80 лет назад в Мюнхене лидеры Германии, Франции, Италии и Великобритании решили судьбу Чехословакии. Приблизило ли это событие Вторую мировую войну или, наоборот, отодвинуло ее на год? В чем сходство и в чем разница между Мюнхенским соглашением 1938 года и Московским пактом 1939 года? Почему Чехословакия не дождалась помощи от Советского Союза? Чего на самом деле добивался Сталин и почему в конце 1930-х была невозможна вторая Антанта? Какие уроки современный мир может извлечь из истории подписания Мюнхенского соглашения? Своим взглядом на те события с «Лентой.ру» поделился кандидат исторических наук Кирилл Александров.
Можно ли назвать Мюнхенское соглашение прелюдией ко Второй мировой войне?
Любое соглашение или действие в области внешней политики, которое усиливало потенциал рейха, повышало самооценку, популярность и амбиции Адольфа Гитлера, увеличивало риски нацистской агрессии. В результате Мюнхенского соглашения, которое ночью 30 сентября 1938 года одобрили лидеры Великобритании, Германии, Италии и Франции, Третий рейх получил пограничную Судетскую область. Это примерно 20 процентов территории Чехословацкой Республики с населением 3,7 миллиона человек, включая почти 700 тысяч чехословаков. Но это не значило, что после каждого такого шага война становилась неизбежной. Мюнхенское соглашение заключалось англо-французскими политиками, чтобы избежать конфликта в Европе — пусть даже ценой ущерба для Чехословакии, уступок Гитлеру и усиления его позиций. Поэтому после Мюнхена война не началась.
Значит, вы считаете, что война стала неизбежной лишь после заключения пакта Молотова — Риббентропа годом позже?
Да, и об этом говорил сам Гитлер, выступая 22 августа 1939 года перед генералитетом вермахта с рассказом, в котором он подчеркнул значение установленного личного контакта со Сталиным: «Теперь, когда я провел необходимые дипломатические приготовления, путь солдатам открыт». В тот же день Альфред Розенберг, руководивший внешнеполитическим управлением нацистской партии, записал в дневнике: «В первую очередь осознание разрядки внешнеполитического положения: ушла угроза со стороны русской авиации в германо-польском конфликте, свобода действий на Балтийском море, поставки сырья и т.д.».
По итогам Московского пакта 1939 года Гитлер получил еще больший территориальный выигрыш, чем в Мюнхене в 1938 году. Но главное, как заявил об этом председатель Совнаркома и нарком иностранных дел Вячеслав Молотов, выступая 1 августа 1940 года на сессии Верховного Совета СССР, Советский Союз обеспечил рейху «спокойную уверенность на Востоке». Иными словами, Германия приобрела прочный тыл для ведения успешных боевых действий в Европе и могла не опасаться открытия Восточного фронта.
Смысл этой политики объяснил в своих записях Генеральный секретарь Исполкома Коминтерна, болгарский коммунист Георгий Димитров. В беседе с руководителями Коминтерна 7 сентября 1939 года Сталин заявил о том, что во время конфликта между капиталистическими странами «мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга», в связи с чем «пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии». Война началась после пакта Молотова — Риббентропа, и в этих последствиях заключается принципиальная разница между соглашениями в Мюнхене и Москве.
Корректно ли вообще сравнивать эти два сговора с Гитлером? Повлиял ли Мюнхен на решение Сталина заключить договор с нацистской Германией в 1939 году?
Почему же некорректно? В обоих случаях Гитлер расширил границы рейха и усилил свои позиции. Но после Московского пакта 1939 года, кроме территориальных приобретений, рейх получил «спокойную уверенность на Востоке», то есть благожелательный нейтралитет СССР. Гитлер воспользовался им для начала и ведения европейской войны — возможно, что этот дипломатический результат был важнее для фюрера, чем аннексия Судетской области или захват Западной Польши.
Мюнхен показал Сталину, что Гитлер готов к соглашениям в случае конкретных территориальных приобретений — но только ему нужно предлагать не бумажные договоры, а что-то более реалистичное. Сам Сталин, как настоящий большевик-ленинец, не придавал значения бумажкам. Ведь еще в марте 1918 года VII съезд большевистской партии предоставил Центральному комитету РКП(б) полномочия в любой момент разорвать все мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами или объявить им войну. Это постановление никто не отменял вплоть до 1970 года.
То есть Мюнхен способствовал сговору Гитлера со Сталиным?
Мюнхен показал Сталину, что Гитлер прагматик, который любит бескровные триумфы. Еще до Мюнхена, в 1935-1937 годах, Сталин предпринимал попытки достичь сближения с Гитлером. Весной 1935 года во время беседы в Кремле лорд-хранитель печати Великобритании Антони Иден спросил советского вождя о том, как он представляет пакт взаимной помощи — с Германией или без Германии.
В ответ Сталин твердо заявил: «С Германией, конечно с Германией. Мы не хотим никого окружать. Мы не стремимся к изоляции Германии. Наоборот, мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы — великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем. Этот народ нельзя было надолго удержать в цепях Версальского договора. Рано или поздно германский народ должен был освободиться от версальских цепей».
В 1935-1937 годах попытки Сталин достичь соглашения с Гитлером связывались с миссией советского торгпреда в Германии Давида Канделаки, позднее расстрелянного органами НКВД. Сталин был заинтересован в таком сближении, так как понимал, что даже в самом ограниченном виде советско-германский союз развяжет Гитлеру руки в Европе и взорвет буржуазный мир. Это соответствовало ленинской доктрине, учившей большевиков играть на противоречиях между капиталистическими государствами. Стремление Сталина к соглашению с Гитлером было его целью задолго до Мюнхена — и, строго говоря, от Мюнхена не зависело.
В западных столицах это понимали?
Трудно сказать, но еще в декабре 1918 года князь Георгий Львов, бывший в Париже одним из руководителей Русского политического совещания, созданного в качестве представительства дипломатических структур Российского государства и Белых армий, беседовал с премьер-министром Франции Жоржем Клемансо и министром иностранных дел Стефаном Пишоном. В этом разговоре он предупреждал, что Франции, победившей в Первой мировой войне, неизбежно будет угрожать германо-большевистский союз.
Как вы думаете, для Гитлера судетский вопрос был истинной причиной конфликта с Чехословакией или только поводом для продолжения дальнейшей экспансии на Восток? Не разогрел ли Мюнхен его аппетиты?
Конечно, Гитлер был националистом, желавшим преодолеть «разделение германского народа», усугубленное территориальными изменениями в Европе после Первой мировой войны. Большинство населения Судетской области (3,5 миллиона этнических немцев) в Чехословацком государстве чувствовали себя притесненными и пребывали в сложном экономическом положении. Успешный аншлюс Австрии породил у судетских немцев надежды на воссоединение с Германией, что открывало Гитлеру возможности для давления на чехословацкое правительство.
Проблема заключалась в том, что Гитлер не мог и не хотел останавливаться, и судьба населения Судетской области не имела для него первенствующего значения. Для него это был тактический вопрос на пути к глобальной цели — и не более того. Еще в ноябре 1937 года Гитлер изложил командованию вермахта свои планы по захвату жизненного пространства и создания замкнутой Германской империи. Первыми шагами на пути к поставленной цели фюрер считал захват Австрии, Судетской области и всей Чехословакии для создания промышленной и продовольственной базы. Затем наступала очередь Польши.
Кажется, немецкие генералы от этих затей были, мягко говоря, не в восторге?
Да, в ответ военный министр генерал-фельдмаршал Вернер фон Бломберг и командующий сухопутными войсками генерал-полковник Вернер фон Фрич выступили с возражениями. Они полагали, что война с западными державами приведет Германию к катастрофе. Если аннексию Австрии и Судет еще можно было рассматривать как объединение этнических немцев в рамках одного государства, то покушение на Чехословакию, а далее на Польшу неизбежно спровоцирует войну, которую Германия из-за ограниченных ресурсов проиграет.
Оппоненты впервые усомнились в реалистичности намерений рейхсканцлера. Он же в свою очередь убедился в том, что немецкие консерваторы хотели величия Германии, но не желали авантюрных планов. Да, они выступали за рост мощи вермахта, но не за войну, поддерживали национал-социалистический порядок, но не разделяли национал-социалистическое мировоззрение. В итоге зимой 1938 года генералы лишились занимаемых постов. Так начался конфликт между Гитлером и представителями христианско-консервативной элиты донацистской Германии, который потом вылился в антигитлеровский заговор с серией покушений на фюрера. Успех же в Мюнхене, безусловно, убедил Гитлера в справедливости его расчетов и в слабоволии его противников.
В чем просчитались Чемберлен и Даладье? Неужели они были настолько наивны и недальновидны, что поверили Гитлеру?
Это был проигрыш людей, воспитанных в духе ценностей жюль-верновского XIX века, который, как полагали некоторые мыслители, закончился не в 1900-м, а в 1914 году — с началом Первой мировой (Великой) войны. Она послужила пьедесталом для политиков нового типа, таких как Ленин, Троцкий, Сталин, Муссолини и Гитлер. Эдуард Даладье и Невилл Чемберлен простодушно рассчитывали связать эксцентричного фюрера бумажными договорами и загнать его в угол. Это был совершенно наивный расчет западников старой Европы, не понимавших, что Гитлер придает бумажным договорам столько же значения, сколько и Сталин.
Конечно, Чемберлен и Даладье полагали, что «худой мир лучше доброй ссоры», а следовательно — необходимо «умиротворять» неистового Гитлера, принимавшего любую уступку за слабость. Особенно актуальной такая позиция казалась для Франции, потерявшей в 1914-1918 годах более четырех миллионов человек, в том числе 1,4 миллиона погибшими. Конечно, это была огромная ошибка Парижа и Лондона. Может быть, это еще и глупость — но она стала столь очевидной только спустя долгие годы
То есть для лидеров Франции и Британии еще свежа была память о жертвах Первой мировой войны, и они стремились во что бы то ни стало не допустить повторения ее ужасов?
Да, разумеется. Даладье и Чемберлен проиграли Гитлеру в Мюнхене еще по одной причине: в результате крушения традиционного Российского государства и поражения сил национального сопротивления большевикам в 1917-1922 годах. Накануне Первой мировой войны в состав Антанты входила Российская империя, бывшая надежным союзником Великобритании и Франции. Германия не смогла добиться победы над западными союзниками в 1914 году. Жертвенная активность русских армий в Восточной Пруссии и Галиции разрушила весь германский план войны. В 1938 году вместо Российского государства, бывшего более двух веков частью Европы, на Востоке существовал сталинский Советский Союз, имевший, по словам Александра Солженицына, такое же отношение к старой России, как убийца к убитому.
Для Иосифа Сталина и номенклатуры Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) Гитлер, Даладье и Чемберлен — все были представителями буржуазно-капиталистического мира, обреченного на гибель в соответствии с марксистско-ленинскими рецептами. Безопасность и мир в Европе совершенно не соответствовали ленинской доктрине, не отвечали интересам Сталина и номенклатуры ВКП(б). Им было нужно, чтобы конфликт между германским рейхом, жаждавшим реванша за поражение в Великой войне, и англо-французскими капиталистами неуклонно обострялся. Только такой конфликт в перспективе позволял навязать Европе модель сталинского социализма, опиравшуюся на колхозы, ГУЛАГ и НКВД.
В итоге Великобритания и Франция не только не имели воли, чтобы вступить в борьбу с Германией. Хотя она в 1938 году еще оставалась достаточно слабой по сравнению с силами Франции, Великобритании и Чехословакии. Но западные державы не имели сильного союзника на Востоке в лице России Сикорского, Рахманинова и Гумилева, проигравшей гражданскую войну ленинцам-сталинцам. К сожалению, прогноз князя Львова оправдывался.
Как вы думаете, что случилось бы, если западные лидеры осенью 1938 года не пошли бы на уступки Гитлеру? Могла ли мировая война начаться годом раньше и идти по несколько иному сценарию?
Мы вступаем в область зыбких предположений из серии «что было бы, если бы…». Создание альтернативных версий не входит в задачи историка. Но, исходя из известных мне фактов, я бы предположил следующее. Первое — у Германии в 1938 году не хватало сил и ресурсов для ведения войны против армий Великобритании, Франции и Чехословакии, зато хватало национальной воли. Тем не менее рейх потерпел бы поражение, так как затяжную войну вести не мог. Второе — скорее всего, никакой войны и не случилось бы.
Почему?
Весной и летом 1938 года среди офицеров вермахта возник антигитлеровский заговор, участники которого полагали, что политика фюрера ведет Германию к катастрофе. Среди заговорщиков были начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Людвиг Бек, командующий 1-й армией генерал пехоты Эрвин фон Вицлебен, один из старших офицеров Абвера Ганс Остер. Поражение Гитлера на внешнеполитической арене, как казалось заговорщикам, создаст условия для переворота. С весны эмиссары заговорщиков осаждали Лондон и Париж, но их попытки найти общий язык с представителями союзников встречали полное недоумение.
Они уговаривали своих партнеров повлиять на внешнеполитический курс Великобритании и Франции. Жесткая позиция по отношению к требованиям Гитлера позволила бы создать благоприятные условия для ликвидации нацистского режима силами оппозиции. Понимания же столь странные инициативы не находили. Один из британских дипломатов, выслушав немецкого посетителя, воскликнул: «Да ведь то, что вы предлагаете, это государственная измена! Как вам не стыдно!». Все попытки заговорщиков убедить правительства Великобритании и Франции не идти на поводу у Гитлера натыкались на глухую стену.
Когда кризис вокруг Чехословакии достиг высшей точки, участники заговора решили совершить военный переворот в тот момент, когда Гитлер отдаст приказ дивизиям вермахта о вторжении в Чехословакию, намеченном на 1 октября 1938 года. Предполагалось, что после ареста Гитлера один из ведущих берлинских психиатров Карл Бонхёффер объявит фюрера душевнобольным. Но позднее по просьбе Вицлебена бывший руководитель немецкой ветеранской организации «Стальной шлем» Фридрих Хайнц сформировал ударный отряд, бойцы которого в момент переворота должны были просто занять рейхсканцелярию и расстрелять фюрера на месте. Однако Гитлер вернулся из Мюнхена триумфатором. Разумеется, переворот не состоялся — никто бы не стал поднимать мятеж против победителя.
Почему Чехословакия, имея сильную армию, даже не попыталась оказать никакого действенного сопротивления Германии, чей вермахт в 1938 году еще не был таким мощным, как в 1940-1941 годах?
Чехословацкие политики, которые 30 сентября одобрили Мюнхенское соглашение, пребывали под тем же гипнозом. Во-первых, Франция и Великобритания отказали им в поддержке ради благородного сохранения мира в Европе. Во-вторых, военный конфликт с Германией из-за Судетской области, населенной немцами, не внушал веры в победу. Тем более что Гитлер умерил свои аппетиты Судетами.
Думаю, что чехословацкие политики, среди которых хватало людей с левыми взглядами, ощущали шаткость прав на Судетскую область и поэтому сомневались, могут ли они начинать войну. Чехословацкая Республика возникла только после Первой мировой войны и удельный вес немцев среди ее населения был весьма значителен. Так ради чего стоило лить кровь?
Какова была позиция СССР? Мог ли он тогда повлиять на ситуацию? Ведь между Советским Союзом и Чехословакией с 1935 года действовал договор о взаимопомощи. Только ли из-за позиции Польши, которая после Мюнхена вместе с Германией и Венгрией активно участвовала в разделе Чехословакии? Ведь была еще и Румыния, которая могла пропустить Красную армию через свою территорию?
На Дальнем Востоке только что закончился советско-японский военный конфликт на озере Хасан, показавший, скажем так, определенные проблемы в боевой подготовке войск Красной армии. В августе-сентябре 1938 года в СССР, в том числе в Красной армии, еще продолжала свирепствовать «ежовщина», хотя судьба самого наркома внутренних дел Николая Ежова уже была предрешена. То есть это было не самое лучшее время для активного вмешательства в европейскую политику.
Кроме того, Сталина мало интересовала судьба Чехословакии — его интересовало сближение с Гитлером. И позиция Польши или Румынии не имели здесь значения. По совокупности многих причин Советский Союз ничем не мог помочь Чехословакии. Тем более что формально, по договору, Франция должна была оказать помощь первой. Но хочу вновь подчеркнуть: настоящих большевиков-ленинцев интересовали не договоры с буржуазными государствами, а целесообразность. Помощь СССР Чехословакии могла затруднить сближение с Гитлером, от которого зависела не только судьба мира в Европе, но и стратегический успех сталинской внешней политики.
Год назад в интервью «Ленте.ру» историк Алексей Исаев сказал: «То, что Мюнхенское соглашение якобы имело целью перенаправить гитлеровскую агрессию на Восток, это выдумки советских пропагандистов. На самом деле Англии и Франции тоже требовалась хоть какая-то передышка для мобилизации своих ресурсов». Согласны ли вы с этим мнением?
Полагаю, что Алексей Исаев прав в первой части, касающейся выдумок советских пропагандистов. Точнее, речь идет о выдумке самого товарища Сталина, если иметь в виду знаменитую брошюру 1948 года «Фальсификаторы истории». Невозможно представить себе ее публикацию без согласования со Сталиным.
Вплоть до осени 1939 года между СССР и Германией не существовало общей государственной границы. По данным историка Михаила Мельтюхова, летом 1939 года вермахт имел 52,5 дивизии (более 1,3 миллиона человек), 3419 танков, 30679 орудий и минометов, 4288 самолетов — и очень ограниченные ресурсы. В то же время у Красной армии имелось 147 дивизий (почти 2,5 миллиона человек, две бригады приравнены к одной дивизии), 21 110 танков, 55790 орудий и минометов, 11167 самолетов. При отсутствии общей границы и таком неблагоприятном соотношении сил у Гитлера не было никакой возможности для агрессии против СССР — кто бы и куда бы его не «подталкивал».
Что касается второй части утверждения Алексея Исаева, версия допустимая, но мне представляется, что осенью 1938 года в англо-французских элитах в большей степени все-таки еще господствовала надежда на то, что удастся удержать Гитлера в существовавших границах рейха и избежать новой разрушительной войны в Европе.
Можно ли сказать, что в преддверии будущей войны все стремились обезопасить себя от Гитлера за счет других стран, а в итоге в той или иной степени проиграли все, сумев одолеть Германию лишь совместными неимоверными усилиями и ценой колоссальных жертв?
Не убежден, что между наивным, но искренним желанием «умиротворить» потенциального агрессора ценой территориальных уступок, чтобы избежать полномасштабной войны, и расчетливым поощрением захватчика, чтобы он развязал и вел европейскую войну, следует ставить знак равенства.
У нас часто цитируют американского дипломата Клода Бауэрса: «Мюнхенский мир за одну ночь свел Францию до положения жалкой второсортной державы, лишив ее друзей и всеобщего уважения, а Англии нанес такой сокрушительный удар, какого она не получала в течение последних 200 лет». Согласны ли вы с такой жесткой оценкой?
Вряд ли Мюнхенский мир свел Францию до положения второсортной державы, если даже в конце августа 1939 года перед нападением на Польшу Гитлер все же надеялся, что Франция и Великобритания останутся в стороне от польско-германского конфликта. Что же касается Великобритании, то о какой «второсортности» можно говорить, если англичане мужественно и в одиночку сражались с Гитлером с июня 1940-го по июнь 1941-го года? Но, конечно, осенью 1938 года Великобритания и Франция, державы-победительницы Первой мировой войны, в известном смысле получили пощечину от Гитлера, снова набравшего очки и на международной арене, и в глазах немецкого народа.
Каков, на ваш взгляд, главный урок Мюнхена?
Главный урок Мюнхена можно свести к трем словам: скупой платит дважды. Летом 1914 года замечательный русский государственный деятель Александр Кривошеин, один из главных организаторов столыпинской аграрной реформы, объясняя предпринятые Россией действия в защиту Сербии, заявил: «Наша уступчивость приведет к обратному результату, все равно нас заставят после всех испытанных унижений воевать, и тогда мы будем застигнуты врасплох».
Через 24 года схожим образом в связи с подписанием Мюнхенского соглашения рассуждал Уинстон Черчилль, полагавший, что в ближайшие недели британцам придется выбирать между войной и позором. Опыт Мюнхена показал, что выбор в пользу позора лишь отдаляет, но не снимает угрозу войны.