Как врачи перестали считать женщину «грязной» и научились понимать ее тело
Женский организм и его болезни долгое время оставались для врачей тайной за семью печатями, а недуги было принято объяснять наличием матки и ее причудами. Элинор Клегхорн выпустила книгу о том, как менялось отношение традиционной медицины к женскому телу. Она называется «Нездоровые женщины. Почему в прошлом врачи не хотели изучать женское тело и что заставило их передумать». С разрешения издательства «Эксмо» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.
В 1640 годах 12-летняя Энн Грин из Стипл-Бартона устроилась посудомойкой в роскошный дом в Оксфордширской деревне Данс-Тью. Поместьем владел Томас Рид, бывший старший шериф графства. Через какое-то время его внук, очень крепкий и высокий для своих 16 лет, начал «любовно соблазнять» Энн.
В один роковой день 1650 года 22-летняя девушка «доставила ему незаконное удовольствие» — ее изнасиловали — и забеременела. Через четыре месяца у нее начались схватки в уборной, недоношенный сын родился мертвым. Испугавшись, Энн захоронила его тело возле помойной ямы, что вскоре обнаружил другой работник поместья. Девушку отправили в Оксфордскую тюрьму, «место столь же печальное, как она сама». Там она провела три недели в ожидании суда.
Энн вынесли приговор в соответствии с Законом против убийства незаконнорожденных детей, принятым Яковом I в 1624 году. В соответствии с ним любая попытка скрыть смерть такого младенца наказывалась смертной казнью. Это постановление было направлено исключительно на незамужних или «распутных женщин», которые топили или заживо закапывали своих новорожденных, чтобы избежать позора и наказания. Какими бы ни были обстоятельства зачатия и причины сокрытия ребенка, с обвиняемой обращались как с убийцей. Она могла избежать казни только в том случае, если заслуживающий доверия свидетель был готов подтвердить, что ребенок родился уже мертвым.
Энн судили, признали виновной и приговорили к повешению. Ее повели к виселице морозным утром 14 декабря 1650 года. Она спела псалом, произнесла речь в свою защиту и заявила о распутности семьи Рид. Затем палач столкнул девушку с лестницы. Через полчаса тюремный врач констатировал смерть. Тело Энн положили в гроб и доставили в дом Уильяма Петти, анатома из Колледжа Брасенос: Петти и его коллеги Ральф Батерст, Генри Кларк и Томас Уиллис получили разрешение на вскрытие.
В то время Оксфордский университет считался центром анатомических исследований. Петти и его коллеги были рады редкой возможности расширить свои знания путем изучения органов молодой женщины. Когда гроб открыли, анатомы заметили, что Энн поверхностно дышит. Полагая, что женщина находится в агонии, слуга наступил на нее, чтобы избавить от страданий. Утром Петти и Уиллис были готовы приступить к вскрытию. Однако, приготовив скальпели, они услышали хрип Энн — она не умерла после того, как ее повесили, придавили ногой и оставили ночь лежать в холодном доме.
Петти и Уиллис, к которым успели присоединиться Батерст и Кларк, усадили Энн и влили ей в рот алкогольное стимулирующее средство. Ее пульс был слабым, но все же прощупывался. В попытках стабилизировать состояние девушки анатомы щекотали ей горло перьями, наносили на кожу согревающую мазь, сделали клизму и пустили 250 миллилитров крови. Они положили ей на грудь согревающие припарки и массировали ее конечности, чтобы разогнать кровь, затем служанка всю ночь растирала тело Энн, чтобы та не замерзла.
Утром девушка уже могла говорить, пила и даже немного смеялась. Множество людей пришло посмотреть на женщину, чудом вернувшуюся из мира мертвых. Отец Энн собрал достаточно денег, чтобы оплатить ее лечение и проживание у медиков. После месяца восстановления в той самой комнате, где ее собирались анатомировать, Энн самостоятельно ходила, ела и нормально спала. Синяки на шее от петли стали практически незаметны. Она вернулась в Стипл-Бартон, чтобы окончательно поправиться, и взяла с собой гроб в качестве сувенира.
Пока Энн возвращалась к жизни, мировому судье подали прошение о ее помиловании. Акушерка, осмотревшая тело младенца, подтвердила, что он родился мертвым и был слишком маленьким, чтобы выжить. Другие служанки из дома Рида заявили суду, что у Энн «появились определенные проблемы приблизительно за месяц до выкидыша», и менструации прекратились только на десять недель, поэтому она решила, что кровотечение — это «не что иное, как выход скопившейся жидкости». Все сомневались в том, что Энн вообще знала о своей беременности.
Но только после того как показания дали анатомы, слова свидетелей были приняты всерьез. К сожалению, факт изнасилования не упомянули в защиту Энн, и в этом нет ничего удивительного. Как бы то ни было, истец Томас Рид умер через три дня после неудачного повешения девушки, и ее оправдали.
Анатомы, акушерка и слуги из дома Рида были носителями разных форм знаний о женском теле и боролись за их легитимность во время суда над Энн. Напряжение между личным, обывательским и профессиональным пониманием того, что происходит внутри тела женщины, явно прослеживалось в медицинской культуре середины XVII века. Эта тема постепенно становилась одной из центральных в медицине, если судить по анатомическим исследованиям, проведенным за 100 лет до того, а также огромному количеству новых текстов о женских болезнях.
Вскрытия и научная работа все еще велись мужчинами — только им было разрешено получать формальное медицинское образование. Однако моратория на то, чтобы женщины изучали и лечили других женщин, не было. Некоторые акушерки пользовались большим уважением за свое практическое понимание родов и материнства. В конце концов, именно акушерка помогла оправдать Энн, подтвердив, что ее ребенок был «нежизнеспособным». Так что, хотя многие простые женщины не были достаточно грамотными, чтобы читать медицинские трактаты, это не означало, что они ничего не знали о теле своего пола.
Уход за женщинами, здоровыми и больными, осуществлялся в основном дома. Рецепты растительных средств для обработки ран и снижения температуры распространялись среди матерей и бабушек, сестер и дочерей. Служанки из дома Рида знали о менструальном цикле как таковом, поскольку именно они сказали, что у Энн не было месячных лишь два раза и она, вероятно, не знала о своей беременности. Хотя во время суда над Энн к словам женщин о другой женщине прислушивались, свобода подсудимой была ограничена «объективными» научными взглядами. В то время их носителями за редким исключением оказывались образованные мужчины.
Хотя народные методы лечения были очень важны для женщин в XVII веке, деятельность целительниц признавалась несанкционированной из-за подъема профессиональной медицины. Как в зале Оксфордского суда, так и в сообществе врачей в широком смысле именно мужчины, имеющие доступ к историческим документам, лекциям и анатомическим схемам, заявляли о своей власти над женским телом.
Энн, пережившая ужасные события, вообще не имела права голоса. С ее показаниями о произошедшем никто не считался. Когда Энн стала пациенткой, ее тело продолжало восприниматься как не заслуживающее доверия: только четыре врача-мужчины могли разгадать его тайны. Со времен Античности известно множество рассказов о врачах, которые заметили признаки жизни у женщин, считавшихся мертвыми. Большинство пациенток признавали больными удушением матки. К началу XVII века такие истории стали традиционными в литературе по гинекологии, так что Петти и Уиллис не полагали, что Энн притворялась мертвой, потому что ее душила больная матка.
Однако в то время врачи определенно думали, что в женщинах есть нечто достаточно мощное, что может приостановить работу организма и сделать признаки жизни неразличимыми. Подобно врачам древности и Раннего Нового времени, оксфордские анатомы обладали ценной и привилегированной способностью оживлять женщин, казавшихся мертвыми.
На протяжении целого века «оживление» Энн Грин увековечивалось в гравюрах, второсортных стишках и популярных памфлетах. В тексте 1651 года описаны все кровавые подробности ее возвращения к жизни. Женское тело все еще считалось грязным. Поэтому для спокойного обсуждения случая, связанного с ним, без опасности его уничижения, женщина должна была быть скромна и невинна. Однако за Энн как за жертву насилия никто не заступился, и в глазах общественности она была настоящей развратницей.
Когда девушка стала медицинской сенсацией, все стали почитать и уважать не ее, а анатомов.
Хотя анатомы упустили возможность расширить свои знания путем анатомирования тела, они были публично превознесены за «возвращение Энн в мир живых».
Поэты сочиняли стихи о возведении пирамид в честь анатомов, в то время как Энн считалась просто удачливой девкой или вообще хитрой кошкой. Кто-то позволял себе в текстах непристойные шутки о распущенности и потере девственности, а кто-то сосредоточивался только на казни и «убитом плоде». Один поэт заявил, что Энн вполне могла имитировать свою смерть, потому что все женщины загадочны и коварны: «На этот трюк я никогда не поведусь / И не поверю женщине, кажущейся мертвой».
Энн стала жертвой несправедливого закона против женщин ее социального класса и жизненных обстоятельств. Ее осуждали из-за культурных и социальных заблуждений об опасной и обманчивой природе женской физиологии и сексуальности. Никто не обвинял Энн в связи с дьяволом, но старые идеи о ненадежности, патологичности и неконтролируемости женского тела и разума процветали в обществе и медицине.
Профессионализация медицины в XVII веке произошла благодаря книгам и мужчинам, которые их написали. Прогресс в книгопечатании и развитие коммерческой книжной торговли в Англии и Европе делали книги о болезнях и здоровье все более доступными не только для врачей, но и для широкой публики.
К моменту суда над Энн медицинские издания для непрофессионалов, написанные на простом английском, а не на латыни, стали особенно популярны. В первые десятилетия XVII века получили распространение книги практических советов для больных женщин. Трудно сказать, сколько больных могли прочитать эти тексты и насколько точно они следовали приведенным в них советам. Однако вполне очевидно, что их авторы-мужчины (например, врач из Нориджа Джон Сэдлер) считали всех женщин абсолютно несведущими в вопросах медицины.
Сэдлер, сам себя называвший «доброжелателем» в вопросах здоровья, хотел раскрыть правду о «явных расстройствах, <…> которым подвержены женщины из-за невежества и скромности». Автор книги считал, что женщина, которой не хватало «знаний о собственном теле», молча страдала от всех своих страшных недугов, из-за скромности не рассказывая о проблемах врачу. Скрывая «беду», она «преумножала свое горе».
Почему Сэдлер считал, что женщинам так мешала их скромность? Потому что все их расстройства и болезни возникали из-за наполненных стыдом маток.
Однако большая часть его информации о «природе, причинах, признаках, прогнозах и лечении заболеваний матки» была взята из классических греческих и латинских текстов.
Позиционирование себя в качестве врача подразумевало не только разработку новых теорий, но и внедрение в медицинский и исторический дискурс, поэтому Сэдлер и подобные ему осознанно продолжали традицию, начавшуюся с «Корпуса Гиппократа». Великие отцы медицины постановили, что матка — это неуправляемый орган, вызывающий многие женские недуги, и Сэдлер опирался на этот постулат, называя себя хранителем женского здоровья.
И каждая читательница этой книги и других похожих на протяжении страниц уверялась, что матка может вызывать «конвульсии, эпилептические припадки, апоплексию, паралич, лихорадку, водянку, злокачественные язвы» и бесчисленное количество других «ужасных болезней». К чему бы ни стремился Сэдлер, будь то прибыль или профессиональное уважение, его посыл был совершенно очевиден: все женские болезни — это следствие наличия матки.
Женщины, не использовавшие этот орган надлежащим образом, рисковали сойти с ума. Теория о том, что его дисфункция делает женщину сумасшедшей и печальной, так же стара, как сама медицина. К середине XVII века появились новые идеи о том, как матка, тесно связанная с мозгом, вызывает множество женских психических заболеваний, таких как «страсть сердца», «тревожность разума» и «растворение духа».
Уильям Гарвей, известный английский врач и анатом, в 1651 году предположил, что «неестественное состояние матки» может вызывать симптомы «самого печального» характера. Под неестественным состоянием он подразумевал бездействие этого органа и его пустоту, то есть отсутствие менструаций, супружеского секса, мужского семени и беременности. Тем не менее Гарвей был врачом, он работал у Якова I, и в 1628 году впервые подробно описал циркуляцию крови в организме (именно благодаря открытию Гарвея Петти и Уиллис знали, как помочь Энн Грин). Еще он скептически относился к существованию колдовства.
В 1634 году Карл I попросил Гарвея осмотреть осужденных женщин из Пендла, графство Ланкашир (место самых известных судов над ведьмами), на наличие ведьминых отметин. Семнадцать женщин, включая 20-летнюю Мэри Спенсер и 60-летнюю Маргарет Джонсон, обвинялись на основании дикой истории, рассказанной мальчиком Эдмундом Робинсоном. Однажды вечером, возвращаясь домой, Эдмунд увидел двух борзых. По его словам, одна из них превратилась в ведьму, которая увезла его на черном коне с волшебной уздечкой на шабаш, где мальчик увидел дьявола.
Робинсону поверили, и вскоре по деревне поползли слухи о способности местных женщин к колдовству. Мэри Спенсер обвинили в том, что она заколдовала ведро с водой из колодца. Хотя присяжные заседатели признали женщин виновными, правдивость рассказа Робинсона вызвала сомнения, и судья обратился к королю. Шерифы соседних округов отвезли Спенсер, Джонсон и двух других женщин в Лондон, где им предстояло пройти медицинский осмотр, по результатам которого их могли признать невиновными. Гарвей, а также другие врачи, хирурги и десять акушерок не нашли на телах женщин ничего более подозрительного, чем укус пиявки. Робинсон позднее признался, что выдумал эту историю, чтобы отец не избил его за позднее возвращение домой.
Так, во многом благодаря опыту Гарвея все женщины были оправданы. Однако, несмотря на свое относительно гуманное отношение, он все равно считал, что женщины так сильно подвержены «умственным болезням», таким как меланхолия, бред и «приступы безумия», что часто находятся «словно под действием заклинания». Источником этих болезней, разумеется, для него была матка, особенно когда она поднималась, опускалась или сокращалась в связи с «желанием действия».
Но если Йорден считал эти «расстройства» в основном физиологическими, Гарвей был убежден, что они психические. И поскольку он был самыми известным врачом-исследователем в Англии, его мнению доверяли. Так получили распространение новые «научные» теории о влиянии болезней матки на разум.
Все физические и психические симптомы, вызванные больным или бездействующим органом, стали называться истерическими. Это слово имело буквальное значение «из матки». Однако в эпоху анатомических исследований некоторые врачи успели задаться вопросом: действительно ли она виновата в припадках и приступах безумия, которые были так распространены среди женщин.
Перевод с английского О. А. Ляшенко