Кто на самом деле написал "воровской закон"

Есть версия, что идею создания системы ГУЛАГ руководству советского государства подкинул Нафталий Френкель, ставший потом одним из руководителей этого лагерного Молоха. За почти 30-летнюю историю существования Главного управления исправительно-трудовых лагерей через ИТЛ прошли миллионы заключенных. Всей этой массой надо было управлять. И не только извне силами НКВД.

Сторонники предположения о «энкавэдэшном» авторстве воровского закона считают, что именно с целью создания привилегированной касты среди уголовников и укрепления ее статуса в лагеря НКВД в 30-х годах прошлого века был «спущен сверху» кодекс чести вора в законе.

Однако у этой версии больше слабых сторон, чем весомых аргументов в ее защиту. В пользу данного предположения можно привести два факта: институт воров в законе в современном его понимании в СССР начал формироваться действительно с организацией ГУЛАГа (1930-е годы); появление законников было воспринято администрацией исправительно-трудовых лагерей с негласным одобрением — воровская субординация в определенной степени помогала поддерживать порядок в местах лишения свободы.

Но доводы противников данной версии, в частности, историка, исследователя отечественного криминального мира А. Сидорова (Фима Жиганец), выглядят более убедительными. Во-первых, согласно базовым принципам воровской идеи законник обязан не марать себя трудом, сотрудничеством с властью (в любой форме, в том числе службой в армии, членством в госорганизациях), вор в законе должен существовать только за счет совершения преступлений или игры в карты (в неволе). Ни намека на доверительные отношения с авторами воровского закона и их детищем - ворами - в этих понятиях нет. Наоборот, воровской кодекс начисто отрицает любое сотрудничество с представителями власти.

Во-вторых, нет ни одного документа или хотя бы устного или письменного упоминания бывших сотрудников НКВД об этом проекте, якобы родившем в недрах Наркомата внутренних дел.

И в-третьих, знаменитая «сучья» война между воевавшими в Великой Отечественной ворами в законе и «правильными» законниками, разразившаяся в советских зонах в 40-50-х годах, окончательно ставит на этой версии происхождения воровского кодекса крест: администрация лагерей в том кровавом противостоянии открыто поддерживала «сук», а не отсидевшихся во время Второй Мировой в лагерях законников.

Версия Александра Сидорова о «белогвардейском» авторстве кодекса вора в законе, которую он развивает в своем двухтомнике «Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности в Советской России», конспирологическая и прямых подтверждений и доказательств истинности не имеет. Но она выглядит убедительнее, чем "энкавэдэшная".

По мнению идорова, воровская идея выстроена по принципу тайной организации: в ней есть два ключевых субъекта — в качестве хранителей тайны выступают воры в законе, а последователями являются все остальные заключенные. Сидоров утверждает, что такой кодекс чести не мог появиться в результате спонтанной самоорганизации воровской элиты для противостояния власти, — авторство воровского закона принадлежит людям высокообразованным и в высшей степени дисциплинированным. В ситуации 30-х годов такими людьми на зонах могли быть только бывшие белые офицеры, ненавидевшие советскую власть.

Общеизвестно, что определенное количество членов белой гвардии, оставшейся после утверждения советской власти на родине, стало профессиональными преступниками, так называемыми жиганами. Именно жиганам приписывают авторство воровского закона сторонники «белогвардейской» версии его создания: это была своеобразная реализация офицерской потребности в командовании и управлении массами, желание стать лидером в криминальном сообществе.

Косвенными доказательствами, подтверждающими «белогвардейское» авторство воровского закона, сторонники этой версии называют обязательное умение играть в карты, занятие, свойственное прежде только аристократам и армейским офицерам, пощечину в воровских спорах как наказание равному по масти (типично офицерская «ответка») и прозвища первых воров, подозрительным образом напоминающие их прежний социальный статус. В качестве примера приводят законников Графа Сеньку Чукотку, Барона и еще с десяток «графов» и «князьев», якобы имевших дворянское происхождение.

Впрочем, насчет социального ограничения, связанного с играми в карты, с А. Сидоровым можно поспорить: еще каторжник Достоевский в своих автобиографических «Записках из мертвого дома» сообщал, что «почти в каждой казарме был такой арестант, который держал у себя аршинный худенький коврик, свечку и до невероятности заселенные, жирные карты».