24 мая министр науки и образования Валерий Фальков впервые заявил о планах ухода России от Болонской двухуровневой системы высшего образования — бакалавриата и магистратуры, — а уже 25 мая Госдума начала работу по полному выходу из нее. По словам спикера Вячеслава Володина, такое решение поддержали все фракции.
Реакция экспертов на это была разной: например, глава Счетной палаты Алексей Кудрин призвал не спешить с выходом из международных соглашений и стандартов, в том числе образовательных. «Лента.ру» поговорила с экспертами, ректорами и преподавателями о том, какие последствия ждут студентов и вузы после того, как Болонская система уйдет из России, и означает ли это скорую отмену ЕГЭ.
«Смысл — в разрыве внешних связей»
Екатерина Шульман, политолог (внесена Минюстом в реестр лиц, выполняющих функцию иноагентов):
Болонская система — это в первую очередь конвертируемость дипломов, возможность признавать дипломы одной страны в других странах, которые входят в это соглашение. Например, это позволяло студентам, окончившим бакалавриат в России, поступать в магистратуру в других странах. Это не всегда получалось гладко и бесшовно, не все российские дипломы удавалось признать, но возможность такая была. Насколько она сохранится после выхода России из Болонской конвенции, пока понять затруднительно. Точно можно сказать, что страны подписывают обязательство, когда входят в конвенцию, а если из нее выходят, то и обязательства тоже меняются.
Что касается двухуровневой системы бакалавриата и магистратуры, то, если вместо нее будет введен безальтернативно специалитет, это потребует от каждого вуза большой работы: им нужно будет переписать все свои учебные планы и программы. Многие вузы и сейчас готовят специалистов в течение пяти-шести лет.
Так что смысл происходящего заключается скорее в демонстративном разрыве внешних связей, чем в необходимости изменения учебных программ.
Что касается отмены ЕГЭ, то эти дискуссии никогда не заканчивались. Если сейчас счесть этот экзамен западным влиянием, то можно, конечно, отменить и его заодно тоже. Но я думаю, что это будет сложнее, поскольку ЕГЭ — инструмент учебной и социальной мобильности внутри страны, который позволяет школьникам из регионов поступать в престижные вузы российских столиц.
Что касается тех людей, которые получили бакалавриат, но не успели отучиться в магистратуре, а хотели бы, то здесь все опять же зависит от того, каким образом произойдет выход России из соглашения по Болонской системе. Вероятно все же объявление переходного периода, который позволит тем, кто заканчивал бакалавриат, доучиться в рамках того трека, который они выбирали.
Есть и другая альтернатива — еще в начале года, до всех событий помощник президента России Андрей Фурсенко предлагал перейти на образовательные программы по схеме «2+2+2» — шесть лет, но тремя этапами, что дает учащимся гибкую траекторию и возможность выбора.
Замечу, что Болонская система — это еще и возможность переходить между курсами внутри программы, выбирать курсы и выстраивать свои индивидуальные траектории.
«Это невозможно порушить за год или два»
Александр Чумиков, доктор политических наук, профессор кафедры коммуникационных технологий Московского государственного лингвистического университета:
Болонская система, в которой мы участвуем или «топчемся» с 2003 года, предполагала в идеале не только идентификацию российской и западной систем образования, но и обоюдное признание дипломов бакалавра и магистра. Однако этого не произошло. Наши дипломы не котируются сейчас в Европе и США — это предполагалось, что они будут котироваться, мы к этому шли-шли-шли и не дошли. Мы ради этого входили в систему, и теперь нас нельзя лишить того, чего нет.
Болонская система подразумевала, что активизируется обмен студентами между странами и вузами, и он действительно активизировался. Теперь, видимо, сократится, но с признанием дипломов ничего не изменится. В плане котировки за рубежом и в прошлом не было, и сейчас нет разницы — бакалавриат с магистратурой или специалитет. Те страны, которые раньше, до Болонского процесса, признавали советский или российский документ о высшем образовании, и дальше могут и будут его признавать.
По существу понятно, что у нас была пятилетка — специалитет, потом стала двухступенчатая система — четыре года бакалавриат и два года магистратура. И вроде бы все было хорошо, потому что магистратура понималась как более высокая ступень. Какое-то время была «затычка», потому что отделы кадров не могли разобраться, бакалавриат — это высшее или не высшее. В конце концов решили, что высшее.
Но возникла другая проблема: представим, что человек закончил медицинский институт или математический и пошел в магистратуру на журналистику, то есть сменил специализацию, а новую начал с нуля. А такое возможно, поскольку Болонский процесс предусматривал улучшение студенческой мобильности, в том числе из одного вуза в другой. Но другой студент пришел после бакалавриата журналистики совершенствоваться в этой области. Я как преподаватель как их буду учить? Одного надо учить всему с самого начала, а второй подготовлен. Это проблема, которая не решена нигде и никак. Да, большинство идут продолжать образование по специальности, но некоторые воодушевлены и решают поменять специализацию. Но и раньше такое было возможно — для этого существовало второе высшее образование. Однако в его рамках все учащиеся меняли специализацию, а не продолжали ее развивать, в этом разница.
В итоге вот что получается. Пишется документ РПД — рабочая программа дисциплины — и преподаватель должен писать для магистратуры якобы более высокий уровень, чем для бакалавриата. Но когда приходят люди из других вузов, даже не из других специализаций — их ведь по-другому учили. И я вынужден говорить им по существу то, что читал в бакалавриате, хотя в программе магистратуры — иное.
К тому же федеральные образовательные стандарты подразумевают в качестве общих (федеральных) дисциплин историю, философию и физкультуру — и все, и этому должны учить одинаково. А дальше есть компоненты региональный и вузовский, поэтому в разных вузах даже одного города преподаются неодинаковые дисциплины в рамках одного и того же направления подготовки. Переход из бакалавриата в магистратуру ломает эволюцию продолжения этих дисциплин, предусмотренную на очередном курсе специалитета. Хотя в РПД мы пишем так, как должно быть.
И вообще все зависит от преподавателя — он не сделает больше того, что может, поэтому бакалавриат как предшествующая стадия, а магистратура как более совершенная становятся во многом формальностью.
Мы втянулись в Болонский процесс в идеале ради высоких целей, а практически — непонятно зачем. Главным достижением стала бы реальная интеграция в европейскую систему, но раз диплом не признается — цель не достигнута, а проблемы остались.
Слава Богу, специалитет у нас сохранился.
Сейчас в России провозглашена задача строить новое свое, но никто пока не сказал, порушим мы бакалавриат и магистратуру или нет. Но даже если бы и сказал — это невозможно порушить за год или за два-три, потому что люди поступили в прошлом году на бакалавриат и в этом поступят — это минимум четыре года. На выход из системы уйдет много лет, и я предполагаю, что просто будет увеличен специалитет, а бакалавриат и магистратура будут сокращены, но не ликвидированы.
С Болонской системой сопряжена система тестов, которая трактовалась в качестве новой системы квалификационных стандартов для оценки знаний учащихся, и сегодня она внедрена в учебный процесс, но думаю, от нее мы тоже будем отходить. Когда мы формируем экзаменационные тесты, в случае с математикой, физикой или химией мы можем задавать конкретные вопросы с конкретными ответами: 2х2 = 4, а по-другому неверно. Когда мы берем историю журналистики, там есть конкретные даты, но когда доходим до жанров — там уже не все однозначно. А когда переходим вообще в пиар, я сейчас намеренно утрирую, то вопрос может звучать как: «Для достижения некоторой информационной цели надо написать пресс-релиз или стучаться головой об стенку?», и второй вариант тоже подойдет. То есть трудно формулировать вопросы, которые при этом не будут дурацкими, но окажутся правильными.
Я прогнозирую, что будет отчасти и в значительной степени осуществлен возврат к устным или письменным экзаменам, где абитуриент мог бы себя адекватнее раскрыть. Также, вероятно, сократится охват студентов тестами вместо экзаменов.
Для студента-юноши есть еще бытовой вопрос отсрочки от армии. Чтобы ее получить, можно после специалитета пойти в аспирантуру. У нас сократилось число военных кафедр за последние десятилетия, но, возможно, их сейчас нарастят, и после них не придется проходить срочную службу.
В целом же разговоры давно шли в духе «Куда мы влезли в эту Болонскую систему, что она нам дает, преподаватели недовольны», и это было еще до спецоперации, а она подстегнула недовольство и требования процесса реформ.
С Болонским процессом и всеобщей научно-образовательной задачей связана еще одна проблема — наукометрические показатели для преподавательского состава. Выше всего ценилось и пока ценится попадание публикаций в международные базы научных данных, например, Scopus и Web of Science. Бюрократически, формалистически это очень сложно. И сейчас мы с облегчением вздохнули, поскольку это больше не будет висеть над нами как обязаловка.
То есть когда мы увязываем всю эту проблематику со спецоперацией, то она просто подстегнула процессы, которые шли, зарождались и обсуждались без всякой связи с СВО.
Я не вижу серьезных негативных последствий от предполагаемых реформ. Люди так и продолжат получать российский диплом. Конечно, было межвузовское сотрудничество, когда человек получал дипломы двух вузов — российского и зарубежного. Сейчас такие связи с рядом стран и университетов будут разрушены — это плохо. Программы международного сотрудничества будут сокращены — это плохо.
Негатив заключается в том, что уровень сотрудничества существенно понижается. Но что касается самой смены установки на преимущественное развитие бакалавриата с магистратурой, я не вижу негатива. Система станет более адекватной.
А что касается международного сотрудничества, то у нас есть, например, целая Азия. Сотрудничество с ее учебными и научными структурами существует, и оно будет еще больше развиваться и укрепляться.
Пока провозглашена задача реформировать систему и сделать ее более адекватной — ну и хорошо. Одно дело, когда ставят программу импортозамещения по деталям для самолетов, которые никогда не делались, — это сложно и долго. Но здесь речь идет о перемене концепции образования, для которого кадры и методики уже подготовлены, а значит, дело пойдет легче и быстрее. Пусть эти процессы начнут реализовываться не прямо сейчас, через один учебный год, но сдвиги, причем в позитивную сторону, надеюсь, будут скоро видны.
«Эта система не заработала изначально»
Алексей Маслов, профессор, директор ИСАА МГУ:
Я напомню, что Болонская система — очень локальная. Она охватывает подавляющее большинство европейских стран, но не действует в Азии, в ряде университетов США. Там идет стандартная нострафикация (процедура признания диплома иностранного государства — прим. «Ленты.ру») дипломов и в этом плане никакой разницы с той нострафикацией, которую мы сегодня проводим, когда вы едете работать за рубеж или обучаться с бакалавриата на магистратуру, не будет. По той же самой системе работают китайцы, которые ездят по всем странам мира, а Китай, очевидно, не принадлежит к Болонской системе.
Так что эта первичная задумка, которая была в Болонской системе, — учиться в России, потом продолжать учиться в Великобритании или во Франции, получать кредиты, а потом возвращаться опять в Россию — не заработала изначально. Я напомню, что обмен в рамках этой системы шел в рамках программы Erasmus. Это как раз и есть обмен европейскими студентами, которые начинают учиться в одном университете, продолжают в другом, потом в третьем и так далее. Для стран, которые не были членами ЕС, была программа Erasmus+. По этой программе российские студенты тоже ездили, и она, скорее всего, отпадет после отказа от Болонской системы, но даже она не давала этого (получения образования в рамках взаимозачета — прим. «Ленты.ру»).
Сложнее [с поиском работы] не будет, сто процентов, потому что, во-первых, сейчас работодатель смотрит на университет, а не на звание. За последние 10-15 лет работодателей приучили к тому, что бакалавр — это тоже высшее образование и здесь никакой разницы нет. Есть некоторые профессиональные ограничения: человек без магистерского диплома не может работать в ряде организаций, например, в некоторых государственных ведомствах, в ряде случаев не может вести преподавание в высшем учебном заведении. Но в целом бакалавриат был вполне достаточен. Я также напомню, что для некоторых специальностей у нас продолжали быть специалитеты, например, для медицинского образования — шесть лет, потому что так устроено образование. Тут никакой разницы особо не будет ни для работодателей, ни для студентов.
Я обращу ваше внимание на три тонкости. Например, если мы возьмем азиатские страны, там также учатся по системе четыре плюс два, бакалавр-магистр, но при этом Китай или та же самая Япония не являются членами Болонской системы. Надо понимать: мы отказываемся от некоторых процедур Болонской системы, например, приложения к диплому или от членения на четыре плюс два? Пока прямого ответа на это нет.
Второй момент — это то, что та же Болонская система не предусматривала четкого обучения именно четыре и именно два года. Например, в таких странах как Мальта или Кипр, которые являются членами Болонской системы, в бакалавриате учились три года, а в магистратуре — от полутора до двух с половиной лет. Это говорит о том, что в принципе Болонская система должна быть гибкой, и университеты должны сами определять объем, который нужно получить [студенту]. Не знаем, опять же, в какую сторону будут разворачиваться события.
И третье — надо признать, что в принципе Болонская система страшно устарела относительно нынешней ситуации. Не российской, а мировой. Оказалось, что университетам удобнее напрямую договариваться между собой об обмене студентами, чем проводить какие-то государственные процедуры. Но систему критикуют и сами европейцы. Если мы возьмем тот же МГУ, подавляющее большинство студентов, которые стажируются, стажируются не потому, что есть Болонская система, а потому, что мы напрямую договорились с какими-то университетами — от британских до китайских. Как следствие, если отказ от Болонской системы будет предусматривать большую гибкость нынешней системы, я в этом не вижу ничего плохого.
Насколько я знаю, и поскольку я общаюсь с руководителями международных служб разных университетов, те, которые удачно договорились — договорились не за счет того, что существует Болонская система, а на уровне личных контактов, причем с самыми разными странами, и [получили] профильные договоренности.
А те, которые не договорились, — они не договорились потому, что у них не было навыка. То есть по сути сейчас придется переучивать сотрудников международных служб. Но от этого, грубо говоря, ни холодно ни жарко.
Сегодня общей тенденцией — особенно в странах Азии — является то, что люди хотят как можно меньше по срокам учиться, чтобы быстрее приступить к работе, и далеко не всем нужно большое магистерское образование. Как следствие, в Китае введен специалитет. Он не аналогичен нашему, просто три года учиться надо. Или вы можете доучиться еще год или два и поступить в бакалавриат и дальше — в магистратуру. Например, для того чтобы стать дизайнером, вам нужно учиться три года, если вы хотите работать операционистом в банке, вам тоже не нужно получать высшее экономическое образование, достаточно учиться три года, и так далее.
Во-вторых, в Азии более широко развита система дополнительного образования, где можно получить навык. Допобразование есть и в России, но оно не является у нас профилирующим, в то время как большинство крупнейших азиатских университетов дают профессии за счет допобразования. Это может занимать от нескольких недель до года.
Ну и наконец надо понимать, чем отличается российское образование: каждый российский университет был ориентирован на фундаментальные вопросы, и МГУ — это классический пример. Далеко не каждая страна может содержать фундаментальные университеты. И многие университеты являются просто прикладными. Поэтому, возможно, и в России имеет смысл в ряде университетов специальности приближать к потребностям дня, и тогда мы получим другой контингент студентов.
Если мы смотрим на азиатских или американских студентов — они изначально приблизительно знают, кем они будут работать, и мотивированы этим. В России мотивация размыта, потому что некоторые специальности не предусматривают очевидной работы как таковой.
«Излишняя непонятная вольность в обучении»
Андрей Рудской, ректор Санкт-Петербургского государственного политехнического университета:
Со времен основания академии (РАН — прим. «Ленты.ру»), которой скоро будет 300 лет, за прообраз ведущие вузы взяли тот, который был апробирован в Германии — развитом государстве. Потом уже образование трансформировали под наши российские интересы. Мы переживали непростые времена, восстановление страны после войны, например. И через каких-то буквально три-пять лет создали атомное оружие, а наши инженеры получали Нобелевские премии. Я лично много лет работал в Германии, и там восхищались широтой знаний, которые нам вбили в голову и по математике, и по физике.
Важно сейчас не заниматься шапкозакидательством, а продуманно, с минимальными потерями и не слепо беря, что-то перенимать из прошлого. Понятно, что образование во многих моментах было слишком идеологизированным, и в то время были не те средства обучения, не так были развиты компьютерные технологии.
Сегодня другой мир, но использовать лучшие практики и вернуться к правильному образованию необходимо. Не четыре года бакалавриата, где ты еще недоинженер, или магистратура, где ты очень часто меняешь профиль подготовки за два года. Я лично не знаю, что можно тут освоить. Как инженер могу сказать, что нужно больше времени, чтобы понимать технологические переделы. Такого сегодня нет. Наши ребята обладают более глубокими знаниями в силу того, что используют компьютерные технологии и средства вычислительной техники. Но лучше эти навыки и инструменты накладывать на фундаментальные знания. Думаю, что эффективность будет еще выше.
Необходимо четко проработать и законодательные основы, и организационные моменты переходного периода от двухступенчатого образования, которые подразумевает Болонская система. Все же нам чужд этот процесс по идеологии. Излишняя непонятная вольность в обучении, а некоторые вузы с этим переусердствовали. Мол, вы идете сюда не учиться, а выбрать траекторию получения тех или иных знаний.
Для тех, кто захочет получить магистратуру позже, имея за плечами бакалавриат, возможно, будет введена гибридная система или организован другой процесс перехода. Даже пандемия нас научила по отдельным дисциплинам организовывать работу в режиме видеосвязи и в формате гибрида.
Мы хорошо освоили Болонскую систему образования и то, что там было и есть положительного. И мы обязаны накладывать это на образовательный процесс. Но я сторонник специалитета для инженеров. Могу понять, кто такой бакалавр или магистр физики, математики, философии. Но я не могу понять, кто такой бакалавр машиностроения, металлургии. Звучит даже как-то не по-русски.
Уход от Болонской системы, скорее всего, может повлечь и отмену ЕГЭ.
В США в некоторых штатах сдача экзаменов через тестовую систему используется для детей с затрудненными социопатическими качествами. Когда им трудно общаться и использовать свои знания.
«Это не должно быть революционным действием»
Алексей Варламов, ректор Литературного института имени А.М. Горького:
Я в принципе никогда не был поклонником Болонской системы. Мне казалось, что если в Советстком Союзе что хорошее и есть, то это система образования. Поэтому когда ее [советскую систему] начали ломать, мне это не понравилось. Я всегда выступал против перехода на бакалавриат и магистратуру, против введения ЕГЭ. Мне казалось, что в принципе у нас была достаточно разумная и сбалансированная система образования, которую, наверно, можно было как-то улучшить, где-то подправить, но радикально ее менять не стоило.
Я не люблю вещей, которые очень серьезные, глубокие, когда они делаются под каким-то идеологическим соусом, когда это серьезное решение диктуется политической конъюнктурой и затрагивает интересы миллионов людей. Если делать, то это не должно быть, на мой взгляд, каким-то революционным действием, не должен быть какой-то большевистский наскок.
Я боюсь, что если мы сегодня будем быстро и неразумно ломать, то мы только наломаем дров, прошу прощения за тавтологию. Поэтому я думаю, что это вопрос, который требует... Я как ректор не могу критиковать министерство и не собираюсь его критиковать, но я думаю, что вопрос следует тщательно изучить в экспертном сообществе. Надо услышать, что говорят об этом ректоры ведущих вузов.
У меня маленький институт. И больше того, нас как раз эта Болонская система практически не затронула. Мы не переходили на бакалавриат и магистратуру, а по-прежнему у нас пятилетний специалитет. И в принципе нам, по всей вероятности, ничего даже и менять не придется, поэтому в своих местнических интересах я вообще не возражаю.
Но вот если подумать в более широком масштабе — масштабе страны, масштабе крупных университетов, которые на эту систему перешли, то теперь откатывать назад может быть и можно, но в любом случае, на мой взгляд, это не должно быть решение, что к первому сентября или к какой-то дате все переходим, отказываемся, рвем контакты и меняем все программы.
Я верю в то, что в Минобрнауки сидят разумные люди, и они не враги ректорскому корпусу, а ректорский корпус — не враг Минобрнауки. Мне кажется, что должен быть консенсус, должно быть какое-то обсуждение прежде всего.