Главный детективщик Франции о животном страхе и Стивене Кинге

В Москве побывал один из самых популярных французских авторов детективов Франк Тилье. «Пандемия», «Комната мертвых», «Лента Мебиуса», «Фантомная память» и другие — триллеры Тилье переведены на десятки языков, куплены права на голливудские экранизации. Романы Тилье отличает навевающая настоящий ужас атмосфера и глубокие научные познания автора в разных областях биологии. О формуле страха и человеческих особенностях, переходящих в ущербность, с Франком Тилье поговорила обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.

«Лента.ру»: После чтения нескольких ваших романов подряд ловишь себя на том, что в каждом прохожем на улице подозреваешь маньяка.

Франк Тилье: (Смеется) Мои книги нельзя читать подряд. Это может быть чревато параноидальным неврозом. Лучше поступать так: почитали — передохнули, почитали — передохнули.

Похоже я убедилась в этом на собственном опыте. И все же, какого воздействия на читателя вы хотели бы добиться в идеале?

Я с детства заворожен чувством страха. Причем в обе стороны. Я любил, когда меня пугали и любил пугать сам. Это чувство было во мне настолько сильно, что первый посыл к рассказыванию страшных историй появился именно тогда. Я решил попробовать: смогу ли я тоже придумать историю, которая бы произвела подобный эффект.

Что вас пугало в детстве?

Самые ранние страхи — классические детские: темнота, монстры. Но я очень рано начал читать и смотреть ужастики в больших количествах — буквально в 11-12 лет. В этом наблюдался некоторый парадокс. Потому что, с одной стороны, они производили на меня сильнейшее впечатление, после них у меня были кошмары. Но с другой стороны, они притягивали меня настолько, что я не мог удержаться.

Какой ваш любимый детский ужастик?

«Экзорцист». Помните этот фильм? Он меня не просто испугал, он меня практически травмировал. Я его боялся почти до настоящего времени.

А сейчас вы можете смотреть фильмы ужасов?

Я люблю, когда в фильме есть сюжет, поэтому сейчас смотрю много сериалов по Netflix. «Игру престолов», скажем. Во-первых, они красивые, во-вторых, они классно сделаны, в-третьих, дают пищу для писательского ума. Собственно говоря, ужастиков с хорошими сценариями сейчас не так много. Едва ли не последний фильм, который произвел на меня сильное впечатление — «Молчание ягнят». Больших фильмов ужасов с мощным сюжетом я в последнее время не помню.

Может, проблема не в том, что их не снимают, а в том, что вы больше не ребенок и вам не страшно?

И это верно. Зритель вообще изменился. Мы стали требовательнее. Не только к сюжету, но и к качеству продукции. Когда я сейчас сморю фильмы, от которых меня бросало в жар и пот в детстве, я думаю о том, как плохо они сделаны. А впрочем, вспомнил один новый хороший фильм ужасов — это «Страна призраков». Там снялась Милен Фармер.

В своих книгах вы часто упоминаете Стивена Кинга. Он много для вас значит?

(Смеется) Я прочел всего Кинга и тот факт, что я начал писать романы и пишу их до сих пор, свершился во многом благодаря Кингу.

Книг — писатель плодовитый, но неровный, какие у вас его любимые вещи?

Тут я думаю, что у меня та же история, что и с фильмами. Я рос по мере того как Кинг выпускал книги. Поэтому любимые его произведения — это те, которые я прочел в юности. «Мизери», «Оно», «Сияние». Его свежие книги мне нравятся меньше. Последний роман, который мне понравился — «11/22/63» об убийстве Кеннеди.

Если вы так хорошо знаете Кинга, то, наверняка, помните его эссе о страхе, в котором он пишет: «Давайте поговорим с вами о страхе. Я пишу эти строки, и я в доме один. За окном моросит холодный февральский дождь. Ночь… Порой, когда ветер завывает вот так, как сегодня, особенно тоскливо, мы теряем над собой всякую власть. Но пока она еще не утеряна, давайте все же поговорим о страхе». Он пишет, что в наше время вампиры и мумии — плохие герои для ужастика, они всем надоели. Пугать нужно на ровном месте, в привычной для читателя обстановке. Желательно смертью. В этом — формула страха Стивена Кинга. У вас есть ваша формула страха?

Что касается моего личного отношения к смерти, то я с ней постоянно сталкиваюсь по работе — когда пишу свои романы. У меня умирают персонажи, происходят постоянные вскрытия — трупы, трупы, трупы. Получается, что я все время стараюсь приручить смерть. Моя формула страха: то, что случилось с этим героем, может случиться со мной. Это общепринятый прием, не я его придумал: обычный человек, с которым любой из нас может себя соотнести, живет в совершенно обычных условиях, но в какой-то момент что-то идет не так, и герой попадает в адскую спираль, из которой ему уже не выбраться. Это создает саспенс.

Например в «Фантомной памяти» моя героиня потеряла память и постоянно забывает, что с ней только что произошло. И читателю постоянно приходится бояться за нее. Читателю понятно, что с ней происходит что-то плохое: шрамы и татуировки на ее теле говорят об этом. Понятно, что она очень уязвима. И это тоже пример того, как читатель влезает в шкуру персонажа.

Есть еще один писатель, которого вы неоднократно упоминаете в своих романах — это Жан-Кристоф Гранже. Если мы посмотрим на мировую карту детективов, то увидим, что британский детектив герметичен, американский тяготеет к боевику, скандинавский — к социальности, а французский — к мистическому триллеру. Насколько вы чувствуете себя в одной компании с Гранже?

У меня с Гранже особые отношения, потому что французский детектив для меня начался с Гранже. Когда я прочел его книги, я сказал себе, что хочу писать такие же. И мы стали во Франции двумя такими крупными авторами детективов. Например, наши последние книги вышли одновременно — в мае. Я думаю, что у нас обоих была одинаковая реакция. Когда я увидел его книгу, изданную одновременно с моей, я такой: ну твою ж мать! Думаю, он сказал себе то же самое. При этом мы не соперники. Просто наши книги адресованы примерно одному кругу читателей.

Вы думаете, Гранже не возражает, что у него появился последователь в вашем лице?

Насчет Гранже — не знаю (смеется). Вы говорили о географической карте детектива и месте Франции на ней. Так вот во Франции появилось поколение авторов триллеров. Французский читатель-любитель детективов раньше был приучен смотреть в сторону американцев или скандинавов, а теперь все больше переключается на отечественную литературу.

Помимо полицейского сюжета, саспенса, который держит всю историю, я в любой своей книге стараюсь расширить представления моего читателя о том мире, в котором он живет. Вы могли заметить, что во многих моих книгах научные данные являются элементом сюжета. Я это люблю — это было моей профессией.

Какой профессией?

Информатика. Мне всегда было интересно, как что устроено: планета, человек, его мозг, память и прочее. Когда я решил писать детективные истории, я, конечно, писал о том, что знаю и что мне интересно. Когда я говорю о науке, я не рассуждаю об абстрактных научных материях. Я говорю о том, что непосредственно связано с человеком — о памяти, ДНК, болезни.

Я пишу в среднем книгу в год. Из этого года полгода я трачу на документальные изыскания. С одной стороны, я стараюсь сам максимально много читать по теме. С другой стороны — встречаться со специалистами. Например, когда я писал «Пандемию», я обратился в институт Пастера — это крупнейший вирусологический центр. Очень серьезное, крупное и герметичное заведение, которое не любит, чтобы посторонние совали нос в их работу. Поэтому мне пришлось долго изощряться, чтобы они поговорили со мной о не самых разрекламированных аспектах их работы.

Почти у всех ваших персонажей те или иные физические или ментальные патологии. Зачем они вам нужны?

Меня интересует, что происходит в головах у людей. То, что там происходит — материал для моих романов. Когда ты пишешь детектив, важно понять, как обычный человек вдруг переходит к необычному поведению, а потом и к преступлению. Чем это обусловлено: детством, воспитанием, генетикой, социальными причинами? Кроме того, мои персонажи часто оказываются людьми с тяжелым прошлым. Это люди с непростой судьбой, жизнью, багажом. Мне с ними интересней.

У меня работа над персонажем начинается с вопроса, как он существует со своей особенностью. Если у персонажа все в полном порядке, он не станет живым, мне неинтересно о нем рассказывать, я не понимаю, зачем читатель будет про него читать. Эта специфическая черта делает моего героя живым и вызывает человеческие чувства.

То есть если герою нравится заниматься сексом с ампутантами, если герой не чувствует боли и поэтому пытает других людей, если у героя из головы вырезают сестру-близнеца, то они сразу живые? А если не все так своеобразно, то вам сразу не интересно?

(Смеется). Если у героя ничего этого нет, то пусть живет без меня.

Почти во всех ваших книгах важную роль играют запахи.

Я бы даже расширил ваше замечание — все пять чувств.

Вы только что сняли у меня с языка следующие четыре вопроса.

(Смеется). Да, для меня это очень важно. Когда пишешь детектив, то важно создать атмосферу. А сделать это, не задействовав все пять чувств — затруднительно. А когда я все это делаю — я втягиваю вас в атмосферу истории.

Еще одна важная для вас тема: влияние событий прошлого на будущее, и как следствие, важность судьбы, предопределенности.

Вы правы, меня это очень интересует. Идем ли мы по предписанному пути, обречены ли мы двигаться по определенной траектории и вольны ли сами выбирать свою дорогу. Это классический вопрос о свободе выбора или предопределенности. Для меня он важен.