В 1015 году скончался Владимир Святославич, креститель Руси и один из основателей древнерусского государства. За время своей бурной языческой молодости Владимир успел наплодить многочисленное потомство, да ещё и от разных женщин. Конфликт между его детьми был неизбежен. Жертвами этого конфликта стали, в частности, его сыновья Борис и Глеб. Вопрос о том, кто их убил, в современной историографии дебатируется. В нашем материале мы постарались разобраться, кто виновен на самом деле.

С чего все началось

Уже при жизни Владимира его сын Ярослав, княживший в Новгороде, восстал против отца и отказался платить дань. Он даже начал набирать наемников-скандинавов для войны с отцом — хотя до войны между отцом и сыном так и не дошло, так как Владимир скончался. Затем погиб любимый сын умершего правителя — Борис, которого сам Владимир, по утверждению Повести Временных Лет, видел своим наследником. Не стало также двух других детей Владимира — Глеба и Святослава (виновником их смертей, по версии Повести Временных Лет, стал еще один сын Владимира — Святополк). Ярослав при поддержке новгородцев и скандинавов начал борьбу за Киев со Святополком. В 1016 году Ярослав разбил брата-соперника у Любеча, вошел в Киев и вокняжился. В 1018 году Святополк при поддержке короля Польши Болеслава I Храброго на время отвоевал Киев, но вскоре рассорился с польскими союзниками, которые вели себя на Руси как в завоеванной стране. Уже в следующем году он утратил власть. Дальнейшая его судьба неизвестна. В «истории, написанной победителями» — Повести Временных Лет — Святополк стал братоубийцей, Борис и Глеб — святыми, а Ярослав — мстителем за пролитую кровь братьев.

Трудности с источниками

Гибель сыновей Владимира Крестителя Бориса и Глеба в отечественной историографии традиционно является темой для дискуссий, поскольку, в сущности, большая часть наших данных о нем основывается на единственном источнике — на Повести Временных Лет, созданной на Руси при потомках Ярослава Мудрого. О конце правления Владимира также сообщает нам многое Титмар Мерзебургский, но сведений о Борисе и Глебе он не приводит, даже не называет их имен. Поэтому ряд исследователей обращался к скандинавской саге об Эймунде, описывающей борьбу Ярослава с братом по имени Бурицлав, в котором они видят Бориса, предполагая, что Бориса и Глеба убили по приказу Ярослава, а не Святополка. Но саги — исходно устные сообщения о деяниях норманнов Скандинавии — записаны были лишь в XIII-XIV веках. Более того, конкретный сборник «Книга плоского острова», куда входит дошедшая до нас версия саги о Эймунде, создан в конце 90-ых годов XIV века — спустя века после появления той же Повести Временных Лет, например. Само описание борьбы Ярослава-«Ярицлейфа» с Бурицлавом вызывает ряд вопросов. Непомерно возвеличена роль главного героя произведения (Эймунда) в борьбе русских князей друг с другом. Кроме того, среди племен, союзных Бурицлаву, представлены финно-угры «бьярмы». А это маловероятно — независимо от того, был ли Бурицлав Борисом или Святополком (они оба действовали на юге Руси). При этом первое сражение Ярослава с Бурицлавом напоминает именно летописное описание битвы Ярослава со Святополком у Любеча в 1016 году:

«Можно отметить такие общие черты в описании сражения, как выступление против Ярослава брата-мятежника, наличие варягов в войске Ярослава, расположение противников на противоположных берегах реки, "стояние" в разбитых лагерях (четыре дня по пряди и три месяца по "Повести временных лет"), победа Ярослава», — пишут российские историки.

При этом убийство Бурислава в шатре, которое соотносят со смертью Бориса, представляет из себя распространенный художественный мотив средневековой литературы.

«Что касается второго и третьего сражений, то их описания — это фактически рассказы о военных хитростях, при помощи которых Эймунд помогает Ярицлейву победить Бурицлава. Так, в изображении подготовки ко второму сражению объединяются два сюжета: сооружение рва, чтобы не могла пройти конница, и выставление напоказ драгоценностей, чтобы завлечь противника. Оба сюжета хорошо известны и в древнеисландских сагах, и в византийской литературе. К тому же фонду рассказов относится и повествование о хитрости, примененной Эймундом , — подъему шатра, привязанного к склоненному, а затем распрямленному дереву, — и давшей возможность убить Бурицлава».

Прямой параллели со смертью Бориса тут нет. Наконец, само имя «Бурицлав», которое некоторые соотносят с «Борис» через полное имя «Борислав», может иметь и другое значение. Уже давно предполагалось (в качестве альтернативы версии о Ярославе как убийце Бориса и Глеба), что Бурицлав в саге — соединение двух разных исторических лиц: Святополка и польского короля Болеслава Храброго. Серьезный аргумент в пользу данной точки зрения — то, что в скандинавских сагах присутствует персонаж по имени Бурислав Вендский, фигурирующий как правитель славянской державы на берегах Балтики и состоящий в тесной династической связи с рядом скандинавских конунгов. То есть речь, скорее всего, о короле Польши. Даже если видеть в Буриславе Вендском правителя каких-то еще славян Балтики, в контексте войны с Ярославом как правителем Руси речь в «Саге о Эймунде» должна идти о поляках как ближайших ее соседях. Говоря о саге об Эймунде, нельзя не упомянуть о саге об Ингваре Путешественнике. В ней также фигурирует персонаж по имени Эймунд (отец Ингвара), помогающий Ярославу воевать с братом Бурицлейвом, побежденным после пяти битв и ослепленным. Независимо от того, отождествляем мы двух Эймундов между собой или нет, очевидно, что речь идет о одной и той же войне, причем судьба «Бурицлейва» после поражения плохо согласуется с известной нам по Повести Временных Лет кончиной Бориса. Обстоятельства же смерти Святополка нам в действительности неизвестны. Летописное же описание смерти Святополка, говорят историки, является не более чем фантазией, причем имеющей своей целью очернение данного персонажа.

«Реабилитация» Святополка

Наиболее оригинальный аргумент за «реабилитацию» Святополка предложил современный историк Игорь Николаевич Данилевский. Помимо классического аргумента — апелляции к саге об Эймунде, а точнее к ее прочтению под определенным углом (Бурислав-Борис и т.д.) — Данилевский предположил, что летописец знал о невиновности Святополка в убийстве Бориса и Глеба и через библейские аллегории дал читателю это понять. Когда летописец именует Святополка «новым Авимелехом» — хотя речь идет о ветхозаветном Авимелехе-братоубийце (сыне израильского судьи Гедеона от наложницы, истребившем свою семью и попытавшимся стать царем над Израилем) — Данилевский предполагает, что летописец намеренно отсылает читателя и к другому Авимелеху , которого Бог «удержал от греха» (Речь идет о царе филистимского Герара Авимелехе, который польстился на жен Авраама и Исаака, приняв их за их сестер, но не смог осуществить свои намерения, поскольку Бог им воспрепятствовал. Но даже такая параллель, если принимать интерпретацию Данилевского, откровенно нелестная для Святополка). Этот аргумент сомнителен, поскольку летописец прямо говорит о Авимелехе, сыне Гедеоновом, и усиливает параллель с ним рассказом о незаконнорожденном происхождении Святополка. Опять же, приписанное летописцем Святополку намерение истребить братьев и единолично править Русью соответствует поведению Авимелеха-братоубийцы, который истребил остальных сыновей Гедеона. В свою очередь избежавший гибели Ярослав может быть соотнесен с братом Авимелеха Иофамом, который обличил братоубийцу перед иудеями притчей о деревьях, выбравших царем терновник. Кроме того, Данилевский доказал, что список сыновей Владимира из Повести Временных лет скопирован со «Сказания Епифания Кипрского о 12 драгоценных камнях на ризе первосвященника», где сыновья Владимира соответствуют сыновьям библейского праотца Иакова (самый знаменитый из которых — Иосиф, проданный братьям в рабство в Египет). Святополк в этом списке занимает место Дана, о котором сказано, что тот замышлял зло на Иосифа, но Бог не дал этому злу свершиться. Данилевский опять же трактует это как указание на невиновность Святополка, но с тем же успехом можно понять это и как указание на то, что Святополк не смог довести свои замыслы против братьев до конца. Наконец, как показал Данилевский, летописное описание могилы Святополка как смрадного места, откуда исходит дым, копирует описание наказания Богом в Первой книге Еноха падшего ангела Азазеля. Но исходно «козел для Азазеля» («козел отпущения») в Ветхом Завете — животное, на которое в рамках соответствующего обряда возлагались чужие грехи, грехи Израиля. Это Данилевский трактует как еще одно указание летописца на невиновность Святополка, но сам же фиксирует, что описание бегства Святополка и смерти на чужбину скопировано с описания смерти Антиоха IV Эпифана и царя Ирода, однозначно отрицательных в библейском контексте персонажей. Наконец, Дан, с которым соотносится Святополк, в христианской традиции фигурирует как предок Антихриста. Сам Святополк соотносится с Антихристом через указание на то, что его мать-гречанка, попавшая в наложницы на Русь, была монахиней (Антихриста должна родить монахиня, ставшая блудницей). Кроме того, автор намеренно вносит неопределенность в рассказ об отцовстве Святополка, утверждая, что его мать была наложницей сначала Ярополка, а потом его брата Владимира. Всё это в совокупности говорит о том, что — независимо от того, кто в действительности убил Бориса и Глеба — автор Повести Временных Лет стремился изобразить Святополка как злодея-братоубийцу. Наоборот, Ярослав им всячески оправдывается — например, хотя он упоминает о его восстании против отца (Ярослав не хотел платить Владимиру дань за подвластный ему Новгород), но говорит, что «Бог не дал дьяволу радости» по поводу того, что до войны между отцом и сыном так и не дошло. Интерпретация войн между Рюриковичами — братьями во Христе и кровными родственниками — как дьявольского наущения для древнерусской литературы вообще очень типична: Святополк, наоборот, в этом контексте летописцем выставляется как орудие в руках сатаны и его рождение. Также Данилевский обращается к немецкому хронисту Титмару Мерзебургскому, описавшему предпосылки войны между сыновьями Владимира. Титмар сообщает, что незадолго до смерти крестителя Руси его сын Святополк женился на польской принцессе и задумал узурпировать власть у отца, за что тот бросил его в темницу. Когда Владимир умер, Святополк бежал в Польшу. На этом основании Данилевский делает вывод, что после смерти Владимира и бегства Святополка киевским князем стал «Бурислав»-Борис, погибший на войне с Ярославом. Святополк же стал киевским князем лишь после победоносного похода польского войска Болеслава Храброго на Киев летом 1018 года. Однако этому противоречит тот факт, что известны монеты Святополка, тогда как монеты Бориса — который, если принять версию Данилевского, должен был какое-то время править в Киеве — нет. Опять же, бегство Святополка из заточения в Польшу не делает невозможным его последующее возвращение к власти. Другой западный хронист, Бруно Кверфуртский, упоминает, что один из сыновей Владимира был заложником у печенегов. Если предположить, что им был Борис (по версии Повести Временных Лет на момент смерти отца он был в походе на них), Святополк мог успеть захватить власть в Киеве раньше, чем он. Могли возникнуть и другие причины, помешавшие Борису захватить власть в свои руки, включая даже нежелание править (если верить ПВЛ). Теоретически нахождения Бориса в заложниках у печенегов (предполагающее некие связи с ними) может быть доводом в пользу отождествления Бориса с Бурицлавом из саги об Эймунде — на стороне Бурицлава сражались «злые народы», такие как турки и блокумены. Более поздние блокумены-половцы в данном случае заместили печенегов. Однако необходимо заметить, что для летописной традиции Восточной Европы при описании конфликта Ярослава со Святополком типично обвинение вражеской стороны в союзе с язычниками — в Повести Временных Лет и у Титмара Мерзебургского (неприязненно относящегося к враждебному Германии Болеславу Храброму) печенеги — союзники Святополка и Болеслава, а у польского хрониста Галла Анонима «печенеги и половцы», напротив, выступают в союзе с Ярославом. Кроме того, термин «впоследствии» —postea — не обязательно применим ко времени непосредственно после смерти Владимира, а может обозначать бегство Святополка в Польшу после первого поражения от Ярослава в 1016 году. Также как косвенный аргумент сторонники невиновности Святополка используют тот факт, что сын Ярослава Изяслав Ярославич назвал своего сына Святополком — мол, разве могли в честь убийцы святых княжеского сына? Однако этот аргумент тоже вызывает вопросы. «Святополк» — имя, распространенное у славян, особенно у западных (чехов, поляков, полабских славян). Святополком, в частности, звали сына польского князя Мешко I, на правнучке которого был женат Изяслав. Кроме того, убийцами святых были такие правители, как Болеслав I Чешский (убийца святого Вацлава) и Болеслав II Польский (убийца святого Станислава), однако эти имена не были вытеснены из именослова чешских Пржемысловичей и польских Пястов соответственно.

Итоги

Подводя итоги, можно сделать следующие выводы: 1. Сага об Эймунде не дает оснований для однозначного отождествления Бориса с Буриславом и сама по себе является крайне ненадежным источником. 2. Попытки искать в Повести Временных Лет намеки на виновность Ярослава в смерти Бориса и Глеба сомнительны: наоборот, там ярко выражена тенденция к обвинению Святополка в убийстве Бориса и Глеба и вообще его очернению. 3. Из сообщения Титмара Мерзебургского о том, что на момент смерти Владимира Святополк находился в темнице, а позднее бежал в Польшу, никак не следует, что он не мог захватить власть в Киеве уже после этого. 4. Апелляция к тому, что имя «Святополк» ещё некоторое время сохранялось в именослове Рюриковичей, ненадежна, поскольку оно не обязательно должно быть связано с конкретным историческим деятелем с подобным именем. Для сравнения — в иудейской Хазарии было двое царей, носивших имя Манассия. Между тем в Ветхом Завете это имя носит, помимо прочего, нечестивый царь, впавший в язычество, а в иудейской религиозной традиции он считается одним из трех царей, лишенных доли в будущем мире из-за своего нечестия. Разумеется, все это вовсе не означает однозначной невиновности Ярослава и виновности Святополка в убийстве Бориса и Глеба — это означает лишь то, что из известных нам источников нельзя сделать однозначного вывода в пользу обратного. И даже если принять отождествление «Борис-Бурицлав» остается вопрос о том, кто был убийцей других сыновей Владимира, Глеба и Святослава — особенно в контексте того, что в рассказе о Бурицлаве Глеб не упомянут, тогда как Повесть Временных Лет подчеркивает дружбу братьев. Причем если с Глебом версия о Ярославе как убийце еще может быть принята, то Святослав погиб в Карпатах — вдали от Ярослава, правившего в Новгороде. По сути обрывочная информация о борьбе за власть между сыновьями Владимира нам известна всего из нескольких источников, причем эти источники трудно согласовать между собой. Однако сравнение биографии Ярослава и Святополка косвенно говорит не в пользу второго. В 1021 году Ярослав воевал с племянником Брячиславом, князем Полоцка — но, несмотря на то, что победил на Судоме, предпочел уступить Витебск и Усвяты. В 1024 году Ярослав после поражения от брата Мстислава, князя Тьмутаракани, при Листвене предпочел уступить брату левобережье Днепра, а не продолжать войну . Да, Ярослав был циничным и властолюбивым политиком — так, в 1036 году, после смерти Мстислава, наиболее могущественного своего соперника среди русских князей, Ярослав сверг и заточил еще одного брата, Судислава, князя Пскова. Он оставался в темнице до самой смерти Ярослава. А Ярославичи позднее «освободили» его и постригли в монахи, окончательно удалив тем самым с политической арены. Однако из его биографии видно, что борьбе на уничтожение он предпочитал компромисс, пусть и учитывающий его интересы. А вот о Святополке нам известно, к сожалению, лишь со слов его врагов, но нарисованный ими образ откровенно неприятен. Наконец, Ярослав на момент смерти отца уже правил Новгородом и мог пойти на раздел остальной Руси с братьями — как в реальной истории пошел на это, пусть и позже. Святополк на момент смерти отца был беглым узником, и защитить свои права на Киев мог лишь ценой устранения всех, кто имел на него права. Борис и Глеб, таким образом, представляли для него очевидную — первый как любимец отца и претендент № 1 на киевский стол, а второй — как потенциальный мститель за смерть любимого брата. Опять же неясно — если убийство Бориса и Глеба было организовано Ярославом, зачем он и его потомки поддерживали курс на их канонизацию? Можно, конечно, предположить, что Ярослав испытывал чувство вины за братоубийство. Однако саги об Эймунде и об Ингваре Путешественнике рисуют агрессивной стороной в конфликте Ярослава с братом именно Бурицлава/Бурицлейва, которого в рамках теории о Ярославе как братоубийце отождествляют с Борисом. Более того, если Повесть Временных Лет рисует убийство Бориса как разовую акцию, то в скандинавских сагах Бурицлав погибает/попадает в плен лишь по итогам масштабной войны (что гораздо ближе к судьбе Святополка). Но в таком случае откуда взялись основания канонизации Бориса и Глеба, ведь по житийной версии их мученический подвиг — именно в отказе от борьбы за власть? Это — дополнительный довод против версии с Ярославом как их убийцей.