«Немцы в первые дни войны летали нагло»

Как прятаться от бомбардировок внутри «Рабочего и колхозницы», делать в 13 лет противотанковые мины и охотиться с ружьем за немецким десантом, — горожане рассказали МОСЛЕНТЕ о жизни в столице во время Великой Отечественной войны.

В 1941-1942 годах Москва была прифронтовым городом. После этого бои сместились на запад, но жизнь все равно была трудной, военной. К 70-летию Дня Победы горожане-тыловики, которые провели эти страшные годы в Москве, поделились своими воспоминаниями.

«День Победы был лихой!»

Алексей Павлович Грабкин, 1932 год рождения

© Сергей Мелихов / МОСЛЕНТА

Мой отец служил во внутренних войсках. Я отлично помню 16 октября 1941 года. Это был день всеобщей паники в Москве. Подразделение отца занималось отловом чиновников, руководителей предприятий, которые массово пытались бежать из города. Мой отец выезжал на трассы, перекрывал выезд из города, возвращал в Москву автомобили. Многие ехали со своими богатствами — мебелью, драгоценностями, коврами. Некоторые чиновники, обезумевшие, выскакивали из машин, начинали буянить, тыкали ксивами. Разговор был короткий: таких просто ставили к стенке…

Мы жили в Алексеевском студенческом городке в районе ВДНХ. Сейчас на месте наших домов находится улица Бориса Галушкина. Общежития были двухэтажные и очень длинные — метров 50. Одной печкой обогревалось две квартиры. Перед памятником «Рабочий и колхозница» во время войны был установлен бассейн. Мы туда ходили купаться. Дверь внутрь скульптуры всегда была открыта. Мы туда залезали, карабкались внутри огромных фигур. Однажды прятались в них во время бомбардировки, и было очень страшно.

Вообще немцы в первые дни войны летали очень нагло. Крыльями, колесами самолеты чуть за дома не цеплялись. Все прекратилось, когда у центрального входа на ВДНХ появилась артиллерийская батарея. Там установили четыре огромных 85-миллиметровых пушки. Грохот от их пальбы был такой, что у нас дома стаканы подпрыгивали. Несколько попаданий — и немцы стали очень высоко, где-то под облаками летать.

Пытавшихся сбежать из Москвы чиновников отлавливали. Некоторые из них, обезумевшие, выскакивали из машин, начинали буянить, тыкали ксивами. Разговор был короткий: таких просто ставили к стенке.

В первые месяцы войны в день было три-четыре воздушные тревоги. Вокруг домов выкопали много землянок, блиндажей. Там прятались. Однажды утром, помню, женщина выглянула из землянки и отскочила в ужасе. «Десант сбросили!» — крикнула она. Мы полезли смотреть. В кустах действительно что-то белое мелькало. Все подумали, что парашют колышется. Сосед-охотник забежал домой за ружьем и изготовился в кусты лезть. Но туман чуть-чуть разошелся, и оказалось, что никакой это не парашют, а из конюшни просто вышла белая лошадь и паслась в терновнике. Я так, наверное, никогда не смеялся.

День Победы помню как сейчас. У меня дядька жил в Ветошном переулке, за ГУМом. Мы с братом у него в тот день оказались. Фейерверк был умопомрачительный! Самолеты стреляли в воздух своими ракетами, в каждом дворе солдаты запускали из своих ракетниц, стреляли из табельного оружия. Ночь была лихая. Все обнимались друг с другом, плакали, многие на улице танцевали. Мы с братом гуляли всю ночь.

«Жизнь прекрасна даже в войну!»

Зинаида Ивановна Авдеева, 1929 год рождения

© Сергей Мелихов / МОСЛЕНТА

Я до сих пор помню, как делать противотанковые мины. Во время войны я работала в спеццеху, где их производили. Вместе с другими подростками я прибивала планочки к коробкам. Бумагу замачивали в растворе, она надувалась, затем ее высушивали в печах при большой температуре. На специальном станке отпиливали неровности и складировали в большие стопы.

Мы работали по десять часов в день без выходных, а иногда даже ночевали под столом в цеху. По утрам нас будили рабочие, приходившие на смену. Однажды на моих глазах мужчине, который обрезал картон, пилой отрезало палец. Кровь хлынула фонтаном. Ему помогли перебинтовать руку, но он даже не отошел от станка. Все понимали, что мины фронту нужны.

Спеццех находился в Грайвороново, сейчас это район Текстильщики. Мы жили в бараках при двух заводах: на одном вырабатывали желатин, на другом — масло. В бараке на четыре комнаты был общий коридор с печкой. Ее взрослые топили по очереди. Кухня была одна на все бараки. Там стояла огромная чугунная плита, которую топили углем. Отдельный отсек рядом с кухней предназначался для мытья детей. Его называли «кубовая». Брали чан с горячей водой с кухни и так мылись. Взрослые ходили в баню.

При внезапных бомбардировках мы прятались в землянке около нашего барака. Помню, мы с сестрой выглядывали на улицу, смотрели на пролетающие самолеты. Но очень боялись при этом говорить вслух. Мы считали, что немцы могут услышать и сбросят бомбу.

В цеху по производству противотанковых мин мы работали по десять часов в день без выходных, а иногда даже ночевали под столом.

Иногда тревогу объявляли заранее. Тогда мы брали с мамой подушки, на электричке доезжали до Курского вокзала и спускались в метро. Там всегда было очень много людей. На самой станции места обычно не находилось, и мы спускались на рельсы. Часто и на рельсах все было занято. Тогда мы шли в глубь тоннеля.

Вообще время было тяжелое, голодное, но жили мы очень дружно. Иногда пекли блины на всех соседей. Летом и осенью ходили «по капушкам». Так назывался сбор остатков овощей — репы, брюквы, картошки в полях, когда урожай уже убрали. Зимой катались на фанерках с горок, играли в чехарду, длинную и круговую лапту, ножички и другие игры. Родители мальчиков всегда устраивали дни рождения для девочек и наоборот. Хотя еды было немного, такие важные праздники отмечали всегда.

На месте нынешнего вестибюля метро «Текстильщики» у нас был клуб. Это на самом деле просто был большой барак. Там наши одноклассники, наши «женихи» занимались в духовом оркестре. По праздникам устраивали концерты. Танцевать тогда все умели — вальс, танго, краковяк. Я вообще уверена, что жизнь прекрасна даже в войну, унывать никогда не стоит. Я так в детстве жила, так и сейчас живу. И всем советую.

«Доченька, иди домой»

Вера Абрамовна Зозуля, 1925 год

© Сергей Мелихов / МОСЛЕНТА

Во время битвы за Москву мне было 16 лет. Тогда я стала членом команды ПВО. Во время дежурств мы забирались на чердаки домов и готовились к возможному попаданию зажигательных авиабомб. Держали наготове песок, ведра, воду. В случае попадания бомбы должны были быстро потушить возгорание.

Днем я работала на Дзержинском узле связи, а после работы и по выходным дежурила в госпиталях. Я помогала медсестрам ухаживать за ранеными солдатами. Это были, наверное, самые жуткие впечатления в моей жизни. Места всем не хватало, ранеными были заполнены коридоры, лестницы здания. Было много людей без рук, без ног, с осколками снарядов в теле. Все стонали, страдали. При этом солдатики говорили мне: «Доченька, иди домой, ты устала». Представляете, они меня жалели, хотя сами жуткую боль чувствовали. Без слез про это вспоминать не могу…

Я была маленькая, хрупкая. Однажды после ночного дежурства в госпитале меня отпустили пораньше. Иду в пять утра по улице — темно, освещения на улицах нет, все окна завешаны толстыми шторами. Это делалось, чтобы не привлекать немецкие бомбардировщики. Вдруг меня остановил военный патруль. В комендантский час нужен был пропуск, а я про него забыла! Меня забрали в участок, где я просидела до рассвета.

При этом, кстати, уличной преступности никакой не было. Ходить вечером никто не боялся. В квартирах жили очень тесно, в жару многие спали прямо на улицах. Помню, у нас во дворе одна семейная пара спала прямо на крыше сарайчика. Мы жили в двухэтажных бараках около театра Советской Армии. В коммунальной квартире не было никаких удобств, мы жили с родителями, двумя братьями и сестрой в комнате десять квадратных метров.

Время было очень голодное. Помню, мама делала котлеты из вареных картофельных очисток. Они никак в рот не лезли. В самое голодное время — в октябре 1941 года — я попала в гастроном на Кузнецком мосту. От изобилия у меня закружилась голова, я упала в обморок. Потом очнулась и купила хлеба. Денег больше ни на что не хватило.

Жили при этом очень дружно. Мои друзья знали, что немцы уничтожают евреев, и всегда мне говорили: «Ты не волнуйся, мы тебя спрячем». Новый 1942 год мы отмечали у соседей, которые жили в двух комнатах. Соседи накрыли большой стол, каждый принес с собой еду, завели патефон, — танцы и веселье продолжались всю ночь.

Самое яркое воспоминание — это День Победы. Мы собрались со всеми соседями у радио. А когда услышали сообщение о победе, то выскочили на улицу. Мы пели, танцевали. Все вытащили свою лучшую еду и угощали друг друга. Это было такое счастье, что трудно описать! Только в какой-то момент я своего погибшего в районе Житомира старшего брата Якова вспомнила, его худую спину. Я ушла в комнату и долго плакала...