350 лет назад, 9 июня 1672 года, родился Петр I — один из самых ярких, сложных и противоречивых правителей в истории нашей страны. Как он ее изменил и почему в России до сих пор спорят об итогах его царствования? Удались ли реформы Петра Великого и какие последствия они имели для будущего России? Может ли фигура первого российского императора сейчас объединить наше общество?
На все эти вопросы «Ленте.ру» ответил доктор исторических наук, руководитель Школы исторических наук факультета гуманитарных наук Высшей школы экономики, автор книги «От Петра I до Павла I: реформы в России XVIII века» Александр Каменский.
«Наш народ — яко дети»
«Лента.ру»: Одни исследователи считают Петра I блестящим реформатором и великим созидателем, другие — жестоким тираном, который пытался вырвать страну из азиатчины варварскими же методами, но в результате создал бюрократизированное полицейское государство, похожее на одну большую казарму. Чья точка зрения вам ближе?
Александр Каменский: Обе точки зрения по-своему справедливы, но обе требуют оговорок. В мировой истории действительно найдется не так много примеров, когда за относительно короткий отрезок времени волей одного человека в огромной стране были осуществлены преобразования, затронувшие практически все стороны ее жизни и предопределившие ее развитие на столетия вперед. Как историческая личность Петр, несомненно, фигура гигантского масштаба. Читая его переписку, вышедшие из-под его пера законодательные акты, нельзя не поражаться разнообразию и широте его интересов, вниманию к деталям, оригинальности его мысли, его неутомимой энергии.
Однако его вряд ли можно назвать блестящим реформатором. Хотя бы потому, что по крайней мере до середины 1710-х годов преобразования носили довольно хаотичный, беспорядочный характер и особой продуманностью не отличались.
И при этом Петр был, конечно же, человеком своего времени и прежде всего самодержцем/
Его жестокость (нередко преувеличиваемая его недоброжелателями) в ту историческую эпоху была нормой и, собственно, как особая жестокость современниками не воспринималась. Недовольство определенных слоев населения было вызвано скорее постоянным напряжением, в котором жила Россия все десятилетия его царствования. Реформы требовали мобилизации всех внутренних ресурсов, они ломали привычный уклад жизни, и это не могло нравиться.
Но эпоха Просвещения еще не наступила, человеческая жизнь ценилась невысоко. В какой-то степени ключ к этому вопросу содержится в словах самого Петра, писавшего «наш народ — яко дети», которые не хотят учиться, пока их не заставишь, но потом благодарят. И принуждение, конечно же, было основным методом осуществления петровских преобразований. Уже к концу XVIII века эти методы стали восприниматься как жестокие, «варварские», но для того, чтобы подобное представление возникло, потребовались петровские реформы, без которых не было бы той русской общественной мысли, в которой эти представления были впервые озвучены.
Как вы относитесь к известной фразе, приписываемой Федору Тютчеву, что история России до Петра I — это сплошная панихида, а после него — одно уголовное дело? Нет ли в ней очень большого упрощения и можно ли считать петровские преобразования прямым следствием правления его отца Алексея Михайловича? Хотя есть и такая трактовка: модернизация в России началась еще при Годунове и Лжедмитрии I, с переменным успехом шла весь XVII век, а Петр ее на самом деле свернул и лишь ужесточил русское деспотическое самодержавие, придав ему внешний европейский антураж.
Поэтам свойственно выражать свои мысли метафорами, которые нередко превращаются в афоризмы, как, к примеру, известные слова того же Тютчева «умом Россию не понять». Звучит красиво, но если принять эти слова за руководство к действию, то всякого рода научные исследования о России следует счесть заведомо бессмысленными. Если говорить о модернизации, то реформы Петра, безусловно, продолжили, развили, интенсифицировали и ускорили те тенденции развития России, которые можно наблюдать на протяжении XVII века.
© Василий Суриков «Утро стрелецкой казни»Что же касается самодержавия, тут все не так однозначно. В современной исторической науке существует точка зрения, что, хотя формально русское самодержавие до Петра не было ничем ограничено, ограниченными были его ресурсы, в силу чего оно было не в состоянии контролировать многие сферы жизни и уже потому не могло быть деспотическим. Применительно же к петровскому времени правильнее, на мой взгляд, говорить о возрастании роли воплощенного в фигуре монарха государства. Реорганизация системы управления, наряду с новым законодательством, снабдили государство и новыми инструментами контроля, позволившими расширить сферу его власти.
В принципе, это не было сугубо российской спецификой и соответствовало общеевропейским тенденциям и той идеологии регулярного государства и учения о камерализме, на которых основывались реформы Петра и которые также имели европейское происхождение. Но в большинстве европейских стран того времени уже существовали социальные и политические институты, являвшиеся противовесом государству, препятствовавшие возникновению деспотизма и в дальнейшем приведшие к возникновению гражданского общества. В крепостнической России таких институтов не было, и степень «деспотичности» российской власти на том или ином этапе истории во многом зависела от личных качеств человека, находившегося на троне.
В исторической науке довольно долго существовал «миф абсолютизма», но в последние десятилетия историки пришли к выводу, что абсолютная власть была в принципе невозможна. Формально в руках российского самодержца была сосредоточена и законодательная, и исполнительная, и судебная власть, но в реальности его власть была далеко не абсолютной.
Мы знаем, чем закончились царствования Петра III и Павла I, которые этого не сознавали.
Читавшая Монтескье Екатерина II полагала, что русское слово «самодержавие» — это синоним греческого термина «монархия», и считала необходимым соотносить свои действия и намерения с настроениями просвещенной части своих подданных, то есть с общественным мнением, а ее внук Александр I различал самодержавие и самовластие. Последнее он приравнивал к деспотизму и считал для себя неприемлемым.
«Неизбежность и необходимость»
Критик Виссарион Белинский считал, что «без реформы Петра Россия, может быть, сблизилась бы с Европою и приняла бы ее цивилизацию, но точно так же, как Индия с Англиею». Ему вторил философ Владимир Соловьев: «Россия в XVII веке избегла участи Византии: она сознала свою несостоятельность и решила совершенствоваться». Насколько корректна подобная дихотомия?
Некоторые историки считают, что Россия второй половины XVII века переживала кризис традиционализма, то есть архаичные традиционные институты перестали соответствовать своему времени и оказались неспособны адекватно реагировать на новые вызовы.
Одним из таких вызовов было резко ускорившееся после эпохи Великих географических открытий, пороховой революции и достижений естественных наук экономическое развитие стран Западной Европы. Для России эти новые вызовы означали угрозу — и если не потерю суверенитета, то по крайней мере утрату некоторых территорий и шансов на интеграцию в мировую политическую систему в качестве одной из держав-лидеров.
Именно с этим связано сравнение России с Византией, восходящее к самому Петру. При этом отец Владимира Соловьева, великий русский историк Сергей Соловьев в своих публичных лекциях о Петре I утверждал, что Россия была готова к переменам, и они если не осознавались, то ощущались как неизбежность и необходимость. Как учит нас политологическая наука, кризисы заканчиваются либо распадом системы, либо изменением ее структуры, приспособлением к новым условиям. Благодаря петровским реформам Россия вышла из кризиса вторым путем.
Имелась ли у радикальных и суровых петровских преобразований иная, более мягкая и эволюционная альтернатива с другой ценой? Например, та, которую пыталась реализовать его старшая сестра Софья Алексеевна?
В истории всегда существуют альтернативы, поскольку любое историческое событие в конечном счете обусловлено выбором, осуществляемом живыми людьми. В данном же случае мы, во-первых, о планах Софьи и ее окружения можем судить лишь по весьма скудным и не слишком определенным данным, а во-вторых, вопрос в том, было ли у России в условиях все увеличивающегося технологического разрыва с передовыми странами той эпохи время на эволюционное развитие.
© Валентин Серов «Петр Первый»Замечу к тому же, что ведь и петровские реформы были осуществлены не за два дня, а продолжались три десятилетия. Причем Петр умер, не успев завершить многое из задуманного, а его преемники, хоть и вздыхали иногда по прежним временам, не решились покуситься на основы его преобразований. Не решились, потому что, образно выражаясь, реформы уже вошли в плоть и кровь русской жизни, а значит, были органичны, не были чем-то противоестественным.
Можете назвать самую успешную и самую неудачную из реформ Петра I? Что у него получилось, а что нет?
Подобная постановка вопроса не вполне корректна. Во-первых, все реформы Петра были успешны уже постольку, поскольку они были осуществлены, реализованы. При этом все они были противоречивы в том смысле, что противоречивыми были их последствия.
В этом нет ничего удивительного: предусмотреть, просчитать все последствия реформы — тем более реформы масштабной, радикальной — практически невозможно.
К тому же в петровское время не было опыта, на который можно было опереться. Все делалось впервые. Впрочем, и чужой опыт, как мы знаем из новейшей истории, далеко не всегда помогает.
Во-вторых, каковы критерии, которыми можно оценить успешность реформы? Пожалуй, единственный критерий — это соответствие результатов замыслу реформатора. Но беда в том, что мы знаем далеко не все замыслы Петра. Мы понимаем, что он хотел создать регулярную армию и флот, и это ему удалось. Но великой морской державой Россия так и не стала.
Он, очевидно, хотел создать более эффективную систему управления страной, и это ему удалось. Но власть на местах осуществляли конкретные люди, и среди них было очень мало людей хорошо образованных, не корыстолюбивых и готовых положить свои жизни на алтарь Отечества. Это относится и к судебной реформе.
«Оселок русской мысли»
Первого русского императора, которого поэт Максимилиан Волошин назвал первым большевиком, часто упрекают в слепом копировании западных новшеств без учета русских реалий. Еще ему ставят в укор поверхностную европеизацию, которая затронула в основном правящий класс. Дескать, она стала причиной разрыва естественного хода русской истории и заложила мину замедленного действия под фундамент Российской империи, которая взорвалась в 1917 году. Справедливы ли эти обвинения?
На этот вопрос, опять же, нет однозначного ответа. С одной стороны, петровские реформы коснулись прежде всего верхов русского общества, представители которых стали получать образование и осваивать европейские культурные практики. Именно они позднее стали создателями великой русской культуры и науки, составляющих нашу национальную гордость.
© Иван Айвазовский. «Петр I при Красной Горке, зажигающий костер на берегу для подачи сигнала гибнущим судам своим»Но одним из важнейших результатов петровских реформ стал в итоге культурный разрыв, разлом между образованными верхами и основной массой населения. Несомненно, это стало одним из факторов, приведших к событиям 1917 года. Но, во-первых, одним из. А во-вторых, это не имеет прямого отношения к краху империи как формы государственности.
История не знает вечных империй. Все они рано или поздно распадаются — и в силу внутренних процессов, и в силу меняющегося окружения.
Однако представление, что петровские реформы коснулись только верхов, тоже неверно. Рекрутские наборы и подушная подать означали новые практики для основной массы населения. Возросли географическая и социальная мобильность, к середине XVIII века заметным явлением стали торгующие крестьяне, выросли масштабы отходничества. Осознание ценности образования постепенно проникало в городскую среду, менялось потребление, появлялись новые социальные категории — работники промышленных предприятий. Все это — результат петровских реформ.
Ну, а что касается слепого копирования, то в этом обвинять Петра я бы не стал. Петр заимствовал то, в чем видел пользу для развития страны. Он был хоть и мечтателем, но человеком рационального, очень практического склада ума и, без сомнения, обладал собственным видением и пониманием нужд России. Именно этим объясняется и то, к примеру, что он не заимствовал на Западе те институты — зародыши гражданского общества, о которых сказано выше.
Какие мифы о Петре I и его эпохе оказались наиболее живучими — вплоть до нынешнего времени? При всей противоречивости и многогранности личности первого российского императора он оставил скорее положительный след в нашей истории или все-таки нет?
«Положительный», «отрицательный» — это не те категории, которыми оперирует историческая наука. Петровские реформы предопределили вектор развития страны на весь последующий период.
Этот вектор соответствовал цивилизационным особенностям России как европейской страны, части иудеохристианской цивилизации.
Это данность, которая разного рода мыслителями, в зависимости от системы ценностей, которой они руководствуются, может оцениваться положительно или отрицательно, но подобные оценки не меняют самого факта. В свое время академик А.М. Панченко писал, что спор о Петре — это спор без конца, потому что Петр — это «оселок русской мысли», и спор этот будет продолжаться до тех пор, пока существует Россия.
Что же до мифов, то, во-первых, массовое историческое сознание мифологично по своей природе, а во-вторых, мифами обрастает любая крупная историческая фигура. Старообрядцы считали Петра антихристом, его апологеты — демиургом, сотворившим новую Россию. Существуют неподтвержденные мифы о детях, рожденных от Петра в Голландии во время Великого посольства, о том, что он самолично рубил головы стрельцам, о том, что перед смертью он написал «отдайте все» и испустил дух.
Современное российское общество деморализовано, разобщено и озлоблено. Как вы думаете, может ли фигура Петра Великого в год его 350-летия стать объединяющей для нынешней России и послужить общим ориентиром как для либералов-западников, так и для сторонников авторитарной власти и имперских ценностей?
На рубеже 1980-1990-х годов фигура Петра I была чрезвычайно популярна, и во всех опросах о самых выдающихся деятелях российской истории он оказывался на первом месте. Для большинства он был тогда символом реформ, приобщения к мировой цивилизации.
Но по мере разочарования в преобразованиях, по мере осознания, что реформы — это не увеселительная прогулка, на место Петра стали приходить другие фигуры, ассоциирующиеся с «порядком», «военной мощью» и иными мифами.
Консенсус в обществе может быть достигнут тогда, когда существует общепризнанная, разделяемая большинством система ценностей. До тех пор, пока этого нет, пока общество не начинает само продуцировать эту систему ценностей, а воспроизводит идеологемы, создаваемые в чиновничьих кабинетах, никакой консенсус невозможен и никакая историческая фигура не может выполнять объединяющую функцию.
К тому же знание о прошлом, играющее важную роль в формировании самоидентификации человека, — это прежде всего источник, из которого можно черпать полезные уроки. Но если идти вперед, глядя назад, рискуешь снова спотыкаться о те же рытвины и ухабы, о которые спотыкались наши предки.