е фотографы постоянно публиковали съемки полуголых шахтеров с отбойными молотками, автомехаников с домкратами и строителей на лесах. Те же сюжеты увлекали и художников. Постепенно до общественного сознания дошло, что так можно.

В 1950-1960-е годы киногерои сначала в исторических костюмных драмах, а потом и в кино «из современной жизни» стали появляться на экране, поигрывая мощной грудной мускулатурой. Развитие бодибилдинга стимулировало его активных поклонников минимизировать верхнюю одежду, чтобы продемонстрировать наработанные в зале достижения. Профессиональные боксеры тоже выходили на ринг полуголыми. Однако и после Второй мировой политики, банкиры и финансисты — вершители мировых судеб — все же строго охраняли свою частную жизнь и ее благопристойность: странно было бы вообразить де Голля на фото без мундира или Джона Кеннеди, одетого легче, чем в футболку, закрывающую плечи (да и то только на семейных снимках из отпуска).

© Amy Harris / AP

Ниспровергатели основ 1970-х годов — рок- и панк-рок-музыканты — превратили в моду сдирание на сцене рубашек в страстном творческом порыве. Следом за ними рубашки сдирали и зрители. Концерт перестал быть сугубо культурным времяпрепровождением, превратившись в почти неконтролируемый выплеск эмоций и страстей. Примерно те же мотивы руководили и руководят футболистами, которые в упоении от удачного гола сдирают с себя джерси, не дожидаясь конца матча: несмотря на то что за такой поступок в последние годы игрока наказывают желтой карточкой, форварды продолжают заголяться, демонстрируя роскошную мускулатуру.

В последние годы XX века никого не удивляли сделанные папарацци снимки, на которых состоятельные предприниматели, банкиры и даже политики отдыхают топлесс на яхтах или пляжах. Однако на официальных фотографиях, сделанных не из-под полы и не из укрытия, политики, как правило, до сих пор появляются одетыми. В этом смысле президент Российской Федерации выглядит вполне прогрессивно и человечно: в конце концов, для человека в отпуске, на рыбалке или во время конного похода естественно расслабиться — так почему мужчина должен «прятаться в кусты», даже если он глава государства?