Сталин создал новое общество. Оно живет в России до сих пор

Не было в русской истории страшнее и тяжелее времени, чем XX век, надломивший наш народ и перемоловший в своих жерновах миллионы человеческих жизней. Как советская власть создавала новое общество, сознательно преследуя и уничтожая самых грамотных и трудолюбивых людей прежней России? Почему после Великой Отечественной войны Сталин всячески ущемлял фронтовиков и особенно инвалидов? Что современная Россия и нынешнее общество унаследовали от той эпохи? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказала кандидат исторических наук, преподаватель Северного Арктического федерального университета имени М.В. Ломоносова Елизавета Хатанзейская.

Культура тотального лицемерия

«Лента.ру»: Историк Ольга Великанова в книге «Разочарованные мечтатели…» утверждает, что в 1920-е годы в СССР «идентификация с советскими ценностями ограничивалась пределами небольшого большевистско-советского сектора и части молодежи», несмотря на мобилизационные кампании («военные тревоги» 1923, 1924 и 1927 годов, празднование первого юбилея Октябрьского переворота, массовая репрессивная операция ОГПУ летом 1927 года). Чем в этом смысле сталинские 1930-е годы отличались от предшествующего десятилетия? Удалось ли создать нового советского человека?

Елизавета Хатанзейская: Задачу создания нового человека поставил перед советским государством еще Ленин в первые годы после революции. Однако непосредственно начало процесса создания нового советского человека историки относят к концу 1920-х годов. Формально ключевой датой можно считать 1929 год, который Сталин назвал «годом великого перелома».

В экономике это начало воплощения в жизнь плана сплошной коллективизации и ускоренной индустриализации, в общественной жизни — дальнейшее усиление репрессий, направленных на широкий круг лиц, обозначенных термином «бывшие эксплуататорские классы», а также более широким понятием «социально чуждые элементы». Особой мишенью в этом процессе стала дореволюционная интеллигенция. Что касается гуманитарной сферы, то здесь началась так называемая культурная революция, то есть создание собственно советского искусства и стиля жизни.

Если 1920-е годы отличались многообразием форм творчества и сосуществованием множества культурных течений, то к концу 1920-х – началу 1930-х годов власть все это свернула, и постепенно единственным возможным художественным направлением стал так называемый большой стиль. В архитектуре он был выражен монументальным и помпезным сталинским ампиром взамен запрещенного конструктивизма, а в литературе, живописи, музыке и кинематографе — соцреализмом. В числе прочих средств искусство использовалось как инструмент формирования нового советского человека (Homo soveticus), процесс создания которого, как отмечают социологи, растянулся до середины 1960-х годов.

Каким образом?

Посредством искусства, выполнявшего функцию пропаганды, сталинское руководство внушало населению новые моральные установки. Взамен прежних социально-нравственных норм о взаимной ответственности людей друг перед другом, норм совести и естественной человеческой морали советская власть требовала, чтобы каждый индивид был ответственен только перед ней, персонифицированной в образе сильного и справедливого вождя. Любой человек с точки зрения идеологии становился маленьким винтиком в составе гигантской государственной машины, и вся его жизнь оказывалась полностью подчиненной целям государства. Историки и культурологи именно это время связывают с формированием тоталитарного советского сознания.

Вы сказали о культурной революции. Но я читал, что она началась лишь в середине 1930-х годов, когда советская власть восстановила некоторые элементы прежних дореволюционных традиций и практик.

Да, возвращение изучения истории в учебных заведениях, частичная реабилитация русского патриотизма и даже восстановление празднования Нового года с украшением елок случилось уже в середине 1930-х годов. Но процесс культурной революции, задачей которой было формирование новой советской культуры, стиля жизни и, как итог, нового советского общества, начался еще в 1929 году. Это можно проследить по официальным документам того времени.

Эта политика особенно ярко выражалась в ликвидации безграмотности. В 1930 году в Советском Союзе, где более половины населения было неграмотным или малограмотным, ввели всеобщее начальное образование. Но это сделали не для того, чтобы люди становились образованнее, могли самостоятельно получать и анализировать информацию. Главная цель этих мероприятий состояла в том, чтобы население было более восприимчиво к официальной пропаганде: могло читать советские газеты или хотя бы понимать основные советские лозунги.

Отличительной особенностью сознания нового советского человека, формируемого в ту пору, была его неспособность сопоставить две картины мира: транслируемую через систему пропаганды (в том числе кинофильмы) и ежедневно наблюдаемую в повседневной жизни. Проще говоря, он мог видеть арест соседа, а потом спокойно пойти в кино с мыслью «у нас невиновных не сажают». Неспособность проанализировать две эти реальности (подлинную и сконструированную) порождала в его сознании когнитивный диссонанс, сопровождавший Homo soveticus все годы советской власти.

Неспособность, а часто и нежелание что-либо противопоставить централизованной системе насилия и пропаганды — важная черта советского массового сознания эпохи сталинизма. Поэтому культура 1930-х годов — это культура тотального лицемерия. Именно она сформировала главное свойство последующих советских поколений — двоемыслие. Видя, что происходит на самом деле, люди пытались приспособить свое сознание под каноны официальной пропаганды, боясь выпасть из социальной среды и жестко стратифицированной советской социальной иерархии.

Лишенцы и спецпоселенцы

Вы писали, что после коллективизации и в годы первых пятилеток «сталинская политика не только опиралась на сформированные ею социальные группы, но и формировалась под их воздействием». Что это значит?

На протяжении 1930-х годов шел непрерывный процесс заключения негласных договоров между государством и отдельными социальными стратами. Советское общество никогда не было монолитным, оно представляло собой конгломерат огромного числа разнообразных социальных групп. Что характерно, никто из них не избежал страха, террора и лишений перед сталинской государственной машиной.

Расскажите, например, о крестьянстве, составлявшем тогда абсолютное большинство населения СССР.

Крестьянство к началу 1930-х годов было очень неоднородным. В результате сплошной коллективизации одни жители сел и деревень бежали в города, став заводскими рабочими (индустриальными новобранцами), другие вынужденно вступили в колхозы, третьи погибли во время раскулачивания (были расстреляны, умерли в лагере или на пересыльном пункте и т.д.). Во время коллективизации многие крестьяне были высланы в Северный край, Сибирь, Казахстан, на Дальний Восток, где их определили на лесозаготовки, добычу полезных ископаемых, строительные и заводские работы.

Их силами, а также силами непрерывно возраставшего числа заключенных были построены крупные промышленные объекты, транспортная и городская инфраструктура. При этом формально все они были объявлены советской властью вне закона, но ввиду дефицита трудовых ресурсов уже с 1931 года начался процесс их реабилитации. Некоторым спецпереселенцам в середине 1930-х годов даже разрешили вернуться домой, но большинство из них остались в местах поселения.

Получается, Сталин превратил советское общество в гигантский плавильный котел, где отливал из людей нужные ему формы.

Определение «плавильный котел» скорее подходит для США. Советское общество было жестко стратифицированной структурой, элементы которой почти не перемешивались. У каждой социальной группы была своя определенная роль в государстве — иначе людям было не выжить. Когда пишут о его якобы прозрачных социальных перегородках, то это не так.

Разве при Сталине в советском обществе не было социальных лифтов?

Конечно, были. Если крестьяне сбегали от коллективизации в город, где устраивались на завод или делали военную карьеру, — это социальный лифт. Большевистский режим вынуждал их (особенно это касается молодежи) приспособиться, отказаться от своей крестьянской идентичности и усвоить новые советские ценности. Многим из них впоследствии удалось даже продвинуться по комсомольской и партийной линии. Социолог Наталья Никитична Козлова в своих исследованиях показала, что подавляющая часть советской элиты хрущевской и брежневской эпохи были выходцами из крестьян.

Но для многих других категорий населения основные социальные лифты были закрыты: для так называемых представителей бывших эксплуататорских классов, лишенцев или — еще более распространенной в документах того времени и менее законодательно определенной категории «социально чуждых» (дворянство, интеллигенция, священство, купечество, крестьянство, бывшие служащие Белой армии и царского правительства) — представителей непролетарских социальных групп, на которых советская власть изначально смотрела враждебно. Все они до 1936 года были ущемлены в гражданских правах, а после принятия новой Конституции 1936 года их преследование продолжалось на основании ряда подзаконных актов и негласных распоряжений советского правительства.

Недавно публицист Дмитрий Ольшанский определил сталинизм как режим бешеной социальной миграции, а причинами его появления назвал обвальную урбанизацию и прорыв прежних социальных границ. Вы с ним согласны?

В целом да. Я бы только уточнила, что эту урбанизацию следует назвать насильственной, а ее причинами стали политика индустриализации, коллективизации и спецколонизации удаленных от центра районов СССР. Мощный репрессивный аппарат создавал возможности переброски огромного количества людей из одной точки страны в другую. Советский тип индустриализации тоже можно считать насильственным, поскольку осуществлен он был силами спецпереселенцев, административно высланных специалистов и заключенных.

Военное лихолетье

Изменилось ли что-нибудь в массовом сознании советских людей с началом Великой Отечественной войны?

Конечно. Накануне войны усилиями официальной пропаганды был создан миф о непобедимости Красной армии. Якобы в случае вооруженного конфликта враг будет разбит «малой кровью на чужой территории». И когда в 1941-1942 годах выяснилось, что все совсем не так, люди были ошеломлены. Средства массовой информации оказались в растерянности, как и руководство страны, а население в тылу вынуждено было выживать в условиях информационного вакуума, когда реальные факты и официальные сообщения (не всегда достоверные) переплетались со слухами. Все это сильно повлияло на массовые настроения в тылу: в очередной раз подорвана была вера в государство и во «всесильного вождя» Сталина.

Каким образом?

Катастрофа 1941 года многих заставила иначе взглянуть на сущность большевистского режима. Я об этом могу судить по архивным документам (спецсводкам НКВД о настроениях населения) и многочисленным интервью, которые я брала у очевидцев той эпохи для своего научного исследования. Были и те, кто откровенно ждал прихода немцев, — настолько ненавистна им была советская власть с ее лживостью и непрерывным насилием.

Например, в 2005 году был опубликован дневник архангелогородца Филадельфа Паршинского, наглядно показывающий обстановку первых месяцев войны и настроения людей того времени. Несколько лет назад Международный центр истории и социологии Второй мировой войны Высшей школы экономики в Москве под руководством профессора Олега Витальевича Будницкого выпустил сборник документов «"Свершилось. Пришли немцы!" Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны».

Там содержится много информации о причинах коллаборационизма и его природе. В годы войны, как и в 1930-е годы, советское общество не было монолитным, и далеко не все ждали победы над Гитлером. Только в Архангельске огромное количество людей подверглось тогда репрессиям за антисоветские высказывания.

Историк Геннадий Костырченко рассказывал «Ленте.ру», что в годы Великой Отечественной войны «идеологический контроль советского государства над народом несколько ослаб».

Я с этим не соглашусь. Во-первых, судя по документам, во время войны численность пропагандистов и агитаторов, а также секретных сотрудников НКВД не только не уменьшилась, а наоборот — возросла. Во-вторых, по донесениям НКВД очевидно, что сталинское государство, несмотря на тяжелое положение на фронте в первые годы Великой Отечественной войны, бросило огромные силы на выявление и подавление любых проявлений общественного недовольства. Советская власть всегда внимательно отслеживала массовые настроения.

В интервью «Ленте.ру» историк Андрей Савин говорил, что большинство населения смирилось с советской властью только во время Великой Отечественной войны.

Тут я тоже не соглашусь. Профессор Олег Витальевич Будницкий, которого я уже упоминала, выступая на международной конференции «Сталинизм и война», проходившей в мае 2016 года в Высшей школе экономики в Москве, наглядно показал, что во время войны масштаб политических репрессий не просто не уменьшился по сравнению с 1930-ми годами, но был сопоставим с годами Большого террора.

Жители советских городов все видели своими глазами: расцвет черного рынка, воровство карточек и продовольствия, растерянность власти перед лицом опасности, голод, злоупотребление чиновников и снабженцев — и делали соответствующие выводы. В Архангельске положение было немногим лучше, чем в блокадном Ленинграде, — за 1941-1944 годы только по официальным данным умерло около 40 тысяч из 283 тысяч довоенного населения города. На самом деле в городе погибло гораздо больше людей. В частности, смерть беженцев, беспризорных и безнадзорных детей, заключенных не всегда учитывалась по целому ряду причин.

Помимо голода и разрухи, людей раздражал гигантский разрыв в материальном обеспечении между высшим партийным и военным начальством, сотрудниками НКВД, включенными в систему спецснабжения и получавшими спецпайки, снабженцами всех уровней, которые негласно участвовали в распределении товаров и услуг предвоенного и военного времени, и остального населения, фактически брошенного на произвол судьбы. Многие осознавали преступную сущность советской власти, но примириться с ней заставлял террор НКВД. Я вообще считаю, что одна из главных проблем современного российского общества заключается в том, что оно до сих пор не нашло в себе силы осознать свое прошлое. Сейчас есть немало людей, искренне верящих, что наша страна выиграла войну благодаря Сталину, а не вопреки ему.

«Моя хата с краю»

Война искалечила миллионы людских судеб, но победа в ней, как указываете и вы, и ваши коллеги, у многих породила иллюзии о смягчении сталинского режима. Как происходила адаптация вернувшихся фронтовиков к реалиям послевоенного времени?

Очень тяжело и болезненно. Этот процесс подробно описан в книге доктора исторических наук, профессора Института российской истории РАН Елены Спартаковны Сенявской «Психология войны в ХХ веке: исторический опыт России», а также в ее специальном исследовании по данной проблеме «1941-1945. Фронтовое поколение…». Фронтовики, с которыми я беседовала уже в нулевые годы, рассказывали о первых впечатлениях после возвращения с войны. Они больше поражались даже не виду разрушенных городов и тотальной нищете, а социальной несправедливости, выражавшейся в страшном социальном расслоении. Особенно их раздражала «золотая молодежь» — дети большевистской элиты, получившие «бронь» от призыва в армию и проводившие время в постоянных кутежах, в то время как их сограждане умирали от голода или вынуждены были заканчивать жизнь самоубийством, не видя для себя перспектив в мирном времени.

Вернувшись в нищую и разрушенную страну, фронтовики ничего не получили от советской власти. Многие из них остались без жилья, без работы, некоторые потеряли в войну семьи, близких. Никаких программ реабилитации для них не существовало. Никто им не помогал в мирной жизни ни с предоставлением жилья, ни с трудоустройством. Наоборот, сталинское государство стало демонстративно притеснять фронтовиков. Почти сразу против них начались репрессии.

В декабре 1947 года в СССР отменили празднование Дня Победы 9 мая, а с января 1948 года упразднили денежные выплаты и льготы для фронтовиков, имеющих ордена и награды (в том числе для Героев Советского Союза). Поэтому неудивительно, что многие фронтовики, осознав свою ненужность в мирной жизни и переживая сильнейший социальный стресс, совершали самоубийства или спивались. Но у них имелись и другие риски.

Какие?

Вернувшимся с войны важно было выговориться, но в условиях тоталитарного сталинского режима это было опасно. Простой правдивый рассказ о событиях войны мог любого превратить из героя войны в обыкновенного лагерника. Например, в конце 1940-х годов вместе с моей бабушкой в Медицинском университете Архангельска учился фронтовик, который на одной студенческой вечеринке вдруг стал рассказывать всю правду о войне: о нехватке боеприпасов, об ошибках командования, о крови и грязи в окопах.

Как потом выяснилось, один из присутствующих написал на него донос. Вскоре студента-фронтовика посадили на десять лет, а когда он вернулся, то продолжил обучение уже больным человеком, сильно подорвав здоровье в лагере. Стукач же много раньше закончил университет, но в городе многие знали о его поступке и не уважали его — замолкали, когда он входил в кабинет.

Или взять жуткую участь инвалидов войны, многие из которых оказались на улице и вынуждены были заниматься нищенством. Сталин решил эту проблему привычным для себя способом: в 1948 году в крупных городах прошли массовые зачистки, фронтовиков-калек принудительно отправили доживать свой век в специальные интернаты, больше похожие на концлагеря (наиболее известный из них находился на Валааме).

Как приспосабливалось к послевоенной жизни остальное население?

Тоже очень тяжело. Тотальная нищета военного времени и суровый быт продолжали тяготить многие годы после окончания войны, люди по-прежнему умирали от голода и болезней. Стратегии выживания и поведенческие установки, выработавшиеся у населения во время войны, надолго сохранялись и в мирной жизни.

Самый известный пример — это, конечно, ленинградские блокадники и их трепетное отношение к еде, особенно к хлебу. В моем родном Архангельске было примерно так же. К тому же после войны в стране с новым размахом продолжились массовые репрессии — так Сталин ответил на запрос общества о смягчении большевистского режима. Всеобщий страх, массовая нищета и крушение послевоенных надежд сильно деформировали сознание советских людей.

Какие элементы массового сознания советского городского населения, сформированные в сталинскую эпоху, сохранились в нашем обществе и поныне?

Конечно, многие стереотипы массового сознания сталинской эпохи остались до сих пор. Во-первых, это электоральное поведение населения — как и за кого люди голосуют на выборах. Во-вторых, фатализм и патерналистское отношение к нынешней власти, когда ее одновременно и боятся, и почитают. В-третьих, страх перед переменами, когда люди думают: «Мы потерпим, лишь бы хуже не было». В-четвертых, архаичное отношение к сущности государства. Многие всерьез считают, что его интересы первичны по отношению к интересам граждан, хотя на самом деле все должно быть наоборот: государство для людей, а не люди для государства.

Но, согласитесь, времена изменились, и сейчас у нас совсем другое общество, чем при Сталине.

Да, конечно. Изменения в массовом сознании происходят, но очень медленно. По моим наблюдениям, сейчас позитивная динамика заметно усилилась, особенно за последние два-три года. Но, к сожалению, немало людей у нас по-прежнему живут по принципу «моя хата с краю, ничего не знаю». Как правило, они начинают иначе смотреть на социально-политическую реальность только тогда, когда какая-то проблема коснется их непосредственно — например, когда рядом со своим домом вдруг обнаруживают свалку или строящийся полигон для московского мусора. Стратегии выживания и стереотипы мышления, унаследованные от сталинской эпохи, и сейчас продолжают влиять на жизнь и поведение наших граждан. Это тяжелое наследие нескоро удастся преодолеть.