Петр Великий распорядился отыскать в России уголь. Что произошло дальше?

Хоть Петр Великий никогда и не спускался в шахту, он все же нашел время для горных рудников. После того как царь посетил один из них в Саксонии в 1711 году, его интерес к поиску природных ископаемых под землей возрос. Глава государства предложил своим подданным необыкновенную сделку: счастливчикам, сумевшим обнаружить ценную породу, предоставлялась возможность начать ее разработку самостоятельно, независимо от того, на чьей земле сделана находка. Стимулирование инициативы не только принесло результат — о рудах и угле стали сообщать со всех концов страны, — но и закрутило спираль интриг, тяжб и споров о первенстве. Несмотря на это, Россия, импортировавшая каменный уголь из Великобритании, к концу правления Петра стала добывать его сама. Начало новой индустрии положил указ 1722 года "О прискании на Дону и в Воронежской губернии каменного угля и руд".

Первое черное золото

Твердая темная порода, которую Петербург теперь хотел себе тоннами, была известна на Руси издавна, но ценилась не слишком дорого. Ее называли горючим камнем, но лишь изредка — причем тайком — соглашались жечь. Для отопления гораздо более удобными признавались дрова, а при ковке металлов — продукт их сожжения, древесный уголь. В тех местностях, где залежи каменного угля выходили на поверхность, они все равно вполне могли оставаться невостребованными. Только при нехватке древесины (как, например, в степи) уголь брали в дело — всегда без удовольствия: при горении он давал слишком много жару, при солеварении испарял слой соли, а работа в кузне с таким топливом испытывала силу кузнецов, вынужденных безостановочно использовать ручной поддув.

Поэтому в старой Руси предпочитали иметь дело с углежогами. Вместо того чтобы добывать породу из-под земли, те собирали бревна в кучи или складывали в ямы, обмазывали дерном и поджигали, дожидаясь обугливания. Получавшийся древесный уголь был удобнее для нужд натурального хозяйства, достигал кондиции за недели и стоил недорого, поскольку на труде углежогов экономили. Те же вынуждены были рисковать жизнью, следя за непредсказуемо разгоравшимися кучами, и едва сводили концы с концами в голодные месяцы, когда из-за превратностей погоды добыча древесного угля становилась невозможной.

В правление Петра Великого этот порядок вещей, сложившийся веками, начал меняться. Строительство заводов вело к вырубкам леса по их периметру — бревна шли на производство древесного угля. Там, где поленьев не хватало по климатическим причинам, вынужденно обращались к углю. В окрестностях города Бахмут (сегодня это ДНР) солеварни перешли в собственность государства после подавления восстания казаков Кондратия Булавина. Интенсивность производства возросла, нехватка бревен усугубилась, и каменный уголь, залегавший близко под землей, пошел в дело. Но сообщать об этом никому не стали — горюч-камень на Дону считали своим секретом.

Угольная лихорадка

Указ Петра Великого о поиске руд и угля повсюду в России изменил положение дел, потому что представлял собой пожалование — как говорили тогда, государственную Берг-привилегию. Идя на уступку, император соглашался нарушить два фундаментальных принципа, на которых строилось управляемое им общество. С одной стороны — право собственности: искать ископаемые разрешалось на государственной, чужой частной, ничейной — любой российской земле. Недра признавались не имеющими владельцев. С другой — отодвигалась в сторону сословная субординация: попытать счастье дозволялось каждому, включая крепостных крестьян. Иди и работай, а если слукавишь, то тогда... Одно посчитали нужным оставить как прежде: угрозы, без которых, как считалось, ни одно нововведение не укоренится: "А тем, которые изобретенные руды утаят и доносить о них не бу­дут... объявляется наш жестокий гнев, неотложное телесное наказание и смертная казнь".

Последовавшие события показали: Россия ответила на призыв Петра Первого. Залежи угля вскоре обнаружили в Московской губернии, в Кузбассе, притом сделали это крестьяне, чего на Дону вообразить себе было невозможно. Там, где о месторождениях было слишком хорошо известно, не стоило ждать низовой инициативы. Первооткрывателями объявили себя два чиновника: контролировавшие администрацию Бахмута управитель слободы Никита Вепрейский и комендант Семен Чирков. Вместе они предприняли спешную "экспедицию" за город, где без промедления обнаружили всем известные залежи черного топлива. Образцы его отправили в Санкт-Петербург на испытание в горное ведомство — Берг-коллегию и при этом невольно раскрыли существование залежей остальной России. Искать уголь на Дон тут же прибыл эмиссар из Санкт-Петербурга Григорий Капустин — геолог-рудознатец, пользовавшийся доверием императора. Такому могло и не прийти в голову, что на Дону его ждут большие неприятности. Впрочем, он умел постоять за себя.

Судьба действительно сыграла с Капустиным злую шутку. Убедившись в существовании залежей угля, специалист вернулся в столицу, добился от Пера Первого указа о поиске полезных ископаемых на Дону и снаряжении второй экспедиции туда во главе с собой. В 1722 году она отправилась на разведку... но "нашла" лишь негодную породу. Не желая отдавать выгодное дело приезжим, местные власти обвели Капустина вокруг пальца, подсунув ему пустую породу. Возвратившись с нею в столицу, геолог был ошеломлен вердиктом, вынесенным иностранными консультантами: "...от оного угля действа никакого не показалось, только оный уголь в огне трещит и только покраснее, а жару от него никакого и как вынешь из огня, будет черно как впервой". Между тем уголь от Вепрейского и Чиркова иностранцы похвалили.

Искатель засучивает рукава

Сдаваться Капустин не собирался — на кону была не только его профессиональная репутация, но и свобода. За вторую экспедицию рудознатцу денег не заплатили, а самого его кратковременно отправили за решетку. Источники умалчивают, что помогло ему выбраться и вернуть благосклонность императора. Возможно, противоречивые сведения, приходившие с Дона. Становилось ясно, что уголь там есть, а значит, требуется новая экспедиция, куда Капустина назначили рядовым участником под руководством британского геолога Никсона.

Вместе с его появлением в деле оказалась замешана третья сторона — английская. К концу XVII века Великобритания производила 3 млн тонн угля в год и тратила его с умом. Зимовавший в Лондоне в 1698 году Петр Великий с удивлением обнаружил, что англичане топят им вместо дров. Для нужд развивавшейся промышленности он распорядился закупать иностранный уголь. Британский специалист происходил из страны, заинтересованной в продолжении поставок, но именно от него волею судеб зависело, обнаружат ли русские уголь сами у себя или нет.

Капустин подозревал Никсона в саботаже, но больше всего в начальнике его донимало пьянство. На родине британца не считали маститым специалистом — возможно, именно поэтому ему легко позволили уехать за рубеж. Капустин забрасывал Петербург доносами о бытовом разложении консультанта, пренебрегавшего обязанностями и предававшегося безделью. Никсон платил Капустину той же монетой. Уголь, который ему принесли в Бахмуте, получил от британца низкую оценку. Такое заключение содержало в себе противоречие: ведь в Москве, перед началом поездки, тот же уголь, привезенный с Дона, Никсон одобрил. Что это было? Снова местные интриги с подбрасыванием негодной породы? Нелепая личная месть Никсона? Последствия алкоголизма?

Так или иначе, но в Петербурге уже потеряли доверие к иностранцу. Из столицы прислали ревизию, по итогам которой все сомнения в качестве донского угля были отброшены. На этом особо настаивали Чирков и Вепрейский. На их шахтах вблизи Бахмута уже трудились две сотни работников, и предприниматели просили, чтобы из Центральной России к ним прислали угледобытчиков еще.

Уголь выходит на поверхность

Тем временем сведения об открытии угля уже поступали и из других частей страны. В Ряжском уезде современной Рязанской области (тогда это была Московская губерния) желанное топливо обнаружил крестьянин Иван Палицын, а близ Рязани оно отыскалось под зорким оком Марка Титова. В окрестностях Верхне-Томского острога Михаил Волков обнаружил Горелую гору — название говорило само за себя. Все эти открытия пришлись на один 1722 год, ставший для российской угольной индустрии переломным: из частного осторожного использования, граничившего с экспериментом, добыча угля превращалась в отрасль, имеющую общенациональные амбиции.

Тем обиднее, что вслед за смертью Петра Великого в 1725 году государственное участие в развитии отрасли приостановилось. Сменившая царя-реформатора Екатерина Первая распорядилась законсервировать шахты до лучших времен, не отказываясь при этом от импорта угля из-за рубежа. В 1730-е топливо обнаружили в пермских землях, но общенационального оживления в сфере поисков не произошло. Потребовалось дождаться времен Екатерины Великой, чтобы развитие отрасли снова начало набирать обороты.

На формирование угледобычи как профессиональной индустрии работала территориальная экспансия Российской империи. Топливо требовалось недавно созданному черноморскому флоту и построенным в степном климате новым городам — центрам Новороссии, изначально испытывавшим нехватку древесины. Руководившие освоением края екатерининские губернаторы сделали поиски угля своим приоритетом. На этот раз помощь им оказывал первоклассный иностранный специалист Чарльз Гаскойн, рапортовавший о своем визите на Дон такими словами: "Донецкий и Бахмутский уезды так изобилуют признаками руд, особенно каменного угля, что их существование должно было быть известным даже древним обитателям того края <...> тамошние помещики при первом моем обзоре тех уездов все показывали мне угля, на их землях изобретено, о котором не только они, но и родители их хорошо знали".

Какой контраст с Никсоном! Далеко не случайно, что в историю России "Наш Карл Карлович" Чарльз Гаскойн вошел как промышленник-новатор, создатель металлургических заводов и сооснователь города Луганска, где благодаря его усилиям обнаружили прииски железной руды и каменного угля. Построенный и возглавленный Гаскойном Луганский литейный завод уже в войну 1812 года получил признание как ведущий поставщик пушек и боеприпасов для русской армии. Начиналась история промышленного Донбасса.

Игорь Гашков