Почему Россия не избавилась от советских названий городов и улиц

В межвоенный период советскую Россию захлестнула волна массовых переименований, но уже в Великую Отечественную войну и даже после нее маятник качнулся в обратную сторону — некоторым городам, улицам и площадям вернули дореволюционные названия. Почему так получилось? Почему при Горбачеве и Ельцине этот процесс возобновился, но потом надолго заглох? Чем учит современную Россию опыт тотальной топонимической декомуннизации на нынешней Украине? Об этом «Ленте.ру» вновь рассказал кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории Сибирского отделения РАН Андрей Савин.

«Для Сталина это был способ выразить недовольство»

«Лента.ру»: В предыдущем интервью вы рассказали, как большевики изменяли прежние названия городов и улиц в первые годы советской власти. Великая Отечественная война породила новую волну переименований, но уже в обратную сторону. Почему в 1943 году Ворошиловск вновь стал Ставрополем?

Андрей Савин: Архивных документов, которые бы позволили изнутри понять логику этого конкретного переименования, я не видел. Но могу высказать свою гипотезу. Большой террор был в том числе прививкой, сделанной политике советских переименований. Он задал четкую иерархию переименований и ограничил выбор присваиваемых названий каноническим набором имен «правоверных» (как правило, уже усопших) вождей или обезличенных советских терминов. С этой точки зрения в отношении переименования Ворошиловска в Ставрополь можно высказать следующее предположение: Климент Ворошилов не проявил себя как военачальник в начальный период Великой Отечественной войны, весной 1943 года Сталин отправил его возглавлять трофейную службу.

Возможно, в этой ситуации наличие четырех городов, названных в честь Ворошилова, было сочтено вождем чрезмерным. Переименование было для Сталина способом выразить свое недовольство публично. Но, возможно, также Ворошилов пострадал из-за другого вождя, уже давно умершего — Орджоникидзе. Как я упоминал ранее, Орджоникидзевский край был переименован в январе 1943 года в Ставропольский и по формальным соображениям столица края не могла по-прежнему называться Ворошиловском. Именно так — формальными соображениями — официально и объяснялось это конкретное переименование.

Можно привести другие примеры подобного рода. В 1944 году в Ленинграде вернули дореволюционные названия центральным улицам города: Невскому проспекту, Дворцовой площади, Садовой улице, Исаакиевской площади. Но одновременно с этим окрестные города получили новые имена: Петергоф превратился в Петродворец, а Шлиссельбург — в Петрокрепость.

Что же касается переименований улиц и площадей Ленинграда в 1944 году, то они, совершенно очевидно, были проведены в рамках сталинского «патриотического поворота», когда в интересах победы в годы войны был не только заключен конкордат с церковью, но и реабилитирована сама идея имперского национально-государственного строительства. Превращение Петергофа в Петродворец и Шлиссельбург в Петрокрепость имели ту же причину, что и переименование Петербурга в 1914 году в Петроград — на волне патриотического подъема и войны с Германией немецкие названия русских городов сочли неуместными.

«Переименовали обратно из-за неприязни Хрущева»

Понятно, почему в 1957 году город Молотов вновь стал Пермью — бывший соратник Сталина попал в опалу из-за участия в «антипартийной группе» и был с позором изгнан с кремлевского Олимпа. Но как в том же году решились городу Чкалову вернуть историческое название Оренбург?

Игорь Чкалов, сын прославленного летчика, считал, что Чкалов переименовали обратно в Оренбург из-за личной неприязни Хрущева к Чкалову. В качестве подкрепления своей версии он также упоминал переименование в конце 1950-х годов крейсера «Валерий Чкалов». Кроме персональной антипатии, если таковая действительно имела место, можно выдвинуть версию о таком переименовании как элементе хрущевской десталинизации.

То есть?

Будущий сталинский нарком тяжелого машиностроения Вячеслав Малышев записал в своем дневнике 20 января 1938 года: «В первый раз т. Сталин провозгласил тост за стахановцев и депутатов Верховного Совета. Во второй раз т. Сталин провозгласил тост за героев-летчиков. Тов. Сталин сказал, что больше всех любит летчиков». Сталин и сам неоднократно об этом говорил. В апреле 1938 года вождь заявил:

Чкалов был сталинским любимцем — есть свидетельства, что Сталин плакал на похоронах Чкалова. Так что версия о переименовании Чкалова в Оренбург как косвенной мести Сталину также имеет право на существование.

Но самым очевидным является следующее объяснение: Чкалов переименовали в Оренбург в декабре 1957 года, а 11 сентября 1957 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР с длинным названием «Об упорядочении дела присвоения имен государственных и общественных деятелей краям, областям, районам, а также городам и другим населенным пунктам, предприятиям, колхозам, учреждениям и организациям». В этом указе отмечалось, что в деле присвоения имен советских государственных и общественных деятелей были допущены крупные недостатки и отступления от ленинских традиций партийной скромности, что привело «к неправомерному возвеличению отдельных личностей» и «умалению роли партии как коллективного руководителя и организатора масс».

Особо критиковались переименования «в период распространения культа личности», когда населенным пунктам и организациям присваивались имена еще здравствовавших государственных и общественных деятелей. И хотя в случае с Чкаловым переименование было посмертным, возвращение Оренбургу исторического имени вполне соответствовало духу указа, тем более что в честь Чкалова был назван еще один город — Чкаловск в нынешней Нижегородской области.

Последняя волна советских переименований случилась в начале 1980-х, в эпоху «гонки на лафетах»: Набережные Челны назвали Брежневым, Ижевск — Устиновым, Рыбинск — Андроповым, и были даже предложения Саратов переименовать в Суслов. Во время перестройки началась волна возвращений исторический названий. Горький вернул себя прежнее имя Нижний Новгород, Калинин — Тверь, Куйбышев — Самара, Загорск — Сергиев Посад. Почему потом этот процесс прервался, а Киров так и не стал снова Вяткой, Краснодар — Екатеринодаром, а подмосковный Ногинск – Богородском?

Здесь все, я полагаю, все объясняется отсутствием политической воли у Горбачева, и особенно у Ельцина. Переименования — вещь символическая, но именно символы и знаки способны разбудить страсти и призраков прошлого, вызвать острые конфликты в обществе в большей степени, чем чисто практические вопросы.

У Ельцина в определенный момент на пике популярности был карт-бланш от общества, который позволил бы ему провести последовательную декоммунизацию России, но он им не захотел или не смог воспользоваться. Отсюда и полный разнобой в деле возвращения населенным пунктам исторических названий.

«И мы потерпим тоже»

Вопрос не только как историку, но и как гражданину: нужно ли когда-нибудь в России возобновить процесс возвращения исторических наименований?

Вопрос возвращения исторических наименований или переименования большевистских (коммунистических) названий — это вопрос, который надо рассматривать в контексте нашего отношения к советскому прошлому в целом. Недавно много шума наделало заявление судьи Конституционного суда РФ Константина Арановского по вопросу преемственности России к СССР.

Сегодня, в особенности у нынешних российских элит, возникает большой соблазн сделать большевиков и в первую очередь Сталина частью легитимации и культурного наследия современной России. Это вполне объяснимое желание, тем более для постмодернистского или постгероического общества. На фоне его сегодняшних героев — идолов поп-культуры, звезд кино и шоу-бизнеса — герои прежних эпох были масштабнее, битвы — кровопролитней, а победы — грандиознее. Однако необходимо совершенно четко понимать и осознавать роль героического мифа в становлении сталинизма и неразрывно связанные с ним стратегии манипуляции обществом, а также всегда помнить о страшной цене, заплаченной за сталинскую модернизацию, в том числе сотнями тысяч жизней наших соотечественников.

Так что делать с переименованиями? Они нам нужны?

Безусловно, и процесс возвращения исторических имен, и переименования должны продолжаться, но с тактом и учетом экономических реалий. Здесь неплохо было бы позаимствовать опыт большевиков времен нэпа. Им хватило выдержки терпеть «старорежимные» названия по меньшей мере дюжину лет — и мы потерпим тоже. Тем более что люди, как правило, давно деидеологизировали советские названия, наполнили их для себя новым смыслом.

Мне очень нравится практика, когда в некоторых российских городах на домах наряду с нынешним названием улицы размещаются таблички с ее прежними, в том числе советскими, именами. Таким образом улицы превращаются в настоящие места памяти. Возможно, если бы муниципалитеты сделали так по всей России, этого на данный момент было бы достаточно.

Российское общество сильно расколото по многим основаниям — и по социальным, и по общественно-политическим, поэтому подливать масла в огонь, затрагивая вопросы символические, было бы сейчас неверно. Этот вопрос достанется по наследству российскому гражданскому обществу, когда оно (будем оптимистами) наконец-то сформируется.

Что об этой проблеме говорит недавний опыт Украины с ее тотальной декоммунизацией?

Украинские власти, возможно, сами этого не понимая, действовали радикально, как самые настоящие революционеры и «комиссары в пыльных шлемах». Налицо то самое желание вырезать часть пленки и склеить обрезанные концы, о котором я уже говорил. Насколько продуктивным и безболезненным для украинского общества оказался такой подход, покажет время. Как покажет оно и то, уместен ли будет когда-нибудь украинский опыт решения этой проблемы в российских реалиях.