Профессор Пенсильванского университета Кристен Годси в книге «Почему у женщин при социализме секс лучше» объясняет, как так вышло, что триумф капитализма в странах первого и второго мира послужил еще большему угнетению женщин мужчинами. Советские женщины нашли бы, что ей возразить. С разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» «Лента.ру» публикует фрагмент исследования.
Еще в эпоху утопического социализма 1830-х годов теоретики утверждали, что посткапиталистические общества создадут новую сексуальную мораль. В книге 1879 года «Женщина и социализм» Август Бебель писал, что сексуальное желание является естественным и здоровым и что женщина должна быть освобождена от социально одобряемых в то время собственнических отношений, уродующих и подавляющих ее сексуальность с тем, чтобы та стала малодоступной.
Женщина в обществе будущего социально и экономически независима, она уже не подвергается даже тени подавления или эксплуатации, она свободна, равна мужчине и хозяйка своей судьбы… В выборе предмета любви женщина, как и мужчина, свободна и ничем не связана. Она ухаживает или отвечает на ухаживания и вступает в союз ни по каким другим соображениям, кроме собственной склонности… При условии, что удовлетворение его инстинкта не причиняет страдания или неудобства другим, индивид должен заботиться о собственном благе. Удовлетворение полового инстинкта в той же мере личное дело, что и удовлетворение любого другого природного инстинкта. Никто не подотчетен в этом перед другими, и никакой самозваный судья не имеет права вмешиваться. Что мне есть, как пить, спать и одеваться, это мое личное дело, как и мои половые сношения с человеком другого пола.
Читая эти слова в XXI веке, трудно понять, насколько смелыми они были в конце XIX века, когда книга увидела свет. Бебель искренне верил, что сексуальность — личное дело человека (современные ЛГБТ-активисты почитают его как первого политика, публично выступившего за права гомосексуальных людей в 1898 году). Фридрих Энгельс в 1884 году заметил также, что порабощение женщин проистекает из стремления мужчин иметь законных наследников богатства. Чтобы гарантировать, что это действительно его дети, мужчина должен был контролировать сексуальность женщины через институт моногамного брака. Моногамия и фертильность женщины, таким образом, стали товарами, которыми мужчины обменивались с целью передачи накопленных богатства и власти будущим поколениям своих потомков. Однако требование «верности» касалось только женщин, поскольку мужчины могли безнаказанно иметь сексуальные отношения вне брака, и брачный контракт лишал большинство женщин не только власти над своим телом, но и фундаментальных прав личности. Брак низводил женщин в положение собственности своих мужей.
Александра Коллонтай восстала против вечной товаризации женщин. Она родилась в 1872 году в русской аристократической семье, с детства с глубоким сочувствием относилась к ужасным условиям жизни российских трудящихся и постепенно втянулась в политическую деятельность. Видя положение женщин своего социального класса, Коллонтай прониклась отвращением к обмену женской сексуальности на деньги, товары, услуги или общественное положение. Ребенком она наблюдала, как мать убеждала ее 20-летнюю сестру выйти замуж за мужчину на 40 лет старше, потому что он считался «хорошей партией». Коллонтай отвергала брак по расчету и хотела выйти замуж по любви, как она сама говорила, «по большой страсти». Она писала: «Что касается сексуальных отношений, коммунистическая мораль требует, прежде всего, окончания всяких отношений, основанных на финансовых или иных экономических соображениях. Покупка и продажа нежности уничтожает ощущение равенства полов, таким образом, подрывая основу солидарности, без которой коммунистическое общество существовать не может».
В 1894 году она прочла «Женщину и социализм» Августа Бебеля, и эта книга стала основой ее взглядов на новую прогрессивную мораль. Как и Бебель, она считала, что сексуальность нужно освободить от общественного осуждения: «Половой акт должен рассматриваться не как нечто постыдное и греховное, а как столь же естественное дело, что и другие потребности здорового организма, такие как голод и жажда. Подобные явления нельзя оценивать как нравственные или безнравственные». Коллонтай утверждала, что только при социализме люди смогут любить и заниматься сексом как свободные личности, исходя из взаимной привлекательности и увлеченности и без оглядки на деньги или социальное положение. Важно, однако, понимать, что Коллонтай никогда не выступала за промискуитет. Она верила, что, уничтожив связь между собственностью и сексуальностью, мужчины и женщины смогут иметь более естественные и значимые отношения. Хотя впоследствии ее рисовали сексуально распущенной, она была относительно консервативна (по современным нормам) в своих взглядах, выступая за сексуальную самореализацию только в гетеросексуальных отношениях, основанных на любви.
Коллонтай считала секс для удовольствия мещанским отвлечением от необходимой революционной работы, противопоставляя «бескрылого Эроса» чисто физического секса идеализированному «крылатому Эросу» эмоциональной и даже духовной связи. Она считала, что романтизированная любовь между мужчинами и женщинами станет частью той всеобщей любви человечества, что лежит в основе социалистической идеологии (Коллонтай могла бы стать самой настоящей хиппи). В памфлете 1921 года «Тезисы о коммунистической морали в области брачных отношений» она писала: «Буржуазное представление о сексуальных отношениях, сводящее их исключительно к сексу, нужно подвергнуть критике и заменить пониманием полного диапазона радостного переживания любви, которое обогащает жизнь и делает нас счастливее. Чем выше интеллектуальное и эмоциональное развитие индивида, тем меньше в его или ее отношениях будет места сугубо физиологической стороне любви, тем ярче любовный опыт».
Коллонтай считала брак институтом, сохраняющим подчиненное положение женщин, и попыталась уничтожить его в первые годы после Октябрьской революции 1917 года в России. Вместе с маленькой группой юристов-радикалов она решила поколебать традиционную основу супружества такими средствами, как: замена церковного венчания гражданскими церемониями, либерализация законов о разводе, легализация абортов, декриминализация гомосексуальности, уравнивание в правах законных и незаконных детей и вовлечение женщин в рабочую силу с одновременной социализацией домашней работы, для чего создавались общественные прачечные, кафе и дома ребенка. Однако, как уже было сказано, Ленин и другие большевики-мужчины считали, что перед страной стоят более серьезные проблемы, чем женский вопрос, и Коллонтай в конечном счете отправили дипломатом в Норвегию (чтобы удалить из страны). Вспоминая свою жизнь в 1926 году, Коллонтай писала: «Какие бы обязанности я ни выполняла в дальнейшем, мне совершенно ясно, что полное освобождение работающей женщины и заложение основ новой сексуальной морали навсегда останется наивысшей целью моей деятельности и моей жизни».
Представление Коллонтай о сексуальности, свободной от экономических расчетов, разделяли многие представители советской молодежи в 1920-х годов. Например, из 1552 студентов Коммунистического университета им. Свердлов, опрошенных в 1922 году, только 21 процент мужчин и 14 процентов женщин считали брак идеальным способом организации своей сексуальной жизни. Напротив, две трети женщин и половина мужчин отдали предпочтение долгосрочным отношениям, основанным на любви. Однако эти свободные взгляды не разделялись основным населением страны. Традиционный консерватизм русской крестьянской культуры в сочетании с советами не в меру стыдливых медицинских работников уничтожили попытки Коллонтай провести социальную реформу. Не имея средств надежного контроля рождаемости, женщины не могли управлять своей фертильностью, а мужчины, клявшиеся в вечной любви, исчезали, когда ребенок был на подходе. Суды пытались принудить мужчин платить алименты, но те уклонялись от своих обязанностей. Зарплата женщин была недостаточной, чтобы содержать детей, и многие, чтобы выжить, прибегали к проституции — тому самому типу экономического обмена, который Коллонтай надеялась искоренить. Советское государство постаралось создать сеть детских домов для заботы о беспризорниках и сиротах, но проект оказался очень дорогим. Коллонтай предприняла еще одну попытку заменить алименты фондом общего страхования, который позволил бы государству обеспечивать всех детей, но ее идеи были высмеяны и отвергнуты. К середине 1920-х годов сотни тысяч «красных сирот» наводняли улицы городов Советской России, попрошайничая, воруя и воплощая провал незрелой попытки сексуальной революции.
Сталин, пришедший к власти в конце 1920-х годов, решил, что намного проще вернуться к системе, в которой женщины выполняют всю работу по вынашиванию и воспитанию детей бесплатно в рамках более традиционных форм брака, одновременно заставив их работать вне дома на создание советской промышленной мощи. Социальным консерваторам в Соединенных Штатах очень многое полюбилось бы в политике Иосифа Сталина: он снова запретил аборты, продвигал добрачное воздержание, запретил публичное обсуждение сексуальности, преследовал гомосексуалов и поддерживал традиционные гендерные роли в гетеросексуальном моногамном браке. Даже после смерти Сталина, когда закон об абортах снова был смягчен, большинство исследований подтверждали, что общественный дискурс вокруг сексуальности в СССР отсутствует. До этого большинство советских женщин считали секс супружеским долгом, имеющим единственную цель — продолжение рода, и советское общество было чрезвычайно пуританским. Коллонтай умерла в 1952 году, задолго до того, как ее видение советской сексуальности, основывающейся на любви и взаимном влечении, получило шанс на развитие.
Несмотря ни на что, предложенная Коллонтай еще в начале XX в. концепция общества, в котором сексуальность свободна от экономических ограничений, продолжала вдохновлять феминистскую мысль. Ее социалистическое видение сексуальности, основывающейся на взаимном влечении, и картина, нарисованная сексуально-экономической теорией, являются конкурирующими представлениями об организации гетеросексуальности. Один взгляд утверждает экономическую независимость женщины как предпосылку более естественной формы любви, второй считает экономическую независимость женщины лишь одним из факторов, влияющих на относительную стоимость секса на рынке, где секс является товаром, покупаемым мужчиной. Разумеется, между этими двумя моделями находится широкое разнообразие взглядов, но для простоты объяснения сосредоточимся на полюсах спектра возможных моделей гетеро сексуальных отношений. Какая модель лучше?
Очевидно, здесь нет простого ответа. Человеческая сексуальность носит комплексный характер и весьма сложна для изучения, что делает проблемным любое нормативное суждение о сексе. Однако, исключив из рассмотрения людей, выбирающих работу в секс-индустрии без экономической необходимости, я рискну утверждать, что секс не так уж хорош, если вы вынуждены продавать его, чтобы оплатить аренду жилья. Более того, если мужчина понимает, что платит женщине за доступ к ее телу, с чего ему заботиться о ее удовольствии? Он убежден, что с нее довольно компенсации несексуального характера. Если он нанимает женщину убирать дом, волнует ли его, насколько ей нравится процесс? Стоит ли ждать этого от него? В то же время два человека, свободно обменивающиеся своей страстью, намного внимательнее относятся к потребностям друг друга, чем пара, сознательно или подсознательно озабоченная экономическим характером обмена. Но можем ли мы знать это наверняка?