Сholera jasna. Смертельная эпидемия в Харькове, Одессе, Малороссии и Галиции
В 1830-1831 гг. в Российской империи было две напасти: польское восстание и эпидемия холеры. И были люди, причем далеко не самые последние в стране, которые стали жертвами этих двух бедствий одновременно - великий князь Константин Павлович и фельдмаршал Дибич-Забалканский. Но мы остановимся только на эпидемии
Неведомая хворь
До 1823 года в России, как впрочем, и в других странах, кроме Бенгалии, холерой никто не болел. А тогда она появилась в Астрахани вместе с индийскими купцами.
Центральная комиссия для пресечения холеры была образована 9 сентября 1830 года. Возглавить борьбу с «моровым поветрием» Николай I поручил министру внутренних дел Арсению Андреевичу Закревскому, который, по словам писателя Викентия Вересаева, «принял очень энергичные, но совершенно нелепые меры, всю Россию избороздил карантинами, — они совершенно парализовали хозяйственную жизнь страны, а эпидемии не остановили».
Тысячи людей и лошадей с товарными обозами задерживались у застав, высиживая карантин. В тех, кто пытался пробраться через оцепления, приказано было стрелять. Закревский же лично сообщал новости и статистику газетам. Пушкин, самоизолировавшийся в своем имении в Болдино, писал в своем дневнике: «Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на то люди, ни народ…».
Запреты на передвижение вызывали недовольство всех сословий и порождали холерные бунты. Особенно суровы они были в Тамбове и Севастополе.
Когда «собачья смерть» пришла в Москву, император Николай лично отправился в «белокаменную», чтобы не допустить повторения чумного бунта 1771 года. Торговля в городе прекратилась, банки перестали проводить платежи. Мужество венценосца вызвало горячий отклик у подданных, о чём свидетельствует стихотворение Пушкина «Герой», подписанное «29 сентября 1830 года. Москва»:
Одров я вижу длинный строй, Лежит на каждом труп живой, Клеймённый мощною чумою, Царицею болезней… он, Не бранной смертью окружен, Нахмурясь ходит меж одрами И хладно руку жмёт чуме
И в погибающем уме Рождает бодрость…
Молодой харьковский помещик Вадим Пассек, отдав себя в распоряжение холерного комитета, ставил на себе в Москве опыты «прилипчивости» холеры, благополучный исход которых помог смелее относиться к болезни и привлёк больше добровольцев. Но он не был медиком, а впоследствии стал одним из первых этнографов.
Во время польского восстания 1830-1831 гг. только в российской армии от холеры погибло более 12 тысяч военных. В Российской империи за два года переболело холерой 534 тысячи жителей, умерло 230 тысяч.
На территории современной Украины впервые случаи заболевания азиатской холерой зафиксировали в 1830 году в Киевской, Полтавской и Подольской губерниях. В Бессарабской области, Черниговской, Полтавской, Екатеринославской, Харьковской, Таврической губерниях количество умерших от холеры составляло от 9,3 до 20,3 на 1000 человек населения.
Харьков в беде
Первым губернским городом, принявшим на себя удар эпидемии, был Харьков. Никогда ни до, ни после местное население не сталкивалось с такими людскими жертвами и таким бессилием власти.
То, что катастрофа разразится, ни для кого не было секретом. Уже более четверти века, с самого открытия университета ученые, врачи и прокуроры били в набат. Санитарное состояние губернского города было катастрофическим.
Помимо естественных причин (большое количество заболоченных участков) Харьков утопал в навозе.
Прокурор Жадовский писал в 1830 году:
«На дворах домов надлежащей чистоты не наблюдается. ибо всё выбрасываемое из кухонь и конюшен не вывозится, изгнивая в стеснённом пространстве оных, производят удушающий смрад».
А еще были плотины, превращавшие речки Лопань и Харьков в форменные клоаки.
А что же губернатор Михаил Иванович Каховский и его заместитель Пестель? Дядя и брат казнённых декабристов и вверенная им канцелярия были частью этого зловонного пейзажа.
По словам того же Жадовского, «Корпус, занимаемый присутственными местами, оставлен совершенно безо всякого надзора, и нечистоты не только около оного, но даже и внутри, в коридорах и сенях, распространяют такой смрад, что можно назвать это заразительным».
Ни профессоров, ни прокуроров никто не стал слушать. И пришла холера.
Доктор М. В. Томашевский, изучая приходские книги харьковских церквей, датирует первые жертвы эпидемии 23 июля 1830 года. В тот день появились первые три умерших.
Первые же меры стали приниматься только в сентябре, когда Каховский создал комиссию из чиновников и врачей, а городской думе было предписано освободить богадельню под холерный госпиталь. Эвакуированные из зараженных домов подвергались двухнедельной обсервации. Велено было заняться осушением болот и уборкой нечистот, но тут придется ждать результата почти двадцать лет.
В городе началась паника. Ходили слухи, что колодцы отравлены, а больных хоронят живыми по предписаниям профессора Брандейса. Его хотели побить и утопить в Лопани, но полиция доктора спасла. В отличие от губерний Поволжья, в наших краях бунтов и убийств врачей удалось избежать.
Количество жертв эпидемии называют разное.
Статский советник и мемуарист Рейнгардт говорит о тысяче умерших (на 25 тыс. населения), доктор Томашевский насчитал 361 умершего от холеры наверняка, а протоиерей Иоанн Чижевский на основании приходских книг отметил 461 случай. По крайней мере, достоверно известно о 700 переболевших и о том, что умерло из них 55-60%.
Но сколько было тех, до кого медики не добрались…
Эпидемия пошла на спад только зимой. Столичная «Северная пчела» 7 января 1831 писала:
«Министр внутренних дел, генерал-адъютант граф Закревский, получив 23-го декабря донесение слободско-украинского гражданского губернатора о совершенном прекращении холеры в городе Харькове, и при оном просьбу тамошнего купечества об открытии настоящей Крещенской ярмарки, объявляет, что ярмарка сия будет существовать на прежнем порядке».
Однако ради оживления экономической жизни карантинными мерами безопасности не пренебрегали:
«Проезжающие в Харьков из неблагополучных мест, должны иметь свидетельства от обсервационных застав, что они положенный обсервационный срок выдержали, а следующие из мест благополучных обязаны иметь на паспортах своих надписи от полиции о благополучии того места. (…)
Вместе с сим в обязанность торговцев поставляется, ежели между ими окажутся больные на пути, или в самом Харькове, нимало не скрывая их, и не задерживая, объявлять полициям, для принятия в больницы и подания медицинского пособия».
В том же 1830 году холера появилась и в городе Изюме, однако особого ущерба не принесла.
Как сообщал местный священник,
«Пораженные холерой, изюмцы прибегали к помощи Царицы Небесной, подняли Её чудотворную икону, торжественно принесли в Изюм и на площади отслужили трогательный молебен, потом обошли с иконою все дома изюмских жителей, окропили их св. водой, вознося горячие молитвы Царице Небесной о прекращении лютой болезни. Вслед за тем холера внезапно прекратилась».
Одесса знакомится с холерой
Если в Харькове и окрестностях эпидемия в январе 1831 года пошла на спад, то в Одессе тогда радость оказалась преждевременной.
«Северная пчела» радостно рапортовала:
«10 января. В Одесском уезде оставалось больных холерою 101 человек; а по 3-е января вновь заболело 18, выздоровело 22, умерло 7 и оставалось больных 90. В городах Овидиополе, Тирасполе и уезде оного, Дубоссарах, Григориополе, Николаеве, Бериславе, в течение последней недели месяца, умерло с небольшим 100 человек, и в первых числах января оставалось больных около 80. В селениях Херсонской губернии в исходе декабря было весьма малое число больных и умерших».
Начала налаживаться обычная жизнь, открылось регулярное пароходное сообщение с Константинополем. Однако рейсы продлились недолго: холера вернулась в Одессу.
«Эпидемическая болезнь, имеющая признаки холеры, вновь появилась в Одессе, в разных уездах Херсонской губернии и Бессарабской области. В Одессе 9-го числа июня заболело 6 чел., из коих того же числа умерло 3; 10-го числа заболело 7, умер 1; 11-го заболело 11, из коих в тот же день умерло 3, да из прежних больных 2. К удержанию распространения эпидемии местное начальство приняло самые деятельные меры. Для подания врачебных пособий больным учрежден особый обширный госпиталь, — сообщала пресса.
Борьба с холерой в новороссийских губерниях велась под личным руководством генерал-губернатора Воронцова. А вот его предшественник, соратник Дюка Ришелье Александр Ланжерон, проживавший в это время в Петербурге, стал жертвой эпидемии.
Литератор Петр Вяземский вспоминал, что «Граф Ланжерон, столько раз видавший смерть перед собою во многих сражениях, не оставался равнодушным перед холерой. Он так был поражен мыслью, что умрет от нее, что, еще пользуясь полным здоровьем, написал он духовное завещание, так начинающееся: умирая от холеры и проч.».
Увы, опасения графа оправдались. В том же завещании было указано, что тело Ланжерона должно быть захоронено в Одессе, что и было исполнено.
Заботы князя Репнина, благотворительность и народные сказки
Уже в январе 1831 г. эпидемия холеры продвинулась из Киевской в Черниговскую губернию и снова появилась в Тамбовской. В марте заболевания отмечены в Минской, Гродненской, Новгородской, Полтавской губерниях. Количество пораженных холерой населенных мест непрерывно росло. При эпидемии холеры 1830 — 1831 годов было в Житомире зарегистрировано 23 тысячи больных. Это примерно половина тогдашнего населения этого губернского города.
Малороссийский генерал-губернатор князь Репнин (ранее — Волконский, брат сосланного декабриста, получивший фамилию после смерти деда по матери) не боялся наведываться в самые зараженные места вверенной ему территории — Киевской, Полтавской и Черниговской губерниях.
Вот, например, что писалось в сводке МВД о его посещении Кременчуга:
«Его сиятельство, как добрый начальник и попечительный отец вверенного управлению его края (…) и во все время разделявший наши опасности, присутствием своим оживлявший наши надежды, облегчавший страдания больных, ободрявший уповающих, утешавший скорбящих, во исполнение общего желания здешних жителей, прибыл в Кременчуг 29-го прошлого января».
Посетил он и Нежин, где подбодрил население и поучаствовал в формировании казачьих полков, отправлявшихся на усмирение польских повстанцев.
«По приказанию господина малороссийского военного губернатора казаки, живущие в Нежине и близ оного, собраны были пред домом, в котором его сиятельство пребывал. По прочтении им объявления о монарших щедротах и обращении их на службу, предкам их и им обычную, (…) казаки весь день веселились, с восторгом возглашая священное имя государя императора», — сообщала «Северная пчела».
Примеры бескорыстия в зоне заражения гремели на всю Россию.
Вот что проходило по сводкам МВД:
«Содержатель Волынской губернии Бердичевской вольной аптеки аптекарь Стрецкий, по случаю открывшейся в местечке Бердичеве эпидемической болезни холеры, будучи движим усердием к общей пользе, изъявил желание отпускать безденежно из собственной своей аптеки по рецептам медиков лекарства, действующие против сей болезни, и по каталогам назначенные для воинских чинов».
Министерство финансов сообщало о полтавской помещице Руденковой, пожертвовавшей крупную сумму на «обеспечение благосостояния» собственных крестьян. «За таковой благодетельный поступок надворной советницы Руденковой — сообщается далее — объявить ей монаршее благоволение».
Между тем, малороссийские крестьяне верили, что холера носит красные сапоги, может ходить по воде, беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом: «Была беда, будет лихо!». Где она остановится переночевать, в том доме не уцелеет в живых ни одного человека.
Но такие приметы не приводили к агрессии по левую сторону от реки Збруч.
Галиция охотится на ведьм
Находившаяся под управлением австрийской короны Галиция в 1831 году также пострадала от холеры. При этом местное сельское население продемонстрировало образцы дикой жестокости.
Знаменитый писатель Иван Франко позднее записал историю, рассказанную ему в детстве родителями и соседями, в статье «Сожжение упырей в селе Нагуевичи в 1831 гг.».
Во время эпидемии холеры в его родном селе Нагуевичи Дрогобычского уезда заживо были сожжены на костре несколько человек, которых односельчане заподозрили в том, что они упыри и причастны к вспышке болезни.
Подобные «акции инквизиции» происходили и в соседних селах — Урежи, Ясеницы Сильны, Бусовищи.
Народ избирал ворожей, которые ходили по домам и распознавали «кровососов», после чего на упырей надевали железные путы, приковывали к ним цепи и так вели их на самой окраине села. Там, на терновом костре, сжигали.
«Это в первую холеру, как начали люди очень умирать, слышат ясеничане, что в Нагуевичах объявился такой хлопец, что упырей узнает. Поехали, привезли его, созвали общину — узнавай! Что-то он пять или шесть узнал: «то, говорит, упыри!» Сейчас их связали, разожгли терновый огонь, такую кучу наложили вокруг дома. Те люди клянутся, что они невиновны, божатся, плачут…», — писал Франко.
Всего же в Галиции в 1831 году от холеры умерло около ста тысяч человек. По правительственным переписями, холера в регионе, где проживало 3143235 человек, унесла 96 081 жизней. По этим же данным, наибольший процент больных был в Стрыйском и Самборском округах — 12 процентов всех жителей, тогда как количество больных по всей Галиции составляла 6 %.
Процент смертности был еще более значительным: во всей Галиции на 100 больных умирало 38, во Львове — 52, в Тарнавском округе — 46, в Стрыйском и Самборском — до 40-66.
Эпидемия бушевала по Европе до 1832 года. Потом она ушла и оттуда. Чтобы вернуться вновь.